Современная английская повесть - Стэн Барстоу
— ДЖОБИ!
— Иду-у!
Джоби спустился по лестнице и сквозь поток материнского красноречия двинулся к столу, привычно обходя подводные камни.
— Одеться мне нормально надо? Или, по-твоему, я должен завтракать в пижаме?
— Поменьше надо спорить со старшими! Садись и ешь! Дел сегодня по горло!
Она положила ему на тарелку две сосиски и ломтики поджаренного хлеба.
— Ты, часом, не забыл, какой сегодня день?
— Да зна-аю, — протянул Джоби.
— Учти, с минуты на минуту за тобой зайдет тетя Дэзи, а у тебя ничего не готово. Тебе еще чемодан складывать.
— Чемодан? Зачем?
— Рубашки взять, пижамы, майки. Хватит и того, что тетя Дэзи будет стирать на тебя, — не заставлять же ее ходить сюда рыться в шкафу каждый раз, когда тебе пора менять белье! Хотя бы для начала дам тебе с собой все чистое.
Отец, сидя по другую сторону стола в будничных брюках и жилете, но еще без пиджака и галстука, молча жевал сосиски, прихлебывая чай из белой большой кружки. Из-под закатанных рукавов рубашки видны были мускулистые длинные руки, оплетенные голубыми четкими змейками жил.
— А можно я возьму с собой пугач и лук со стрелами?
Мать, успев налить ему чаю, уже открывала ящики буфета и складывала белье в плоский чемоданчик.
— Лук и стрелы не уместятся в чемодане, заберешь их как-нибудь вечером, когда папа вернется с работы.
— Ну хотя бы автомобильчики можно?
— Не все. Очень надо твоей тете, чтоб ей загромождали дом разным хламом! Вот кончишь завтракать, отбери себе пяток-другой. Небось не на полгода я уезжаю!
— А сколько тебя там продержат?
— Кто их ведает. Недолго, несколько дней.
— А меня будут пускать к тебе?
— Вот это нет. Ребятишек в больницу не пускают, там лежат совсем хворые, им требуется тишина.
— Я могу не шуметь. Буду сидеть тихо как мышь, если нужно.
— Порядок для всех один. И потом, ты оглянуться не успеешь, как я уже вернусь, а покамест папа придет меня проведать и все тебе расскажет.
— Непонятно, почему тебя Дэзи не может отвезти, — неожиданно проворчал отец. — Чего зря баламутить людей, срывать с работы…
— Ну, ясное дело! — вспылила мать. — Как болит голова с похмелья или же лень одолела, так мы запросто отпрашиваемся с работы, а как жену везти в больницу, это значит баламутить людей. Сказано тебе, это твое прямое дело, и заодно узнаешь все, что полагается: в какие часы разрешают посещать и прочее.
— Просто-напросто не вижу смысла швырять на ветер деньги за полдня работы, вот и все. Мы вроде бы не миллионеры.
— Правильно, зато меня теперь недели две содержать не надо — значит, на этом выгадаешь. Скажи лучше, неохота отвозить, и точка. Потому и норовишь переложить на других.
Отец насупился.
— Не люблю я больницы. Мне от них не по себе.
— Эх ты, нюня! Жаль, не тебе ложиться под нож. Тогда бы точно была причина киснуть.
Джоби резким движением вскинул голову.
— Почему нож, мама? Разве тебя собираются резать?
— Мне надо делать операцию, Джоби, но это не страшно. Их делают людям каждый день. Я очень скоро вернусь домой, цела и невредима.
Она выпрямилась, стоя спиной к окну, и тень скрыла от него выражение ее лица, только поднятая рука отчетливо выделялась на ярком солнце. На матери было ее лучшее платье, и пахло от нее как по воскресеньям.
Джоби вдруг стало страшно. Мир этих взрослых недоступен пониманию, в нем невозможно разобраться. Ему говорят — несколько дней, друг другу — две недели. А сейчас он в первый раз услышал, что его мать собираются резать. Он не подозревал, что дело так серьезно. Впервые к нему закралась мысль, что она может вообще не вернуться. Кусок сосиски застрял у него в горле, точно корка черствого хлеба.
— Не уезжай, я не хочу, — выговорил Джоби.
Слезы хлынули у него из глаз. Взрослые всегда держатся так уверенно, словно все знают и ничего не боятся. А потом приходит минута, когда ты видишь, что они тоже беззащитны, и земля уходит у тебя из-под ног.
— Не уезжай, мама, не надо!
Она уже стояла рядом, и он уткнулся лицом ей в бок, обтянутый мягкой тканью, чувствуя, как ее ладонь поглаживает его по макушке.
— Ну тихо, тихо. Ну будет, Джоби. Ты ведь у меня молодец, настоящий мужчина. Как же, сынок, мне не ехать — не поеду, кто меня вылечит? И чем я скорее лягу в больницу, тем раньше вернусь домой. Не бойся, ничего страшного нет. Ты не успеешь опомниться, а я уже буду тут как тут, живая и здоровая.
Она протянула ему батистовый платочек.
— На-ка, вытри глаза, пока не пришла тетя Дэзи. Зачем ей видеть, что ты плакал, верно?
Всхлипывая, шмыгая носом, Джоби вытер слезы.
— А теперь быстренько доедай, похоже, это уже она.
В заднюю дверь постучали.
Тетя Дэзи вслед за этим открыла бы дверь и вошла в дом, но стук повторился. Мать вышла в судомойню. Оттуда послышались невнятные голоса, и она вновь заглянула в комнату.
— Это тебя спрашивают. Сидни Прендергаст. Принесла нелегкая, и так дел невпроворот…
— Снап? — Джоби вскочил с места. — Мне нужно с ним повидаться.
Он выбежал на заднее крыльцо и припустился по двору на улицу. В отдалении, сунув руки в карманы, брел с опущенной головой Снап.
— Эй, Снап!
Снап поднял голову и оглянулся. Когда он двигался развинченной походкой на своих длинных ногах, долговязый и тощий как жердь, нескладный, выворачивая внутрь колени, точно новорожденный жеребенок, и болтая руками, чудилось, будто он вот-вот распадется на части. На носу, густо усеянном веснушками, сидели очки в стальной оправе, губастый рот широко улыбался, открывая неровные крупные зубы. Но примечательнее всего в его внешности была шапка жестких пламенно-рыжих волос. Раз увидев Снапа, его уже невозможно было спутать ни с кем, его узнавали за четверть мили.
Снап прошел несколько шагов обратно и остановился, ковыряя носком башмака грязь на краю мостовой.
— Я с утра не могу идти гулять, — сказал Джоби.
— Ага, твоя мама мне сказала.
— Ей сегодня ехать в больницу.
— Знаю, ты говорил.
— А я буду жить у тети Дэзи.
— И это говорил.
Они помолчали.
— Я, может, сам за тобой зайду после обеда, если пустят.
— Меня не будет. Мы едем с мамой в Лидс, за покупками.
— А-а…
— Чай пить пойдем в кафе.
— Понятно… Тогда
