Г. Осипов - Общество знания: Переход к инновационному развитию России
В конце 80-х и начале 90-х годов мы видели, как целые социальные группы превращались в толпу — особый кратковременный коллектив, обуреваемый одной упрощенной идеей, зачастую несовместимой с общими интересами. Подобные массовые явления — страшная угроза для любого общества. Ницше заметил: «Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой». Лебон, наблюдавший такие явления во Франции, писал, что в толпе «сознательная личность исчезает, причем чувства и идеи всех отдельных единиц, образующих целое, принимают одно и то же направление. Образуется коллективная душа, имеющая, конечно, временный характер, но и очень определенные черты… Индивид, пробыв несколько времени среди действующей толпы, приходит скоро в такое состояние, которое очень напоминает состояние загипнотизированного субъекта… Каковы бы ни были чувства толпы, хорошие или дурные, характерными их чертами являются односторонность и преувеличение. Сила чувств в толпе еще более увеличивается отсутствием ответственности» [105, с. 11].
Пример поразительной неспособности составить в уме простую цепочку причинно-следственных связей даже в отношении собственных шкурных интересов дает история шахтерских забастовок 1989-1991 гг. в СССР. Тогда шахтеры были использованы политиками из Москвы и директорами шахт как таран против центральной власти и советской системы. Здесь мы не касаемся целей и интересов интеллектуальных авторов этой кампании, а рассматриваем лишь логику мышления самих шахтеров.
Парадоксально в их действиях то, что именно этот отряд рабочего класса должен был сильнее всех остальных пострадать при переходе от советской экономической системы к «рыночной». Во-первых потому, что почти вся угольная промышленность в России при рынке была бы нерентабельной и процветала лишь как часть целостного советского хозяйства на плановой основе.21 Большие издержки при добыче угля были обусловлены уже геологическими характеристиками пластов.
Например, в США в 70-е годы вообще не добывали уголь с глубины более 150 м, а 95 % добычи угля США было сосредоточено в Аппалачском бассейне с глубиной залегания пластов 63 метра. В СССР средняя глубина залегания пластов была в Донецком и Печорском бассейнах 395-420 м, в Карагандинском бассейне 300 и в Кузнецком 200 м [78, с. 382]. В 80-е годы добывали уголь уже с глубины более 700 м.
Во-вторых, исторически шахтеры были в советское время выделены как привилегированная часть рабочих. Вот средняя месячная зарплата в 1990 г. рабочих 5 разряда (без надбавок): аппаратчики в химической промышленности — 307 руб., слесари-инструментальщики в машиностроении — 326 руб., сталевары — 451 руб., проходчики в угольной промышленности — 611 руб. Средняя зарплата рабочих по всем отраслям промышленности составляла в 1990 г. 285,6 руб., шахтеры имели самую высокую зарплату в сравнении с рабочими того же разряда.
Теймураз Авалиани (народный депутат СССР, депутат Госдумы 1996-2000 гг.), который был председателем забастовочного комитета Кузбасса с 17.07.1989 г. по 27.01.1990 г., написал воспоминания о первой забастовке, в ходе которой он и был избран руководителем стачкома [14]. Мимоходом он сообщает бытовые подробности о жизни шахтеров, из которых определенно видны их привилегированное положение и даже самоуверенность. Он пишет, в частности, о строительстве жилья через ЖСК: «Что интересно. В 1985-1989 гг. я агитировал шахтеров брать ссуду на 20 лет под 3 % годовых с условием, что 50 % за них будут гасить шахты. Желающих было мало. Такова психология человека!» И это притом, что зарплата шахтеров доходила до 1 тыс. руб. в месяц, а квартира площадью 65 кв. м стоила в ЖСК 7 тыс. руб. Вот эту социальную систему и стали ломать шахтеры.22
Руководила шахтерами местная отраслевая номенклатура. Социолог В. И. Ильин, излагающий ту историю, пишет: «Менеджмент подставил под шахтерский удар руководство КПСС и правительство СССР… Региональные угольные объединения приняли активное участие в разработке квалифицированных требований бастующих. На начальных этапах рабочего движения очень громко звучал призыв к ликвидации объединений как паразитических структур, выдвигались требования предоставления шахтам полной экономической самостоятельности» [82].
