Юлиан Тувим - Ироническая проза
Хозяйка сто раз просит ее извинить, вызывает специалиста-кондитера, и вдвоем вы растолковываете ему, что следует сделать из шоколада десять букв «N» и двенадцать букв «L», а не какие-то там другие, и притом без всяких финтифлюшек. Можешь, если хочешь, даже нарисовать кондитеру, что тебе нужно.
Хозяйка просит зайти в шесть.
Заходишь. Буквы готовы.
— Вот, говоришь ты, — эти хорошие.
— Завернуть? — спрашивает предупредительная хозяйка.
— Не надо, — отвечаешь ты, — я их тут скушаю.
1924 г.
Слесарь
В ванне что-то засорилось, трубы издавали гудение, временами переходящее в протяжный вой, причем вода из кранов еле сочилась. Попытка исправить дело домашними средствами (ковыряние в трубе зубной щеткой, напрасные старания дунуть в кран, устные высказывания и т. д.) не увенчались успехом. Пришлось вызвать слесаря.
Слесарь был худ, высок, с седой щетиной на щеках и в очках на остром носу. Его большие голубые глаза взирали исподлобья каким-то мутным плачущим взглядом. Войдя в ванную, он покрутил краны, стукнул молотком по трубе и сказал:
— Фершлюс надо разогнать.
Быстрота диагноза понравилась мне, и я, не сморгнув, спросил:
— А зачем?
Слесарь поразился моему любопытству, но после первой реакции удивления, выразившейся во взгляде поверх очков, кашлянул и сказал:
— Потому что дроссельклапан не в аккурат отрихтован и люфтит.
— Ага! — сказал я. — Понимаю! Значит, если бы дроссельклапан был в свое время отрихтован в аккурат, то сейчас бы не люфтил и не надо было бы разгонять фершлюс.
— Конечно! А теперь из-за этого пуфер придется раззенковывать, шабровку ему дать, чтобы штендер законтрить.
Я трижды стукнул молотком по трубе, кивнул головой и констатировал:
— Даже по стуку слыхать.
— Чего слыхать?
— Что штендер незаконтренный, но я уверен, что если дать ему шабровку, да еще и раззенковать как следует, то дроссельклапан отрихтуется, перестанет люфтить и, само собой разумеется, облегчится разгонка фершлюса.
И я измерил слесаря ледяным нахальным взглядом.
Мой профессиональный язык, а также легкость, с которой я сыпал услышанными впервые техническими терминами, сбили с толку аскетичного мастера, и он решил мне чем-нибудь понравиться.
— Сейчас я, правда, сделать не могу — шведик не взял с собой… А заплатить вам за ремонт придется, — он помедлил немного, чтобы добить меня экономическим эффектом, — а заплатить вам придется 7 злотых и85 грошей.
— Это немного, — заметил я спокойно. — Я думал, раза в два дороже будет. Что же касается шведика, то, честно говоря, не вижу в нем необходимости. Попытаемся обойтись без шведика.
Слесарь был бледен. Слесарь ненавидел меня. Чаркастически улыбнувшись, он сказал:
— Без шве-едика! А как же без шведика сифон зачеканишь? Если бы трихтер был сделан толково, то можно! Но на нем же центра потеряны и во фланце три нитки сорвано, так что я одними клипцанками обойтись не смогу.
— Ну знаете, — воскликнул я, разводя руками, — уж этого я от вас не ожидал! Значит, трихтер, по-вашему, сделан бестолково? Ха-ха! Просто смешно! Где же, господи боже ты мой, видно, что на нем центр потеряны?
— Как это где? — буркнул слесарь. — А допуска на заплечиках с зазором!
Я покраснел до ушей и смущенно сказал:
— Действительно… Я ведь и не заметил, что допуска на заплечиках у него с зазором. Правда ваша. Без шведика тут не обойтись.
И он пошел за шведиком. Ибо из-за того, что допуска на заплечиках были с зазором, трихтер действительно был сделан бестолково и центра на нем оказались потеряны, так что без шведика невозможно было бы зачеканить сифон с целью раззенковки пуфера, от которой зависело, дать ли ему шабровку, чтобы законтрить штендер, что в свою очередь позволило бы разогнать фершлюс, который оттого плохо работал, что дроссельклапан был отрихтован не в аккурат и теперь люфтил.
1931 г.
Из дневника нервного человека
12 декабря
Вчера собирался на раут. Побрился безопасной бритвой. И довольно прилично, хотя щетина у меня жесткая. Был даже в неплохом настроении. Муки начались, когда надевал крахмальную фрачную рубашку. Застегивая воротничок, думал — лопну. Пальцы у меня млели. Нечеловеческим усилием протолкнул запонку сзади на шее. Сразу же выскочила передняя. Слабая была какая-то и ненадежная. Другой не оказалось. Пришлось прикрепить нижней тесемкой. В конце концов удалось. Но уже у зеркала, завязывая галстук, заметил на пластроне красную капельку. Капнуло, видать, с подбородка. Хотел стереть и размазал еще хуже. Снял рубашку и воротничок с помощью ножниц. На раут не пошел.
13 декабря
Ждал сегодня на остановке семнадцатый. Сначала пришла девятка. Потом пятерка. Потом — снова девятка. Наконец показалось, что вдалеке двузначный номер. Девятнадцатый. Потом двадцать третий. И снова пятерка. Тут я завелся. Остановил такси. Когда отъезжали — пришел семнадцатый.
14 декабря
Ожидание приводит меня в ярость. У телефона в кондитерской был сегодня шестым в очереди. Очень обстоятельно разговаривали дамы. Одна информировала приятельницу, во что были разодеты разные там шлюхи в ночном дансинге. Другая объясняла какому-то мужчине, что не сможет. Сцепился с одним из-за места в очереди. Удалось настоять на своем и пойти первым. Номер был занят. После двадцати минут ожидания! Тот, с которым я поскандалил, ухмылялся. Снова встал в очередь. Впереди четверо. Четыре дамы.
16 декабря
Сегодня наблюдал одного в кондитерской. Он повесил трость на спинку стула. Немного повисев, трость свалилась. Субъект поднял ее и снова повесил. Трость, разумеется, снова свалилась. И так — несколько раз. А я все это время нервничал — ждал, когда упадет. Но всего больше меня бесила несообразительность этого человека. После трех-четырех раз он мог бы, наконец, понять, что следует изменить способ вешания и падать не будет. Болван, однако, не догадался.
17 декабря
Уже пять дней не ношу подтяжек. Старые разорвались, новых купить не могу. Боже! Выбирать в магазине подтяжки! Мне абсолютно ведь все равно какие, а там откроют несколько коробок… «Может, вам оригинальные английские?»… начнут расхваливать, показывать. Наконец, решился. Говорю: «Мне подтяжки». «Какие изволите?» Ответил «Джексона и Хумпердина, оригинальные с праполетами, номер девятнадцать с половиной!» Изумленный приказчик посмотрел на меня уважительно: «Таких не имеем». Я ушел с безразличным и высокомерным лицом.
18 декабря
Прицепляю брюки к рубашке булавками, и очень даже неплохо держатся. Настроеньице ничего. Доволен. Побывал у зубного. Исключительно удачно. Не застал его дома.
19 декабря
Морду разнесло. Английские булавки рвут рубашку. Прислуга принесла идиотский сифон, приходится долго трясти, пока набежит чуть-чуть. Сняли занавески и портьеры. В комнате голо, светло. Звонил Сташек, просил обратно свою рукопись. Куда я ее дел — не знаю. Перерыл шкафы, комоды, столы. Все есть, кроме рукописи. У этого паразита, видите ли, «нет копии». Почему же ты, спрашивается, не сделал копию?
20 декабря
Морда раздувается и раздувается, но не болит. Пристают насчет зубного. Был Сташек со скандалом: «Напишу в газеты». Пиши, удавись. Ношу ремешок с пряжкой. Выглядит элегантно, но нервирует. Точил карандаш. Сточил весь, ничего не осталось. На пере — волос.
21 декабря
Перенес ремешок на лицо, чтобы остановить опухоль. Не помогает. Начинает болеть. Занавески еще не повесили. Делают какую-то генеральную уборку. Мои книги расставили на полках согласно формату и цвету обложек. Высказался о домработнице. Уходит. В разгар уборки. Сташек прислал письмо. Не распечатываю. Третий день не бреюсь. Болит все сильнее. Мотаюсь, мотаюсь по квартире, одной рукой придерживаю щеку, другой — брюки…
1926 г.
О знакомых
Знакомым называется человек, с которым вы когда-то обменялись рукопожатием, сказав свое имя и при этом, вероятно, добавили: «Очень приятно!» Знакомый немедленно начинает пользование знакомством; раскланивается с вами на улице и свято верит в то, что знает вас «лично», ибо прежде он знал вас только «в лицо». Знакомы бывают всегда старые и хорошие. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы говорили: «Это мой молодой или плохой знакомый». О стареем же и о хорошем слышишь буквально на каждом шагу.
Для совершения знакомства достаточен обряд представления людей друг другу. Обряд этот, как правило, имеет место при любезном посредничестве третьего лица. Третье лицо является вашим знакомым, и у него есть знакомый, который является вашим незнакомым. Поэтому третье лицо представляет вам незнакомого, говоря: «Позвольте представить — пан Цыбуляк» (возможна и другая фамилия), затем Цыбуляк говорит: «Цыбуляк» или «Цыбуляк, с вашего разрешения», вы тоже говорите «Цыбуляк» или «Цыбуляк, с вашего разрешения», если случайно вы с ним оказываетесь однофамильцами, оба Цыбуляка пожимают друг другу руки — и с этой минуты становятся знакомыми. На всю жизнь. В свою очередь новый знакомый может представить вам всех своих знакомых, все они своих, и так до бесконечности, на веки вечные. Это как раз и страшно.
