Жозеф Кессель - Лиссабонские любовники
– Пожалуйста, в хорошую гостиницу, в центре, – сказала женщина Антуану.
Он повез ее к «Авениде».
Проезжая по Торговой площади, Антуан сбавил скорость. Иностранцам всегда нравились восхитительный овал этой площади, ее фасады и императорские ступени, которые как-то незаметно спускались к Тежу и таким образом соединяли Лиссабон с рекой, а через нее – с океаном, на который прежние португальские мореплаватели спускали свои каравеллы.
Антуан бросил взгляд через плечо. Глаза у женщины были закрыты. Он проехал по Золотой улице, потом по улице Менял и въехал на площадь Росио. Она была знаменита своим безостановочным движением и своими кафе. Антуан опять сбавил скорость и опять посмотрел через плечо. Взгляд молодой женщины был направлен на коврик такси.
Несколькими мгновениями позже она вышла у «Авениды» и робко произнесла:
– У меня пока еще нет португальских денег… Я не подумала…
Она неловко дала Антуану купюру в один фунт стерлингов.
– Это слишком много, – сказал он.
Девушка, казалось, не слышала. Портье занимался багажом. Она стремительно вошла в подъезд гостиницы.
Антуан положил банкноту в карман и подумал: «Настоящая сумасшедшая… Ну, раз так, то можно и не работать сегодня вечером». Он поставил свою машину и пошел на террасу одного кафе на площади Росио.
Жара начала спадать, но вбираемая на протяжении целого дня мостовой и тротуаром, она теперь выходила из них, и чувствовалось, как она поднимается до колен.
Антуан медленно потягивал из рюмки абсент. В кафе была такая теснота, что плечи людей соприкасались. Именно в таких ситуациях Антуан наиболее остро ощущал свое одиночество. В первое время после своего приезда в Лиссабон он часто бродил по пустынным улочкам верхнего города и большим пустынным пространствам порта. Ему и сейчас еще случалось бывать там в самое жаркое или самое темное время. Но никогда он не был более явно отрезан от человечества, чем в этой любезной от природы, нервной от климата толпе, которая говорила на мягким, нежном наречии, состоявшем сплошь из уменьшительных слов. И он любил кафе, потому что женщины туда не заглядывали. Такая в Португалии традиция.
Антуан пил свой абсент очень медленно. Он не боялся алкоголя, но не хотел прибегать к его помощи. В то время как люди вокруг него улыбались, кричали, встречались, приветствовали друг друга, обнимались, шлепали друг друга по спине, он чувствовал, как внутри него мало-помалу образуется какая-то чугунная глыба, нечто страшно тяжелое, увлекающее его в глубь подземного мира. Даже за самыми толстыми стенами, в самых мрачных подвалах он не ощущал себя так надежно погребенным, как в этот момент.
Антуан размышлял: «У них есть жизнь. Они могут о ней говорить и понимать друг друга… Если бы у меня хотя бы друг был…»
Антуан припомнил норвежца, работавшего помощником кочегара, припомнил еврея, торговавшего всякой мелочью на 3-й авеню в Нью-Йорке, подумал о неаполитанском поваре из Фриско. Это было раньше… Разве же объяснишь кому-нибудь на свете, что это такое – убить свою любовь?
А раз не объяснишь, то не стоит…
Антуан заказал еще один абсент, так как сидеть в кафе перед пустой рюмкой ему казалось неприличным. Официант попытался завязать с ним беседу. И кое-кто из завсегдатаев тоже. Антуан не ответил.
«Я перепробовал здесь слишком много профессий, я знаю слишком много людей… пора уезжать», – подумалось ему.
Скоро он уже сможет оплатить себе билет. Грузовое судно… тропики… какая-нибудь незнакомая страна… свобода…
Он посмотрел на рюмку с абсентом, к которой так и не притронулся, и легкая усмешка появилась на его тонких, резко очерченных губах. Разве можно убежать от самого себя?
В этот час, перед фуникулером, который вел в верхний город, маленькие продавцы газет получали только что доставленные из типографии последние вечерние газеты. Смуглые, грязные, босые, одетые в лохмотья, непрестанно галдящие, поблескивая зубами, они были похожи друг на друга, как похожи друг на друга кружащиеся роем шершни.
Однако один из них выделялся своим внешним видом. Ровесник остальных, он был крупнее и сильнее, чем его товарищи, и у него были шелковистые волосы и голубые глаза. Звали его Жозе, но дети беззлобно называли его Янки, потому что мать родила его от одного из американских служащих компании «Фрут Лайн».
