Артур Дойл - Как синьор Ламберт покинул сцену
Вильям Спартер внимательно прочел все это, сильно сдвигая свои густые брови, так что между ними легла глубокая складка, похожая на рану.
Она появлялась на его лбу всегда, когда он сосредоточивал на чем-либо все свое внимание.
Наконец он сложил журнал и открыл книгу.
Это было сочинение, мало подходящее для легкого чтения; то был технический трактат об органах речи и пения.
В нем имелась масса раскрашенных рисунков, которым он уделил особенное внимание.
Большинство из них изображало внутреннее строение гортани и голосовых связок, блиставших серебристым оттенком среди красноты зева.
Сэр Вильям Спартер провел, сдвинув свои энергические брови, большую часть ночи над рассматриванием этих иллюстраций.
Кроме того, он читал и перечитывал пояснительный текст к ним.
V
Доктор Менфольд Ормонд, знаменитый специалист по болезням горла и дыхательных путей, был сильно удивлен на следующее утро, когда лакей подал ему в его приемный кабинет карточку сэра Вильяма Спартера.
Несколько дней назад он встретился с ним вечером на обеде у лорда Мальвина и вынес о Спартере из этой встречи впечатление как о человеке редкой физической силы и здоровья.
Он вспомнил это впечатление, когда в кабинет ввели знаменитого судовладельца.
— Рад снова видеть вас, сэр Вильям, — сказал известный специалист. — Надеюсь, что вы вполне здоровы?
— О да, благодарю вас.
Сэр Вильям уселся на стул, указанный ему доктором, и спокойно оглядывал комнату.
Доктор Ормонд с некоторым любопытством следил за ним глазами, потому что у его посетителя был такой вид, точно он ищет что-то, что ожидает найти.
— Нет, — произнес, наконец, последний, — я пришел не ради здоровья, я пришел за справкой.
— Я вполне к вашим услугам.
— В последнее время я занялся изучением горла. Я читал трактат на эту тему Мак-Интайра. Полагаю, что этот труд заслуживает одобрения?
— Он элементарен, но составлен добросовестно.
— Я думал, что у вас должна иметься модель горла.
Доктор вместо ответа открыл крышку желтой полированной коробки.
В ней заключалась полная модель органов человеческого голоса.
— Вы, как видите, не ошиблись.
— Хорошая работа, — сказал Спартер, вглядываясь в модель опытным взором инженера. — Скажите, пожалуйста, это вот гортань?
— Совершенно верно; а вот голосовые связки.
— А что было бы, если бы вы их перерезали?
— Что перерезал?
— А эту штучку… эти голосовые связки.
— Но их невозможно перерезать. Такая несчастная случайность невозможна.
— Ну, а если бы она все-таки случилась?
— Такие случаи неизвестны, но, конечно, особа, с которой случится такой инцидент, онемеет, по крайней мере на некоторое время.
— У вас большая практика среди певцов.
— Огромная.
— Я полагаю, вы согласны с мнением Мак-Интайра, что красота голоса зависит отчасти от связок.
— Высота звука зависит от легких, но чистота ноты связана со степенью господства, приобретенного певцом над своими голосовыми связками.
— Значит, стоит только надрезать связки, и голос будет испорчен?
— У профессионального певца — наверное; но мне кажется, что ваши справки принимают не совсем обычное направление.
— Да, — согласился сэр Вильям, беря шляпу и кладя на угол стола золотую монету. — Они как будто не подходят к избитым дорожкам — не правда ли?
VI
Вурбуртон-стрит принадлежит к тому клубку улиц, которые соединяют Челси с Кенсингтоном; она замечательна огромным количеством помещающихся на ней ателье артистов.
Знаменитый тенор, синьор Ламберт, снял себе квартиру именно на этой улице, и на ней часто можно было видеть его зеленый «брухам».
Когда сэр Вильям, закутанный в плащ, с небольшим саквояжем в руке, повернул за угол улицы, он увидал фонари «брухама» и понял, что его соперник уже на месте.
Он миновал «брухам» и пошел по аллее, в конце которой сверкал огонь газового фонаря.
Дверь была открыта и выходила в огромный вестибюль, выложенный ковром, на котором была масса следов грязных ног.
Сэр Вильям приостановился, но все было тихо, темно, за исключением одной двери, из-за которой лился в щель поток света.
Он открыл эту дверь и вошел.
Затем он запер ее на ключ изнутри, а ключ сунул в карман.
Комната была огромная, с более чем скромной обстановкой, освещена она была керосиновой лампой, стоявшей на столе в центре комнаты.
