Ги Мопассан - Осечка
Стало совсем темно. Я не видел уже ничего, не различал даже белого пятна, каким еще недавно казалось во мраке лицо молодой женщины. Только фонарь кучера освещал четверку лошадей, шагом подымавшихся в гору.
По временам, сливаясь со звоном бубенцов, до нас доносился рокот горного потока и вскоре затихал где-то далеко позади.
Я осторожно придвинул ногу и коснулся ее ноги — она не отодвинулась. Тогда, боясь пошевелиться, я выждал немного и вдруг, переменив тон, завел речь о нежности, о любви. Я протянул руку и коснулся ее руки — она не отстранилась. Я продолжал говорить, склонившись еще ближе к ее уху, к самым ее губам. Я ощущал уже, как бьется ее сердце у моей груди. Да, оно билось часто и сильно — добрый знак; и тут я тихонько прильнул губами к ее шее, уверенный в своей победе, настолько уверенный, что готов был держать пари на что угодно
Но вдруг она рванулась, словно пробудившись от сна, рванулась прочь с такой силой, что я едва не стукнулся лбом о стенку кареты. Затем, прежде чем я успел опомниться, понять, сообразить, мне закатили сначала несколько звонких пощечин, потом угостили целым градом тумаков; крепкие, яростные удары настигали меня всюду, и я не мог обороняться в густом мраке, который окутывал поле битвы.
Я шарил в темноте, пытаясь поймать и схватить ее за руки, но напрасно. Потом, не зная, что делать, быстро отвернулся, подставив спину этой бешеной атаке и спрятав голову меж кожаных подушек в углу кареты.
Она как будто поняла — может быть, по звуку ударов — мой отчаянный оборонительный маневр и сразу перестала меня колотить.
Мгновение спустя она забилась в свой угол и разразилась рыданиями, которые не утихали по крайней мере целый час.
Я отодвинулся, встревоженный и пристыженный. Хотел было заговорить, но что я мог ей сказать? Мне ничего не приходило в голову. Просить извинения? Это было бы глупо! Ну, а вы, что бы вы придумали на моем месте? Поверьте, тоже ничего.
Она тихонько всхлипывала, тяжко вздыхая по временам, что меня и трогало и огорчало. Мне хотелось бы утешить ее, поцеловать, как целуют обиженного ребенка, попросить прощения, стать на колени. Но я не смел.
Бывают же такие дурацкие положения!
Наконец она успокоилась; мы сидели, каждый в своем углу, молча и неподвижно, а карета все катилась, изредка останавливаясь для перепряжки лошадей. Тогда мы оба поспешно зажмуривали глаза, чтобы не видеть друг друга при ярком свете фонарей постоялого двора. Затем дилижанс снова трогался в путь, и сладостный, благоуханный ветер корсиканских гор по-прежнему ласкал нам щеки и губы, опьяняя меня, как вино.
Фу ты, черт, какое чудесное путешествие, если бы... если бы только моя спутница не была такой дурой!
Между тем в карету медленно прокрались первые лучи, бледные лучи рассвета. Я взглянул на соседку. Она притворялась спящей. Вскоре солнце, поднявшись из-за гор, озарило огромный залив, синий-синий, обрамленный высокими гранитными скалами. На берегу залива, еще окутанный дымкой, показался белый город.
Тут моя спутница сделала вид, что проснулась; она раскрыла глаза, красные от слез, открыла ротик и зевнула, точно после долгого сна. Потом робко огляделась, покраснела и пролепетала:
— Скоро мы приедем?
— Да, сударыня, меньше чем через час.
Она продолжала, глядя вдаль:
— Как утомительна ночь в карете!
— О да, наутро ломит поясницу.
— В особенности после морского путешествия.
— О да!
— Это Аяччо там виднеется?
— Да, сударыня.
— Мне не терпится поскорей приехать.
— Я вас понимаю.
Голос ее слегка дрожал, вид был чуть-чуть смущенный, глаза блуждали. Впрочем, она, казалось, все забыла.
Я восхищался ею. Экие хитрые бестии эти негодницы! Какие тонкие дипломатки!
Не прошло и часу, как мы приехали; высокий драгун богатырского сложения, стоявший у почтовой конторы, замахал платком при виде дилижанса.
Моя спутница порывисто бросилась к нему в объятия и расцеловала его по крайней мере раз двадцать, повторяя:
— Ты здоров? Как я спешила к тебе!
Мои сундуки стащили с империала, и я уже хотел незаметно удалиться, как вдруг она окликнула меня:
— Как, сударь? Вы уходите не попрощавшись?
Я пробормотал:
— Сударыня! Я не хотел мешать вашей радости.
Она обратилась к мужу:
— Поблагодари этого господина, милый друг, он был необычайно внимателен ко мне во время путешествия. Он даже предложил мне место в карете, которую нанял для себя одного. Как приятно встретить такого любезного спутника!
Муж горячо жал мне руку, рассыпаясь в благодарностях.
Плутовка усмехалась, глядя на нас... А я... можете себе представить, какой у меня был дурацкий вид!..
Примечания
Новелла напечатана в «Жиль Блас» 16 июня 1885 года.
1
Шолль — Имеется в виду французский поэт и журналист Орельен Шолль (1833—1902), славившийся блестящим, хотя и фривольным остроумием.
2
Сарду (1831 —1908) — французский драматург.
3
«Жерминаль» — роман Эмиля Золя, вышедший в 1885 году.
4
«Жестокая загадка» — психологический роман Поля Бурже (1852—1935), изданный в 1885 году.
5
Гревен — Вероятно, речь идет об Альфреде Гревене (1827—1892), французском рисовальщике и литераторе.
6
Коклен — имя двух выдающихся французских актеров: Коклена-старшего (1841—1909) и его брата Коклена-младшего (1848—1909).
7
Кассаньяк — Речь идет о Поле де Кассаньяке (1842—1904), журналисте, тесно связанном с бонапартистскими кругами.