Как и другие, он исступленно протягивал руки к мужчине, раздававшему влажные листки, кричал до потери голоса, упрашивал жестами, лицом, взглядом. Можно было подумать, что вся жизнь этих мальчишек зависит от каких-нибудь нескольких секунд. Когда один из них получал свою пачку газет, он бросался на улицу, торжествующе выкрикивая название. Янки Жозе получил газеты среди первых – он был самым сильным – и скрылся в дирекции Росио. Его крики, доносившиеся оттуда, звучали, как победный клич.
Когда он подошел к террасе кафе, где Антуан продолжал созерцать свою рюмку с абсентом, у Янки Жозе осталось только две газеты. Он подошел к Антуану и сказал ему на своеобразном, но все же вполне понятном английском языке:
– Эти газеты для тебя. Тебе будет приятно почитать на нашем языке. Плати.
– А почему две? – спросил Антуан.
– Всегда приятно иметь возможность сделать подарок, – сказал Жозе.
Антуан улыбнулся, и его лицо стало беззащитным.
– Будешь мороженое? – спросил он.
– Шоколадное, ванильное, вишневое и фисташковое, – сказал Жозе.
Он съел все стоя. Антуан смотрел на него и простодушно улыбался. Когда он был с Жозе, он часто вообще ни о чем не думал. Вот почему ему так нравилось находиться в его компании, хотя он даже не подозревал об этом.
– Ну как, день был удачный? – спросил Жозе, немного запинаясь из-за холода, который сковал его небо и зубы.
– Удачный, – сказал Антуан. – Одна иностранка чокнутая…
– Она может оказаться клиенткой и для меня; я покажу ей рыбный рынок, цветочный рынок, старый город и все остальное, – сказал Жозе.
– Не думаю, – возразил Антуан. – Эта женщина для Казино Эсторил.
Жозе расправился с мороженым. Он искоса посмотрел на полную рюмку Антуана, потом на самого Антуана.
– Нет, со мной никогда, – сказал Антуан. – Пошли обедать.
Антуан и Янки Жозе познакомились за несколько недель до этого на Росио, и Антуан встал на пансион у Марии, матери Жозе, которая торговала овощами.
У Марии был дом на одном из холмов Лиссабона, в довольно бедном квартале, но одном из самых древних и самых красивых. Этот дом приобрел для нее американец из «Фрут Лайн», когда согласился поехать на повышение в Мельбурн. Это случилось в конце войны. Жозе было тогда одиннадцать лет. А сейчас Марии только-только исполнилось тридцать.
Она была маленькая и очень толстая. Когда отец Жозе бросил ее, она, чтобы утешить себя, стала есть много сладостей. Потом огорчение прошло, а вот любовь к сладостям осталась на всю жизнь.
Мария любила свою полноту. У португальских женщин ее социального уровня полнота считалась достоинством. Ну а когда она смеялась, – рассмешить ее было очень легко – то чувствовала, как колышутся все складки ее тела, и ее удовольствие от этого безмерно усиливалось.
Нечто похожее произошло с ней и тогда, когда Мария из окна своей кухни увидела Антуана и Жозе, которые приближались к дому по крутой улочке, обрамленной старыми стенами. Их дружба все время удивляла и радовала Марию.
«Человек, так много повидавший на свете, а не зазнается, дружит с моим сыном», – мысленно говорила себе Мария, тихо смеясь в тишине всем своим телом, начиная от двойного подбородка и заканчивая толстыми ляжками.
На ужин была рыба из Тежу, фаршированный перец и огромный пирог с медом и миндалем. Вино, крепкое и немного сладкое, пил один Антуан.
За едой говорили мало. Все были голодны. Но когда на столе появился кофе, Мария и Жозе разговорились. Они виделись только вечером.
Антуан курил и, не подавая виду, внимательно следил за их разговором.
Он понимал много отдельных слов, а иногда целые фразы. Его не интересовало то, что могли сказать Мария и ее сын, но он любил изучать языки тех стран, куда попадал.
Когда Мария обращалась к Антуану, то частично она говорила на португальском, частично на английском, сохранившемся у нее с тех пор, когда она общалась со служащим «Фрут Лайн». Чтобы объяснить наиболее трудные вещи, она обращалась за помощью к Жозе.
– У тебя, кажется, сегодня был удачный день, Тонио, – сказала Мария.
– Я получил один фунт, доехав от порта до Авениды, – сказал Антуан.
– Целый фунт! Столько эскудо! Святая Мария! – воскликнула Мария.
Она соединила свои пухлые ладони.
– Тронутая наверняка, – сказал Антуан.
– Почему же тронутая?
Мария рассмеялась, и ее глаза стали совсем маленькими и светящимися, а от доброты у нее на заплывшем лице возникло что-то вроде сияния.
– Почему же тронутая? – повторила Мария. – Она хотела сделать тебе приятное, вот и все. С твоим грустным лицом… это естественно…
