Шэ Лао - Письмо из дома

Увы! Кисточка прыгала по бумаге, выводя самые обыденные невыразительные иероглифы – горечь переживаний уничтожила все чувства.

Лао Фань написал письмо и тут же его изорвал, принялся за другое, но и его постигла та же участь. В третий раз взяться за кисточку не хватало смелости.

«Что делать? Уйти тайком, не написав ни слова? Но это бессердечно: бросить жену и ребенка в захваченном городе, даже во имя родины».

Лао Фань тихонько вернулся в спальню, взглянул на жену и сына, едва различимых при слабом свете, падавшем из гостиной; он помнил все до мельчайших подробностей, где у кого шрам, где родимое пятнышко. В этих двух существах вся его жизнь. Сколько бы недостатков не было у жены, какое бы будущее не ждало сына, он обязан выполнить свой долг перед семьей. Сердце его дрогнуло. Нет, он не может уехать. Не может! Он погибнет вместе с семьей, это неразумно, зато человечно. Всю ночь Лао Фань не сомкнул глаз.

Ему чудилось, будто кто-то за стенами города призывает его быть храбрым и уехать поскорее в края, где реет национальный флаг, отдать родине все свои силы.

Если бы он мог об этом рассказать Цайчжу, если бы она его поняла! Он со слезами на глазах, но с легкой душой покинул бы дом, перенес разлуку с женой, пусть даже им не суждено больше встретиться, по крайней мере, он не остался бы в долгу перед родиной. К несчастью, Цайчжу не способна его понять. Все разговоры с ней обычно кончаются скандалом. Уехать не простившись – жестоко. Как же быть? Остаться? Бежать? Он метался как загнанный зверь.

И вдруг его осенило. Надо найти причину, которую жена сможет понять, это избавит ее от страданий. Судьба родины ей безразлична, жена занята только собой.

– Я должен уехать, чтобы заработать побольше денег,– сказал он жене. Только солгав, он сможет спокойно уехать.– Найду работу, устроюсь с жильем и приеду за вами. Вам не придется терпеть лишения беженцев. Я сделаю все, чтобы тебе и сыну было хорошо.

– А как же сейчас? – У Цайчжу не было денег.

– Займу, сколько смогу. Себе ничего не возьму, все вам оставлю.

– Куда ты поедешь?

– В Шанхай, в Нанкин – туда, где можно заработать

– Если будешь в Шанхае, купи мне отрез на платье!

– Непременно!

Вот при каких обстоятельствах Лао Фаню удалось уехать из дома и снова увидеть национальный флаг. Сначала в Нанкине, потом – в Ухане он усердно трудился и никогда не забывал о жене и сыне. Совесть его была чиста, он, не тратил попусту ни одной лишней монеты и работал не щадя сил, чтобы быть достойным своей родины.

Изнуренный трудом, мыслями об отчизне и доме, Лао Фань очень похудел.

Он часто писал Цайчжу, в письмах рассказывал ей о своей жизни и работе, умоляя его понять. Он ждал весточки из дома с таким волнением, как ждут бойцы сообщений о победе.

Однако Цайчжу молчала. Лао Фань был уверен, что она получала и письма и деньги, главное – деньги, потому и молчала. И все же Лао Фань не мог оставаться спокойным. Он знал, что это не от большого ума жена к нему так невнимательна, но не роптал, лишь с тревогой думал о том, сможет ли она должным образом воспитать сына.

Цайчжу не была настолько испорчена, чтобы забыть о долге жены и матери, не ради своих удовольствий могла невольно им пренебречь.

Но тут и на нем лежала доля вины. Останься он дома, мог бы уделить сыну внимание, которого мальчику так не хватало. И эта мысль его больше всего угнетала.

За последние шесть-семь месяцев Лао Фань трижды менял работу, но не из корысти, просто его приглашали то в одно, то в другое место, зная его удивительную добросовестность. Во время войны это качество особенно ценится, и Лао Фань прославился как прекрасный честный служащий.

Жалованье его по-прежнему не превышало двухсот юаней, а на руки он получал немногим больше сотни. Но Лао Фань никогда не роптал. Плохо только, что Цайчжу любит много тратить, а он посылает ей мизерную сумму и не вызывает к себе. Не жестоко ли это? Пусть она недалекая, легкомысленная, но он не может оставаться в долгу перед ней.

В Ухане он служил в военной организации. Дел по горло, а тут еще волнения о доме. Лао Фань даже стал допускать погрешности в работе. Так он и метался между службой, заботами о семье и угрызениями совести.

Порою становилось до того тошно, что он старался ни о чем не думать, но тщетно. Его сердце не знало покоя, временами он находился на грани безумия.

Во время ожесточенных бомбардировок Лао Фань оставался на посту. Ему было страшно, но не смерти он боялся; в подобные минуты он думал о жене и о сыне. Почему из дому нет весточки? Даже несколько строк были бы для него утешением!

Наконец Лао Фань получил письмо и, забыв обо всем на свете, дрожа, несколько раз подряд перечел его. О чем же пишет жена? Он не понимал. Он живо представлял ее себе, вновь испытал радостное чувство любви, вспоминал сына, его милый голосок и мордашку. Как он там? Лао Фань снова перечел письмо. Ничего, ни единого слова о сыне! Сердце похолодело. Постепенно до Лао Фаня дошел смысл написанного. Сплошные упреки! Образ жены рассеялся воспоминания исчезли. Остались только мертвые, холодные, бесчувственные слова!

Началась тревога. Растерянный Лао Фань вышел на улицу с письмом в руках и без конца его перечитывал, надеясь найти между строк слова утешения. Их не было. Только обвинения, упреки: нет денег, нет новых нарядов, никаких развлечений, а он забыл о семье, живет на стороне в свое удовольствие…

Опять сигнал тревоги. Лао Фань остановился в воротах дома. Налетели вражеские самолеты, заговорили зенитки. Он не шевелился, лихорадочно сжимая в руке письмо. Самолетов он не видел, лишь причудливую прическу жены, напоминавшую самолет. Так хотелось поцеловать ее волнистые волосы. Он взглянул на письмо – словно по сердцу полоснули ножом.

Он хотел было вернуться в дом, но вдруг вспомнил о чем-то важном и устремился вперед. Его настиг осколок снаряда, попал в голову. Лао Фань упал. Из раны хлынула кровь и залила письмо.