Альфред Мюссе - Архиепископ

Фредерик ответил, смеясь, что речь идет не о страсти, а лишь о мимолетном любовном приключении, и рассказал Жерару, как из своего окна познакомился с Бернереттой.

— Это самое беспечное создание, — сказал он Жерару, — нет никого на свете безобиднее ее и ничего менее серьезного, чем наша связь.

Жерар сдался на эти доводы, но все же он взял с Фредерика слово заняться делом. Фредерик уверил друга, что диссертация почти готова, и, чтобы не оказаться обманщиком, в самом деле просидел несколько часов за работой. Но как раз в этот вечер его ждала Бернеретта. Они вместе отправились в «Шомьер», и работа была отложена.

«Шомьер» — своего рода «Тиволи» Латинского квартала; это — место встреч студентов и гризеток. Там вы не увидите благовоспитанного общества, зато там непринужденно развлекаются, пьют пиво, танцуют; там царит оживленное и подчас довольно бурное веселье. Модницы там носят круглые чепчики, а щеголи — бархатные курточки. Там курят, пьют вино и наслаждаются любовью прямо под открытым небом. Будь вход в этот сад запрещен зарегистрированным в полиции девушкам, он был бы, пожалуй, единственным местом в Париже, где сохранились все старые традиции привольной студенческой жизни, которые ныне утрачиваются с каждым днем.

Как провинциал, Фредерик не особенно разбирался в людях, с которыми он сталкивался в «Шомьере», а Бернеретта думала только о том, чтобы повеселиться, и. уж конечно не собиралась обращать на них его внимание. Нужно обладать некоторым светским навыком, чтобы знать, где дозволено развлекаться. Наша счастливая парочка над этим не задумывалась. Протанцевав всю ночь напролет, они возвращались домой усталые и довольные. Фредерик был так неискушен, что считал подлинным счастьем эти первые сумасбродства юности. Когда Бернеретта шла по Новому бульвару, легко опираясь на его руку и шаловливо подпрыгивая на ходу, ему казалось, что нет ничего пленительнее, чем жить так день за днем. Порой то он, то она спрашивали друг друга, в каком положении у них дела, но ни тот, ни другая не в состоянии были дать ясного ответа на этот вопрос. Важно было то, что меблированная комнатка близ Люксембургского сада оплачена на два месяца вперед. Иногда Бернеретта являлась, держа под мышкой завернутый в бумагу паштет, а Фредерик приносил бутылку доброго вина, и они усаживались за стол. На десерт Бернеретта пела куплеты из своих прежних ролей в водевилях; если она забывала слова, Фредерик тут же импровизировал стихи в честь своей подруги, а когда не находил рифмы — заменял ее поцелуем. Так, наедине, проводили они ночь, не замечая, как течет время.

— Ты решительно ничего не делаешь, — говорил ему Жерар, — а твое мимолетное приключение может продлиться дольше, чем истинная страсть. Берегись, ты тратишь деньги и пренебрегаешь всеми возможностями их заработать.

— Успокойся, — отвечал Фредерик, — моя диссертация подвигается, а Бернеретта поступает в обучение к белошвейке. Дай мне спокойно насладиться минутой счастья и не тревожься за будущее.

Между тем приближалась пора, когда надо было печатать диссертацию. Фредерик закончил ее наспех, тем не менее она была признана удовлетворительной, и молодого человека приняли в адвокатуру. Он отправил в Безансон несколько экземпляров своей диссертации вместе с дипломом. Отец Фредерика ответил на эту радостную весть присылкой куда более значительной суммы денег, чем требовалось на расходы, связанные с отъездом на родину. Так обрадованный отец, сам того не подозревая, пришел на помощь любви. Теперь Фредерик мог вернуть своему другу деньги, которые тот ему одолжил, и доказать ему неосновательность его опасений. Бернеретте он хотел сделать подарок, но она отказалась.

— Для меня лучший подарок — ужин вдвоем с тобой, — сказала она. — Единственное, что мне от тебя нужно, это ты сам.

Бернеретта обладала таким веселым нравом, что когда ей случалось огорчиться, это сразу было по ней заметно. Как‑то раз Фредерик застал ее очень грустной и спросил, чем она опечалена. После некоторого колебания Бернеретта вынула из кармана письмо.

— Это анонимное письмо, — сказала она. — Мой приятель получил его вчера, передал мне и сказал, что не верит безымянным обвинениям. Кто написал это? Не знаю. Письмо безграмотно и грубо, но неприятностей от этого будет не меньше. Меня называют падшей женщиной и вполне точно указывают дни и часы наших последних свиданий. По всей вероятности, это кто‑нибудь из нашего дома — то ли привратница, то ли горничная. Я не знаю, что делать и как мне уберечься от опасности.

