Ричард Олдингтон - Семеро против Ривза
Мистер Ривз не взял такси, а пошел пешком к остановке автобуса. Подобно многим людям, считавшим в молодости каждую копейку, он инстинктивно все еще экономил на малом, но зато был способен совершать такие траты, о которых и помыслить не мог в ту пору, когда формировались его привычки. Он был в чрезвычайно приподнятом, даже веселом, настроении — возможно, так взбодрил его разговор с Марджел, а возможно, непривычное количество вина, которое ему пришлось выпить из-за воздержанности его гостьи, а может быть, и то и другое. «Этакая милая, умненькая крошка, — сказал он себе. — Этакая милая, умненькая крошка».
Улыбаясь собственным мыслям и все снова и снова повторяя про себя эти слова, он сел в автобус. Они казались мистеру Ривзу необычайно выразительными, своеобразным критерием высоких моральных качеств, словно «милая», «умненькая» и «крошка» были зримыми атрибутами идеала женственности. В окно напротив мистер Ривз видел Пиккадилли, — зрелище это ласкало его взор. Столько хорошо одетых людей и все такие милые! Он попытался представить себе, куда они спешат, и не смог, — он мог лишь предположить, что все они отлично позавтракали и сейчас направляются с визитом к некоему молодому и гениальному художнику. Когда длинные вереницы машин остановились на красный свет, нетерпеливо урча моторами, мистер Ривз только улыбнулся. Ну, какое это имеет значение? Времени впереди — уйма, сколько угодно. Он увидел анонс вечерней газеты: «Бедствие на море». Мистера Ривза это не касалось, он и знать об этом не желал. Так им и надо, раз они вздумали раскатывать по морю. Ну, кто их просил выходить в море? Сидели бы дома, да лучше позавтракали бы как следует…
В таком, довольно веселом настроении, благоволя ко всему человечеству, мистер Ривз споткнулся о ступеньку, поправил съехавшую набок шляпу и с излишней силой нажал на звонок. Ни ответа, ни привета. Только мистер Ривз принялся воспроизводить на звонке новый пассаж из Стравинского, как дверь распахнулась и перед ним возникла голова Энси, который с любопытством и возмущением глядел на него. Узрев, что перед ним стоит мистер Ривз, он изобразил на лице улыбку — ни дать ни взять распускающийся кочан цветной капусты — и воскликнул:
— Здравствуйте! Как мило, что вы пришли. Мы все здесь, и Питер так жаждет познакомиться с вами и показать вам свою работу.
Конвоируемый мистером Хоукснитчем, мистер Ривз повесил шляпу и пальто в темной передней и затем, осторожно нащупывая путь, тяжело дыша, полез вверх по еще более темной деревянной лестнице, которая к тому же непрерывно скрипела под его ногами.
— А вот и он! — пронзительно взвизгнул Энси, оповещая о приходе мистера Ривза, и тот вступил в большую комнату, каких, по своей наивности, он не ожидал увидеть в Лондоне. Это было похоже на верхнюю часть амбара с открытой крышей, с перекрещивающимися пыльными балками и большим окном во всю стену, с матовым стеклом. Подле окна стоял помост для модели и мольберт с недоконченным полотном. На выбеленных известкой стенах красовалось несколько подвешенных или приколотых картин и репродукций, а на старых комодах и шатких креслах в «художественном беспорядке» были разбросаны куски цветных тканей, — один такой кусок чарующе свисал с ширмы. В большом камине было полно золы и пепла, и вообще все помещение выглядело так, точно его месяц никто не убирал. На столе с отломанной ножкой, которую заменяли книги, возвышался треснутый чайник, несколько жестяных эмалированных кружек, масло и хлеб, выглядевший так, точно его накромсали тупым штыком, и тарелочка с неаппетитным кексом. В комнате находились миссис Ривз с Бекки Бэрден и еще какой-то молодой человек, которого мистер Ривз не знал.
— Это мистер Ривз, Питер! — с таким возбуждением объявил Энси, точно он привел буйвола, или русского великого князя, или какое-то другое экзотическое животное. — Ему так хотелось познакомиться с тобой и посмотреть твои удивительные работы! Это Питер Марсбейт, мистер Ривз.
Мистер Ривз поздоровался за руку с бледным одутловатым молодым человеком, обладавшим светлыми бегающими глазками и светлыми волнистыми волосами, производившими впечатление завитых, каковыми они и были. Произнося «здравствуйте», он вдруг ослепительно сверкнул двумя золотыми зубами и, от великого смущения потерся головой о плечи.
— Я сейчас приготовлю чай, Питер, сейчас приготовлю, — услужливо предложил Энси, схватил чайник и, размахивая им, ринулся в своего рода буфетную, где мистер Ривз успел заметить газовую плитку и кипящий на огне чайник, из которого вырывалось перышко пара. — А ты побеседуй с мистером Ривзом, — послышался оттуда голос Энси.
