Заколдованная усадьба - Валерий Лозинский
К мелкопоместному шляхтичу, который спешил на заседание суда, Органист подъезжал с другой стороны. Он приводил ему различные курьезные случаи из практики последних сеймиков, рассказывал об известных в околице рубаках и дебоширах, о забавных ухищрениях какого-нибудь сутяги и заключал свой рассказ любопытным анекдотом из судебной практики.
Когда, по дороге в соседнее село на ярмарку, в корчму заглядывали мещане из ближних местечек, Органист задавал совсем иной тон беседе. При старомястовских овцеводах он насмехался над старосольскими сапожниками, при радымнецких канатчиках вышучивал крукеницких скорняков, при дрогобычских луковщиках рассказывал несусветные вещи о комарненских садовниках и наоборот, однако и те и другие веселились от души и ни за что на свете не упустили бы возможности наведаться к Органисту на обратном пути.
Для проезжих конторщиков был у Органиста запас анекдотов о чудачествах местных господ, господ же он потешал рассказами о ловких кражах и мошенничестве конторщиков, словом, всех он забавлял отменно и всех по-разному.
Узнав с этой стороны горбатого Органиста, легче себе представить, чему была обязана его корчма своим блистательным успехом.
Однако пора уже нам и внутрь заглянуть. Шум в корчме стоит неслыханный. На праздничную послеполуденную беседу сошлась «У Органиста» вся рычиховская громада и сразу заняла главный стол, который тянулся от стойки у двери до противоположной стены.
Во главе стола с надлежащим достоинством расположился, разумеется, войт, за ним, согласно возрасту и достатку, расселись именитые хозяева.
Горбатый Органист в заломленной набекрень ермолке, со своей неизменной добродушно-насмешливой улыбкой на губах, снует по комнате и подливает то одному, то другому из большой жестяной манерки. Как обычно, он очень любезен со всеми, но особое внимание и почтительность оказывает человеку, что сидит за столом рядом с войтом и, сдается, верховодит собранием. Все со вниманием слушают его и, судя по всему, угощаются за его счет.
Но при этом по платью его и по наружности видно, что он не здешний. Это уже немолодой, сильный, плотного телосложения человек, в черной круглой шляпе и простой, серого цвета сермяжной свитке, подпоясанной широким ремнем. Черные пятнышки дегтя, испещрившие его лицо, руки и одежду, позволяют предположить в нем одного из тех сельских торговцев, что в одноконной тележке с небольшим запасом своего товара странствуют по отдаленным от городков дорогам.
И действительно, «кум Дмитро», как все его называют, был заезжим дегтярем. Его очень хорошо знали и часто видели в этой стороне. Уже по той фамильярности, с какой он «тыкал» всем без исключения хозяевам, видно, что он не впервой имеет честь угощать рычиховскую громаду.
В эту минуту он говорит собравшимся хозяевам что-то очень важное, ибо все так усердно впились в него глазами, будто жаждали поймать и понять каждое слово еще до того, как оно слетит с его уст.
Кум Дмитро говорит горячо, с каким-то особенным подъемом:
- Ничего на свете даром не дается! Даже Господь, с великой его щедростью, не обещал нам даром счастья ни на земле, ни на небе. И земля нас даром не кормит, за все мы должны платить, дешевле или дороже, легко это или трудно... А вот вы всё хотите получить даром, - добавил он, помолчав, и стукнул куликом по столу, а потом еще с досадой сорвал шляпу с головы.
Лишь теперь стало возможно разглядеть его лицо, а выражение этого лица было удивительное. Стоило однажды мельком увидеть его и уже нелегко было забыть. Густая, коротко подстриженная, вся в черных пятнышках дегтя борода оставляла свободным только маленькое пространство возле носа м глаз, спрятавшихся под низким выпуклым лбом, таких быстрых и неспокойных, что невозможно было отгадать их цвет. Вздернутый с широкими крыльями нос придавал его физиономии выражение какой-то дикой страсти, тогда как тщательно вылепленный череп и крепко сжатые губы со всей очевидностью свидетельствовали о необычайной энергии и силе духа.
Последние его слова произвели на собравшихся сильное впечатление. Сам войт, Иван Худоба, лихо сдвинул баранью шапку с левого уха на правое н неуверенно произнес:
- О чем говорить, кум Дмитро, ваша правда. Но ведь мы вовсе ничего даром и не хотим, мы только не знаем, что надо делать.
- Кто не знает, должен узнать,- отрезал дегтярь.
- А у кого? - снова спросил войт.
Дегтярь потер рукой лоб.
- У кого? - переспросил он, помолчав.- У себя самого, у совести своей и разума.
- Гм,- процедил войт, не очень довольный ответом.
- Вы, кум, говорите, будто загадки загадываете,- вмешался сидевший сбоку десятник Микита Тандара, первейший в громаде мудрец.
Дегтярь задумался.
- Не время еще,- прошептал он через минуту как бы самому себе.
- Как это не время? - спросил войт.
- Не время еще загадки вам разгадывать, коли сами не умеете.
- Гм,- буркнул войт.
Дегтярь вдруг поглядел в окно, словно нетерпеливо высматривал кого-то, затем опустил голову, помолчал и, барабаня пальцами по столу, как бы нехотя произнес:
- Вы требуете облегчения своей судьбы, великой милости, великого дара от людей, которых ругаете и ненавидите.
- Ба, да разве мы можем иначе? - рванулся с дальнего конца стола Грицко Венчур, некогда бывший надсмотрщиком у помещика.
Дегтярь нетерпеливо забарабанил по столу.
- Эх, темные вы люди. Ни о чем-то вы не судите разумно, все только по одной видимости. Обидит вас прохвост мандатарий - помещик виноват, прижмет негодяй эконом - опять помещик виноват.
- Хо, хо! - прервал его немолодой, понурый крестьянин, сидевший на конце стола.- Небось вы хорошо получаете от панов за деготь, коли всегда встаете на их защиту.
Дегтярь наморщил лоб, хотел что-то ответить, но удержался, только рукой махнул и, повернувшись к шинкарю, весело и громко закричал:
