Эдгар По - Тысяча вторая ночь
Тогда только я горько раскаялся в своем безумии. Для чего покинул я мирную кровлю и подвергал свою жизнь таким приключениям! Но уже поздно было оплакивать прошлое. Я старался извлечь лучшее из своего положения, заискивал благосклонность получеловека, державшего в руке трубу, по-видимому, начальника прочих, и, спустя несколько дней, дела мои так поправились, что он начал оказывать мне разные знаки своего расположения, а потом принялся учить меня реву, который, по чванству, называл разговором. Вскоре я уже бегло объяснялся с ним на этом языке, и дал понять, что мне очень хотелось бы поглядеть свет.
– Я очень рад, любезный Синбад, что ты славный малый, – однажды после обеда сказал мне начальник полулюдей, – мы намерены вскоре предпринять так называемое кругосветное путешествие, и так как тебе желательно осмотреть свет, то я бесплатно дам тебе место на спине зверя.
Когда султанша Шехеразада довела рассказ до этого места – говорит Арабский автор – халиф повернулся с левого бока на правый и сказал:
– Удивляюсь, милая султанша, что ты до сих пор молчала о последних приключениях Синбада. Они чрезвычайно занимательны.»
После этого замечания прекрасная Шехеразада, сказывают, продолжала историю в следующих выражениях.
Синбад повествовал: – «Я поблагодарил получеловека за обязательность, и вскоре очутился на хребте чудовища, как у себя дома. Оно рассекало океан с изумительною быстротою, хотя поверхность океана была не плоская, как в нашей части света, а, напротив, круглая как граната, так что мы, можно сказать, то и дело поднимались и опускались.»
– Очень странно, – перебил халиф.
– Однако ж справедливо, – возразила Шехеразада.
– Сомневаюсь, – заметил халиф, – впрочем, продолжай.
– С удовольствием. – «Итак, чудовище – продолжал Синбад – то поднимаясь, то опускаясь, как я сказал, достигло острова, в несколько сот миль окружностью, построенного посреди моря крошечными существами, похожими на гусеницу[1]».
– Гм! – заметил халиф.
Шехеразада, не обратив внимания на это восклицание, продолжала:
«Оставив этот остров, – сказал Синбад, – мы пристали к другому, поросшему каменным лесом, но таким твердым, что самые лучшие наши топоры разлетались в дребезги, когда мы попробовали было рубить деревья[2]».
– Гм! – отозвался халиф, – но Шехеразада преспокойно продолжала повествовать от лица Синбада.
«Пройдя этот остров, мы достигли страны, где была пещера, углубленная на тридцать или на сорок миль в недра земли. В этой пещере находилось гораздо больше дворцов, нежели во всем Дамаске и Багдаде, и все были они обширнее и великолепнее багдадских и дамасских. На сводах дворцов висело несметное множество драгоценных камней, похожих на алмазы, но величиною больше людей, а внутри, между целыми улицами башен, пирамид и храмов, текли предлинные ручьи, черные как эбеновое дерево, и в них роились безглазые рыбы[3]».
– Гм! – пропустил сквозь зубы халиф.
«Потом проникли мы в ту часть моря, где стояла, высокая гора, по ребрам которой текли потоки растопленного металла, иные длиною в шестьдесят и шириною в двенадцать миль; между тем как из вершины ее вылетало такое множество пепла, что он совершенно стер солнце с лица неба, распространил черную ночь, и мы, стоя в полутораста милях от горы, не могли различить у себя под носом самого белого предмета[4]».
– Гм! – повторил халиф.
«От этого берега чудовище плыло далее, пока мы не встретили земли, в которой все казалось сделанным навыворот; так, например, мы видели озеро, и на дне его, более нежели на сто футов под поверхностью воды, стоял прегустой лес[5]».
– Ого! – воскликнул халиф.
«В нескольких сотнях миль оттуда, мы очутились в такой стране, где атмосфера могла своею плотностью поддерживать железо или сталь, как наша держит пух[6]».
– Тра-дери-дера! – пробормотал халиф.
«Продолжая путь по тому же направлению, – говорит Синбад устами Шехеразады, – мы вступили в страну, роскошнейшую во всем мире. Здесь змеится река в несколько тысяч миль длиною, глубины же недосягаемой, и прозрачная как янтарь. Река эта была шириною миль в шесть, а берега ее, возвышавшиеся отвесно, по обеим сторонам, чуть ли не на тысячу двести футов, были увенчаны вечно зеленеющими деревьями, с вечно-душистыми цветами, и делали всю эту страну великолепным садом… Однако ж рыхлая земля эта называлась царством Ужаса, и каждый, кто вступал в нее, подвергался неизбежной смерти[7]».
– Эге! – произнес халиф.
«Мы поспешно удалились из этого царства, и, спустя несколько дней, прибыли в другое, где с изумлением увидели сонмища уродливых животных, с рогами, как будто поддельными. Противные звери эти роют себе в земле обширные пещеры, в виде воронок, с каменными стенами, расположенными так, что они обваливаются под всеми проходящими по ним животными другой породы, и низвергают их в пещеру этих рогатых чудовищ, которые немедленно высасывают из них кровь, а потом с презрением выбрасывают их трупы на огромное расстояние от пещер смерти[8]».
– Бааа! – протяжно простонал халиф.
«Далее, мы увидели страну, чрезвычайно богатую растениями, но росли они не просто на земле, а в воздухе[9]; некоторые питались остатками других растений[10], или даже соками живых животных[11]; иные сверкали огнем[12], а были и такие растения, что сами собой переходили с места на место[13]».
– Вот еще! – заметил халиф.
«Из этой земли мы вскоре вступили в другую, где пчелы и птицы так отлично знают математику, и такие ученые, что у них каждый день учатся мудрейшие люди государства. Раз властитель этой страны предложил на соискание награды две наитруднейшие задачи – и они тотчас были решены, одна пчелами, другая птицами; но как царь скрыл оба эти решения втайне, то люди должны были долго ломать над ними головы, написали многое множество книг, и только спустя целые столетия удалось, наконец, математикам добиться того, что сразу решили птицы и пчелы[14]».
– Вот тебе раз! – воскликнул халиф.
«Едва потеряли мы из виду это государство, как очутились возле пещеры, из которой вылетела и пронеслась над нашими головами стая птиц, в милю шириной и в двести сорок миль длиною, так что, хоть птицы пролетали по миле в минуту, однако ж все стадо пронеслось над нами не прежде как через два часа[15]».
– Удивительно! – заметил халиф.
«Еще не успели мы опомниться от этих птиц, как пришли в ужас от птицы другого рода: она была несравненно больше даже утесов, какие доводилось мне видеть при первых моих путешествиях… как бы сказать?… да вот, великолепнейший из халифов, больше самых больших куполов твоего сераля! Чудовищная птица была безголовая, с круглым, раздутым и пестрым животом, должно быть, наполненным какою-то блестящею жидкостью. Чудовище несло в своих когтях по воздуху дом, с которого оно сорвало крышу, и внутри дома ясно видели мы двоих людей. Что чувствовали несчастные, видя свою страшную участь – легко себе представить! Мы кричали изо всех сил, чтобы испугать птицу и заставить ее выпустить из когтей добычу; но она только свистнула и бросила на голову нам тяжелый мешок… Мешок этот был наполнен песком».
– Какая чепуха! – сказал халиф.
«Немедленно после этого приключения, мы увидели голубую корову, с четырьмястами рог, и на спине у ней лежала огромная и твердая земля[16]».
– Помнится, я читал об этом в какой-то книге, – заметил халиф.
«Мы прошли под этим материком, лавируя между ногами коровы, и, через несколько часов, очутились в стране, поистине удивительной, – как сказывал мне получеловек, именно на его родине. Это очень возвысило получеловека в моих глазах, и я начал раскаиваться, что обошелся с ним фамильярно, и даже презрительно; потому что земляки его вообще могущественные волшебники и в головах у них водятся черви[17], которые, вероятно, своими движениями причиняют сильную боль и возбуждают воображение».
– Какая нелепость! – сказал халиф.
«У этих волшебников были разные, очень странные, домашние животные, так, например, лошадь с железными костями и кипящею кровью. Вместо овса, кормили ее черными камнями, и, однако ж, несмотря на скудную пищу, она была так сильна и легка, что тащила за собой ноши, тяжелее величайшего из здешних храмов, и притом с быстротою, недоступною для большей части птиц».[18]
– Пустяки! – сказал халиф.
«Я видел также, между этими людьми, бесперую курицу, но ростом более верблюда: вместо мяса и костей у ней были железо и кирпич; кровь у ней, как у лошади (которой впрочем она сродни), была горячая, и курица эта ела только дерево в черные камни. Часто она выводила в сутки по сту цыплят, и, получив жизнь, они прятались на несколько недель в желудок матери[19]».
