Рэй Брэдбери - Пречистая Дева
— Кажется или точно?
— Точно, — сказала она.
— Иными словами, больше я тебя не увижу?
— Можно будет где-нибудь перекусить…
— Перекусить? После наших ночных пиршеств? После дразнящих утренних лакомств, которых хватало до обеда? После райских сладостей?
— К чему такие гиперболы?
— Гиперболы? Дьявольщина, меня три года кружил фантастический ураган, не давая коснуться земли. На моем теле не осталось ни единой поры, из которой хоть раз не вырвалась бы искра от твоего прикосновения. Каждый вторник, выходя из твоей квартиры на закате дня, я мечтал только о том, чтобы броситься назад и срывать обои со стен, повторяя твое имя. По-твоему, это гиперболы? Гиперболы?! Вызывай санитаров. Закажи мне отдельную палату.
— Это пройдет, — неуверенно сказала она.
— К лету. Или к осени. Хэллоуин я встречу хроническим инвалидом… Значит, отныне твое сердце принадлежит этому Рейли, служителю культа, святоше!
— Мне неприятно это слышать.
— По вторникам он будет регулярно наставлять тебя на путь истинный, не щадя живота своего. Говори, прав я или нет?
— Прав.
— В голове не укладывается! — Я встал и начал расхаживать по комнате, обращаясь к стенам. — Готовый сюжет для романа, фильма или мыльной оперы. Женщина, не обладающая достаточной решимостью и силой духа, придумывает изощренный способ избавиться от своего любовника. Она не может просто сказать: «Пошел-ка ты…». Нет. Она не может сказать: «Нам было хорошо вдвоем, но теперь все кончено». Нет, господа. Она принимает духовные наставления, уходит в лоно церкви и прикрывается религией, чтобы дать себе передышку и восстановить девственность.
— Все было иначе.
— Ты хочешь сказать, что случайно ударилась в религию, а когда прозрела, решила сдать меня в утиль?
— Ничего подобного я не…
— Именно так. Ты заняла круговую оборону. Теперь к тебе не подобраться. Я в тупике. Связан по рукам и ногам. Если сейчас я уложу тебя в постель, ты согрешишь против наставлений Рейли. С ума сойти!
Я снова опустился в кресло:
— Ты упоминала мое имя?
— Имя не упоминала, но…
— Но рассказывала обо мне, да? Часами напролет?
— Минут десять, от силы пятнадцать.
— Про то, какой я добрый и ласковый и как тебе без меня не жить?
— Однако я живу без тебя и свободна, как птица!
— Тебя выдает фальшивый смех.
— Вовсе не фальшивый. Просто ты предпочел бы его не слышать.
— Что там еще?
— Где?
— В повестке дня.
— Больше ничего.
Она сцепляла и расцепляла пальцы.
— Разве что одна подробность…
— Какая?
Достав бумажную салфетку, она вытерла нос.
— Когда мы с тобой занимались любовью, мне каждый раз было больно.
— Что-о-о? — вскричал я, не веря своим ушам.
— Я тебя не обманываю. — Она отвела глаза. — С самого первого дня. Каждый раз.
— Что же это получается? — задохнулся я. — Каждый раз, когда мы, как на крыльях, взлетали до луны, ты испытывала боль?
— Да.
— А все эти томные возгласы и стоны просто служили прикрытием для неприятных ощущений?
— Да.
— И за все годы, за все часы ты ни разу об этом не обмолвилась?
— Не хотела тебя огорчать.
— Что я слышу? — вскричал я.
А потом:
— Это неправда.
— Это чистая правда.
— Не верю. — Мне едва удалось справиться с дрожью в голосе. — У нас все было так прекрасно, так упоительно, так… Нет, нет, не может быть, чтобы ты притворялась, да еще каждый раз. — Я замолчал и посмотрел ей в глаза. — Ты все выдумала, чтобы только подладиться под бредни этого отца Рейли. Верно я говорю?
— Богом клянусь…
— Поосторожнее! Ты же теперь в лоне церкви. Не богохульствуй!
— Тогда просто клянусь. Я ничего не придумала.
Меня охватила убийственная растерянность.
Повисла долгая пауза.
— Мы все же могли бы где-нибудь перекусить, — сказала она. — В один из дней.
— Нет уж, спасибо, мне кусок в горло не полезет. Странное получится свидание, ей-богу: нас будет разделять стол, чтобы я не смог до тебя дотянуться! Где моя шляпа? Я приехал в шляпе?
Когда я уже стоял на пороге, она вскричала:
— Ты куда?
Закрыв глаза, я покачал головой:
— Еще не решил. Впрочем, уже решил. К унитариям.
— Как ты сказал?
— В унитарианскую церковь. Тебе ли не знать!
— Не делай этого!
— Почему же?
— Потому что…
— Почему?
— Они не произносят вслух имен Бога и Иисуса. Более того, не допускают, чтобы при них эти имена произносили другие.
— Совершенно верно.
— В таком случае при встрече с тобой я тоже не смогу упомянуть ни Бога, ни Иисуса.
— Совершенно верно.
— Не вступай в эту церковь!
— Почему же? Ты сделала первый ход. Теперь я делаю свой. Шах и мат.
Повернув дверную ручку, я сказал:
— Позвоню в ближайший вторник, это будет последний раз. Только не проси меня на тебе жениться.
— Не звони, — сказала она.
— О любовь, что еще не угасла, — сказал я. — Прощай.
Я прикрыл за собой дверь. Без стука.