— Какой опасности? — спросил Фредерик.

— Я думаю, — смеясь, ответила Бернеретта, — что дело идет ни много ни мало, как о моей жизни. Мой приятель — человек крутого нрава, и если он узнает, что я его обманываю, он вполне способен меня убить.

Фредерик тщетно перечитывал письмо, разглядывал его со всех сторон — он не мог узнать почерк. Он вернулся домой очень встревоженный и решил не видеться с Бернереттой несколько дней, но вскоре получил от нее записку следующего содержания:

«Он все знает. Не знаю, кто ему сказал. Думаю, что привратница. Он придет к вам, он хочет вызвать вас на дуэль. У меня нет больше сил говорить об этом. Я ни жива ни мертва».

Весь день Фредерик не выходил из своей комнаты. Он ждал, что соперник придет к нему или хотя бы пришлет вызов на дуэль. К его удивлению, ни того, ни другого не последовало ни в этот день, ни назавтра, ни через неделю. Наконец он узнал, что у Бернеретты было объяснение с ее любовником, г — ном де Н., после чего она оставила свой дом и убежала к матери. Любовник же, покинутый, одинокий, в отчаянии от того, что потерял Бернеретту, которую любил без памяти, вышел однажды утром из дому и более не показывался. По прошествии четырех дней — так как он все еще не возвращался — взломали дверь его квартиры. На столе он оставил письмо, в котором сообщал о своем роковом решении. Лишь неделю спустя в Медонском лесу были найдены останки несчастного.

III

Это самоубийство произвело на Фредерика глубокое впечатление. Хотя он и не был знаком с молодым человеком и никогда не говорил с ним, но слышал его имя и знал, что оно принадлежит знатному роду; Фредерик увидел родителей и братьев покойного в трауре и узнал печальные подробности, сопровождавшие поиски тела. Все в квартире Бернеретты было опечатано. Вскоре вывезли и мебель; окно, у которого работала Бернеретта, осталось открытым настежь, являя взорам голые стены опустевшего жилища.

Человек испытывает угрызения совести, лишь когда он виноват. Фредерик не знал за собой серьезной вины. Он никого не обманывал; ему, в сущности, даже не было известно, каковы отношения у гризетки с ее любовником. Но он содрогался от ужаса при мысли, что стал невольным виновником столь рокового исхода.

«Почему не пришел он ко мне, — думал Фредерик, — почему не на меня направил он свое смертоносное оружие, а нашел ему столь трагическое применение? Не знаю, как бы я поступил и что бы произошло между нами, но сердце говорит мне, что тогда не случилось бы этого несчастья. Если бы я понял, что он так ее любит, если бы я видел его отчаяние, — кто знает? — быть может, я бы уехал; быть может, искренним и дружеским словом убедил его, что не все потеряно, что его намерение безрассудно и рана излечима. Во всяком случае, он остался бы в живых. Мне было бы гораздо легче, если б он ранил меня на дуэли. Невыносимо думать, что, лишая себя жизни, он, быть может, произносил мое имя!»

Фредерик был полон этих печальных размышлений, когда пришло письмо от Бернеретты. Она была больна и не вставала с постели. Во время последнего ее объяснения с г — ном де Н. тот ударил ее, она упала и сильно ушиблась. Фредерик вышел из дому, чтобы навестить Бернеретту, но у него не хватило на это духу. Ему казалось, что, сохранись у него прежние отношения с Бернереттой, он стал бы чувствовать себя убийцей. Фредерик решил уехать. Приведя в порядок дела, он отослал несчастной девушке все, что у него осталось, и пообещал не покидать ее. если она окажется в трудном положении. Затем он уехал в Бё- зансон.

Его приезд, как это легко себе представить, был праздником для всей семьи. Фредерика поздравляли с новым званием, без конца расспрашивали о пребывании в Париже. Отец был горд сыном и поспешил представить его всем видным лицам в городе. Вскоре родные сообщили Фредерику, что в его отсутствие у них созрело решение женить его. Они имели в виду молодую и красивую особу с хорошим состоянием. Фредерик не отказался, но и не согласился. В душе у него была непреодолимая печаль. Он покорно ездил всюду, куда бы его ни приглашали, добросовестно отвечал всем, кто его расспрашивал, и пытался даже ухаживать за своей нареченной. Но делал он это без всякого увлечения, почти против воли, — не потому, что Бернеретта была ему так дорога и он готов был отказаться от заманчивой женитьбы; просто последние события произвели на него слишком сильное впечатление, и он все еще не мог прийти в себя. В сердце, взволнованном воспоминаниями, нет места надежде, во всей своей остроте эти два чувства исключают друг друга, и лишь ослабевая и смягчаясь, они примиряются.