Молодой человек и мистер Ривз молча смотрели друг на друга. Затем Питер сказал: «Это так мило, что вы пришли», — и снова потерся головой о плечи, что уже в первый раз немало удивило мистера Ривза. Эта его скованность заразительно подействовала на мистера Ривза, и, сколько он ни напрягал мысль, произнести он сумел лишь:
— Нисколько, нисколько. Очень рад с вами познакомиться.
Тут тактично вмешалась миссис Ривз:
— Мистер Марсбейт как раз говорил нам о своих презабавных приключениях в Париже, когда он изучал там искусство. Он считает, что английские школы никуда не годятся и что мы должны немедленно отпустить Марсель учиться в Париж.
— Хм, — произнес мистер Ривз. — Чтобы я отпустил мою дочь одну жить в Париже! Только через мой труп.
— Я бы тоже очень хотела, чтобы мамочка меня отпустила, — сказала Бекки. — Я обожаю Париж.
— А мне показалось, — вмешался мистер Ривз, — вы сказали тогда у нас, что Париж скучный и уже немодный город!
Бекки стало не по себе, и вид у нее был такой виноватый, точно ее застали на месте преступления, когда она пальцем выуживала из банки малиновый джем.
— Так ведь она имела в виду туристский Париж, — сказал Питер, наконец обретя дар речи, но по-прежнему крутя головой. — А Париж художников — это совсем не то, это другой мир, рай для интеллектуалов.
— Очень рад это слышать, — буркнул мистер Ривз. — И все же я бы предпочел, чтобы моя дочь сидела дома.
Тут все застрекотали разом. Энси, прислушивавшийся из буфетной к тому, что происходит в комнате, ринулся на подмогу с чайником в руке, из которого во все стороны брызгал горячий чай, и принялся умолять мистера Ривза послать Марсель в Париж — «ради собственного же блага». Питер сказал, что человек не может писать, если он не был в Париже, а Бекки, округлив глаза, сказала:
— Послушайте, мистер Ривз, неужели вы считаете, что женщины в чем-то хуже мужчин?
Когда гомон улегся и пролитый чай вытерли с помощью измазанной в красках тряпки, Питер наполнил кружки и шлепнул в каждую сгусток консервированного молока из неровно вскрытой жестяной банки. Энси, с грацией светского льва, которой он постарался придать богемистый пошиб, обнес гостей хлебом с маслом и кексом. Он посоветовал мистеру Ривзу почитать Мэрджера, если он хочет знать, что на самом деле представляет собой жизнь художника в Париже. Питер возразил, что Мэрджер давным-давно устарел. Мистер же Ривз подумал о том, что интересно бы знать, кто такой этот Мэрджер. О том же, видимо, подумала и Бекки, ибо она обратила на мистера Марсбейта молящий взор и сказала:
— О, Питер, ну, пожалуйста, расскажите мне про Мэрджера. Мне так хочется про все это знать. Мамочка воспитала нас в такой строгости.
Злополучный художник, то и дело крутя головой и поблескивая зубами, принялся за поистине непосильный для него труд и стал пересказывать содержание «Жизни богемы». Мистер Ривз заметил, что это самый обыкновенный роман про бездельника-художника.
Беседа снова приняла было весьма нетерпимый характер, но тут с тактичностью, еще более заметной, чем все промахи мистера Ривза, в нее вмешался Энси (которому причиталось десять процентов от продажи любого из произведений искусства):
— Просто не понимаю, чего мы сидим тут и толкуем про всякие скучные старые книги, когда перед нами столько чудесных работ Питера и когда такие милые люди собрались их посмотреть. Ну, Питер, Питер, не стесняйся и не дури, ты же знаешь, что ты гений, вытаскивай свои картины и ставь их на мольберт, чтобы мы могли ими полюбоваться. Передвинь мольберт, Питер! Передвинь мольберт, чтобы мистеру Ривзу не пришлось переставлять стул. Бекки! Сядьте рядом с мистером Ривзом и помогите ему принять решение. Я уверен, что он просто влюбится в работы Питера…
Мистер Марсбейт неловко протащил по комнате мольберт, неловко и застенчиво порылся среди прислоненных к стене полотен, уронил одно из них и сказал: «О, господи!» — потом споткнулся о табурет и произнес: «Ах, эти ужасные вещи!» — и наконец поставил первую картину на мольберт.
Мистер Ривз протер очки, водрузил их на нос и уставился на мольберт — с удивлением, изумлением, ужасом. Надо сказать, что мистер Ривз принадлежал к той школе любителей искусства, которые ничего в искусстве не понимают, но знают, что им нравится, и косвенно повинны в существовании Королевской академии и двух забавных котят с голубыми ленточками на шейках; это ради них была придумана история про Зевксиса и его виноград, который прилетали клевать птицы, — они же повинны и в том, что на винограде у голландского мастера поблескивает капелька росы, а на некоем нарисованном носу сидит муха, которую кто-то потом пытался замазать. Ну, а то, что увидел мистер Ривз, было совсем не в этих великих традициях,