В дальнем конце ее сидевший на стуле человек вдруг поднялся на ноги с радостным восклицанием, перешедшим в крик удивления, за которым последовало ругательство.
— Что за дьявольщина? Зачем вы заперли эту дверь? Откройте ее, сэр, да поскорее.
Сэр Вильям даже не ответил.
Он подошел к стоЛу, открыл свой саквояж и вынул из него целую кучу вещей: зеленую бутылочку, стальную полосу для разжимания челюстей, какие употребляют дантисты, пульверизатор и ножницы странной формы.
Синьор Ламберт глядел на него остолбеневшими глазами, точно парализованный гневом и удивлением.
— Кто вы такой, черт возьми? Чего вам нужно?
Сэр Вильям снял плащ, положил его на спинку стула и впервые поднял глаза на певца.
Последний был выше его, но гораздо худощавее и слабее.
Инженер, несмотря на невысокий рост, обладал геркулесовской силой; мускулы его еще более укрепились благодаря тяжелому физическому труду.
Широкие плечи, выпуклая грудь, огромные узловатые руки придавали ему сходство с гориллой.
Ламберт откинулся назад, испуганный странным видом этой фигуры, ее холодным безжалостным взором.
— Вы пришли обокрасть меня? — задыхаясь, спросил он.
— Я пришел, чтобы поговорить с вами. Моя фамилия Спартер.
Ламберт сделал усилие вернуть себе хладнокровие.
— Спартер! — повторил он тоном, которому старался придать небрежный оттенок. — Значит, если я только не ошибаюсь, сэр Вильям Спартер? Я имел удовольствие встречаться с леди Спартер и слышал, как она говорила про вас. Могу я узнать цель вашего посещения?
Он застегнулся нервной рукой.
— Я пришел, — сказал Спартер, вливая в пульверизатор несколько капель жидкости, заключающейся в зеленой бутылочке, — я пришел изменить ваш голос.
— Мой голос?
— Именно.
— Вы с ума сошли! Что это значит?
— Будьте добры лечь на эту кушетку.
— Но это сумасшествие! Ага, я понимаю. Вы хотите запугать меня. У вас имеется для этого какой-нибудь мотив. Вы, вероятно, воображаете, что между мной и леди Спартер существует связь. Уверяю вас, что ваша жена…
— Моя жена не имеет никакого отношения к этому делу ни в данный момент, ни раньше. Ее имени нет надобности произносить. Мои мотивы чисто музыкального характера. Ваш голос не нравится мне: его надо вылечить. Ложитесь на кушетку.
— Сэр Вильям, даю вам честное слово…
— Ложитесь.
— Вы душите меня! Это хлороформ. На помощь! Ко мне! На помощь! Скотина! Пустите меня, пустите, вам говорят! А-а! Пустите! Ля-ля-ля-я!..
Голова его откинулась назад, а крики перешли в несвязное бормотание.
Сэр Вильям подошел к столу, на котором стояла лампа и лежали инструменты.
VII
Несколько минут спустя, когда джентльмен в плаще и с саквояжем показался снова в аллее, кучер «брухама» услыхал, что его зовет какой-то хриплый гневный голос, раздающийся внутри дома.
Затем послышался шум неверной походки, и в кругу света фонарей «брухама» показался его господин с лицом, побагровевшим от гнева.
— С этого вечера, Холден, вы больше не состоите у меня на службе. Вы разве не слышали мой зов? Почему вы не явились?
Кучер испуганно взглянул на своего принципала и вздрогнул, увидав цвет груди его сорочки.
— Да, сэр, я слышал чей-то крик, — доложил он, — но это кричали не вы, сэр. Это был голос, которого я ни разу не слышал раньше.
VIII
«На последней неделе меломаны оперы испытали большое разочарование. — писал один из наиболее осведомленных рецензентов. — Синьор Ламберт оказался не в состоянии выступить в разных ролях, о которых было давно объявлено.
Во вторник вечером, в последнюю минуту перед спектаклем, дирекция получила известие о постигшем его сильном нездоровье; не будь Жана Каравати, согласившегося дублировать роль, оперу пришлось бы отменить.
Далее было установлено, что болезнь синьора Ламберта гораздо серьезнее, чем думали; она представляет собой острую форму ларингита, захватившего собой и голосовые связки, и способна вызвать последствия, которые, быть может, окончательно погубят красоту его голоса.
Все любители музыки надеются, что эти новости окажутся слишком пессимистическими, что скоро мы снова будем наслаждаться звуками самого красивого из теноров, которые когда-либо оглашали собой лондонские оперные сцены.»
