Константин Станюкович - Жрецы
— Этого только недоставало, чтоб ты принимал участие!.. Тогда… тогда…
Она на секунду запнулась.
— Что тогда?..
— Я давно бы оставила тебя.
— Без всякого сожаления? — спросил профессор.
— Без малейшего! — проронила молодая женщина.
***Он ушел, взволнованный и огорченный.
Прошла легкой, грациозной походкой и Маргарита Васильевна в свой кабинет, чистенький, со светлыми обоями и камельком, в котором слегка шипели угли.
Небольшой письменный стол в углу, два большие шкапа с книгами, хорошая литография мурильевской мадонны, несколько портретов любимых писателей, иностранных и русских, цветы на окнах с белоснежными занавесками, маленькая оттоманка, два кресла, этажерка с букетиком искусственных парижских цветов — все это имело уютный вид гнездышка, свитого женской умелой рукой, и в то же время свидетельствовало о серьезных занятиях хозяйки.
Она присела на оттоманку и задумалась, вспоминая только что бывшее объяснение. Она не отказывалась от своего мнения о муже, но она почувствовала жалость к нему и сознавала себя виноватой перед ним.
Зачем она вышла за него замуж? Зачем?
И он так безумно любит ее, а она теперь едва его выносит. Не потому ли она так беспощадна к нему, что не любит мужа и никого еще не любила?
А может быть, он и искренне убежден в том, что оставаться среди нечестивых — подвиг, а не трусость? Он так горячо говорил.
— Нет… Это ложь, ложь! — прошептала она.
Как же ей поступить? Оставить его, и чем скорее, тем лучше?
Она испугалась пришедшей вслед за тем мысли. Он ведь говорил, что не может жить без нее. И пожалуй, сдержит слово. Имеет ли она право губить чужую жизнь?
И молодую женщину снова охватила жалость к человеку, который так ее любит и в любви которого виновата и она. Будущее казалось ей безнадежным. Никого близкого, с кем можно бы поговорить.
— Одна… одна… Всегда одна! — тоскливо проронила она…
И слезы незаметно катились из ее глаз.
В третьем часу Маргарита Васильевна, по обыкновению, собралась навестить свой участок по делам попечительства и потом заехать к Аглае Петровне Аносовой, богатой интеллигентной купчихе, поговорить об одном деле, которое с недавнего времени занимало ее мысли, и привлечь ее к задуманному предприятию. Она охотно жертвовала на разные полезные дела, и Маргарита Васильевна почти не сомневалась в том, что Аносова, узнавши подробный план, не откажется помочь этому делу.
Настроение, в каком находилась Маргарита Васильевна, побуждало ее ехать сегодня же к Аносовой. Заречная хоть и не была с ней знакома, но несколько раз встречалась с ней и знала ее по репутации. Наверное, она не удивится цели ее посещения. Она женщина умная, понимает людей и не станет вилять, а скажет прямо. Таким образом, можно сегодня же узнать: устроится ли скоро дело, которое Маргарита Васильевна считала серьезным и стоящим, чтоб ему посвятить свои силы.
Переводная и компилятивная работа не удовлетворяла молодую женщину, и вдобавок приходилось переводить иногда глупости, а то, что ей нравилось, редактор часто не одобрял, ссылаясь на времена и на разные циркуляры.
Не удовлетворяла ее и та благотворительная деятельность, которой она усердно отдалась, имея много свободного времени и посещая разные подвалы и трущобы, где знакомилась с нищетой в разных ее проявлениях, сознавая, что не помочь грошовыми подачками несчастным людям.
Ей хотелось какого-нибудь большого, хотя бы и благотворительного дела, уж если женщине заказаны другие пути…
Она уже надевала принесенную ей в кабинет каракулевую шапочку, когда до ее ушей долетел звук электрического звонка, и вслед за тем вошла молодая горничная Катя и доложила:
— Прикажете принимать? Я сказала, что вы собираетесь уходить, а господин сказал, что он на минутку… Вот и карточка ихняя! — прибавила она, подавая карточку.
Маргарита Васильевна взглянула на карточку и чуть не вскрикнула от изумления:
— Принимать, принимать! Просите сюда, ко мне, Катя.
И молодая женщина торопливо сняла шапочку и перчатки, взглянула на себя в зеркало, оправила волосы и опустилась на оттоманку, ожидая с радостным чувством нежданного гостя, Василия Васильевича Невзгодина, самого близкого ее московского приятеля и когда-то преданного и любящего поклонника, влюбленного в нее по уши, делавшего ей два раза предложение и скрывшегося за границу, как только она дала слово Заречному.