На шахтах велика прослойка инженеров, людей с высшим образованием. Они находились в постоянном диалоге с рабочими, советовали им. Каков был ход их мысли, когда они требовали «предоставления шахтам полной экономической самостоятельности»? Ведь она означала прежде всего отмену государственных дотаций шахтам — при том, что по рыночной цене уголь большинства шахт никто не купил бы.
За три волны шахтерских забастовок был сформулирован и предъявлен большой массив требований (1760 документов только в 1989 г.). Их анализ показал, что примерно половина требований носила политический характер, не связанный с профессиональными и социальными проблемами шахтеров. В основном требования были направлены против центральных органов государства: «руки прочь от Литвы», «департизация органов МВД, КГБ, армии, народного образования», «устранение цензуры в средствах массовой информации», «отставка председателя Гостелерадио Л. Кравченко», «передача II канала ЦТ и I канала радио в ведение РСФСР» и пр.
В этих требованиях не было логики, они часто были взаимоисключающими у разных коллективов. Например, шахтеры одновременно требовали «сохранить Союз» и «создать Совет Конфедерации Суверенных государств с полномочиями координирующего органа». К 1991 г. полностью исчезли «конструктивные» требования — технико-технологические, организационные и экологические. В документах уже выражалась «твердая убежденность в необходимости смены государственного руководства, а может быть, и всей общественно-политической системы» [89]. Смысл таких акций — дестабилизация общественного строя, но в данном случае она кардинально противоречила интересам самих бастующих. У них был отключен аппарат использования рационального знания.
Авалиани, бывший в 1989 г. председателем стачкома Кузбасса, рассказывает, как экономисты из СО АН СССР срывали соглашение, достигнутое между комиссией Верховного Совета СССР и забастовщиками. Шахтеры требовали прибавки к зарплате в виде коэффициента и удовлетворялись его величиной 1,3. Это и было первым пунктом соглашения о прекращении забастовки.
Авалиани пишет: «Рассматривая пункты соглашения, мы столкнулись с тем, что во многих случаях нет расчетов, а пункты об экономической самостоятельности и региональном хозрасчете вообще носят декларативный характер. И непонятно кем они внесены… Я попросил первого секретаря обкома КПСС А. Г. Мельникова вызвать к утру д.э.н. Фридмана Юрия Абрамовича и его шефа Гранберга Александра Григорьевича — директора института экономики СО АН СССР из Новосибирска с обоснованиями данных прожектов, по которым они выступали в областной прессе уже более года. Оба явились утром 18 июля, но на мою просьбу дать текст, что они предлагают для включения в правительственные документы, дружно ответили, что у них ничего нет…
Вдруг появилось предложение — поясной коэффициент шахтерам поднять с 1,25 до 1,6! Все разом заговорили, а автора нет! Но коэффициент 1,6 был ранее проработан СО АН СССР и, видимо, подкинут моим товарищам А. Гранбергом. Вдруг кто-то подкинул предложение записать в протокол „предоставить экономическую свободу всем цехам и участкам заводов и шахт“. И опять пошла буза» [14].
Насколько можно судить по документам, присланная в Кузбасс для переговоров комиссия Верховного Совета СССР не сумела разумно объяснить (и, вероятно, не сумела и сама понять), что многие требования шахтеров означают подрыв хозяйственной и социальной системы СССР. Она пошла на поводу у забастовщиков и подписала соглашение, означающее гибель советского строя.
Чего стоит хотя бы такой пункт: «Всем предприятиям Кузбасса предоставить право с 1 июля 1989 г. продавать сверхплановую продукцию по договорным ценам, как внутри страны, так и за рубеж. С 01.01.90 разрешить продавать в этом же порядке 30 % фактически выпускаемой продукции, без каких-либо ограничений». Или такой: «Прерогативу составления норм и расценок передать предприятиям с 01.07.89 с учетом требований техники безопасности».
Кроме того, в соглашение были включены «вопросы, требующие глубокой экономической проработки, рассмотрения и утверждения на сессии Верховного Совета СССР», из них некоторые стоит привести полностью:
«1. Перевести Кузбасс на социальный хозрасчет, взяв за основу мировые социальные нормативы.
2. Госкомитету цен при Совете Министров СССР повысить цены на уголь в соответствии с фактическими затратами на добычу… с предоставлением экономическим службам предприятий (объединений) права гибко производить корректировку основных экономических показателей (объем угледобычи, производительность труда, себестоимость, нормы выработки).