Она предпочла блестящего профессора этому милому, но беспутному малому с неустановившимися взглядами, без определенной профессии, с злым языком и добрейшим сердцем, который, вдобавок, был на три года моложе ее и казался ей больше товарищем, чем претендентом.
С тех пор Невзгодин не подавал о себе никаких вестей, точно канул в воду.
Маргарита Васильевна о нем справлялась и получила известие, что он в Париже серьезно занимался химией. Затем недавно до нее дошел слух, будто бы Невзгодин написал повесть, которая скоро появится в одном из толстых журналов.
II
— Здравствуйте, Маргарита Васильевна! Не пугайтесь, я не задержу вас… Вы собирались куда-то уходить… Только взгляну на вас и исчезну!
Голос Невзгодина звучал весело и радостно, и в этом голосе было что-то располагающее и искреннее.
Он крепко, по-товарищески, пожал Маргарите Васильевне руку и, улыбаясь, прибавил:
— Я объевропеился и совлек с себя московский халат. Не буду мешать вам… В самом деле, уезжайте… Я как-нибудь в другой раз заверну. Скажите только, как поживаете? Надеюсь, хорошо?
— Садитесь, Василий Васильич… Я так рада вас видеть, что с большим удовольствием останусь дома, — говорила Маргарита Васильевна, ласково оглядывая Невзгодина. — А в самом деле, вы объевропеились, как говорите… Стали франтом… В вас и не узнать прежнего богему на московский лад.
— Отрицавшего приличный костюм и носившего русские рубашки? — прибавил Невзгодин. — У нас, в Париже, нельзя, как вы знаете, отрицать такое видимое отличие цивилизованного человека от мизерабля… [1] Никуда не пустят… Ну, я и приучился иметь про всякий случай новый редингот и стричь волосы, чтобы не пугать парижских гаменов… [2] Хоть к самой генеральше Дергачевой с визитом. Помните, как она делила людей по костюму на приличных и «мовежанрных» [3], как она выражалась?
Действительно, модный редингот с бархатным воротником и шелковыми отворотами сидел отлично на Невзгодине. Широкий галстух, стоячие воротники белоснежной белизны, модный цилиндр, ботинки с широкими носками — одним словом, все как следует, чтобы иметь вид вполне приличного джентльмена.
И сам он, невысокий, сухощавый и стройный, с тонкими чертами живого, неспокойного лица, бледного и болезненного, с карими, острыми и смеющимися глазами, глядел изящным интеллигентом, в котором чувствуется и ум, и тонкость деликатной натуры, и темперамент. Каштановые волосы стояли «ежиком» на кругловатой голове с большим открытым лбом, рыжеватого оттенка бородка подстрижена, маленькие усики прикрывали тонкие, несколько искривленные губы, придававшие физиономии Невзгодина саркастический вид. В общем что-то мефистофелевское и в то же время располагающее.
— Вас не только к генеральше Дергачевой, а в самый первый салон можно повести, Василий Васильевич. Какая разница с тем невозможным, который был на холере.
Они познакомились во время холеры в Саратовской губернии. Маргарита Васильевна приехала туда из Парижа, а Невзгодин из Москвы.
— В костюме разве… А я все такой же, каким был и тогда… Подучился только за два года да больше опыта понабрался.
— Еще бы… Ну, рассказывайте о себе. Давно приехали?
— Сегодня…
— И надолго?
— А не знаю… Как поживется. Подыщется ли подходящая… работа. Ведь я, как знаете, из бродяг… Люблю новые впечатления.
— Что же вы делали в Париже?
— Учился, получил диплом, гулял по бульварам, давал уроки русского языка взрослым французам и французского маленьким соотечественникам. Много читал, ну и…
— И что?
— Случалось, покучивал…
— В веселой компании, конечно?
— Хуже: один… в минуты хандры, знаете ли, русской хандры, нападающей на человека, желающего поймать луну и сомневающегося в такой возможности…
— Говорят, вы и повесть написали?
— И в этом грешен, Маргарита Васильевна. Написал, и даже целых три. Решился послать только одну… Кроме того, два мемуара по химии напечатал во французском журнале.
— Вот вы какой усердный стали… А как называется ваша повесть?
— «Тоска»…
— «Тоска»?.. Какое странное название… Тоска по ком-нибудь?
— Об этаких пустяках не стоит писать! — усмехнулся Невзгодин. — Я люблю, ты любишь, он любит… Вариации на тему об Адаме и Еве… Скучно!
Маргарите Васильевне почему-то неприятен был этот шутливый тон.
