Генри Филдинг - Так ли плохи сегодняшние времена?
В-четвертых, добродетель дает вам силы, рано поднявшись, сразу приниматься за свои занятия, не набивая желудок едой, несмотря на все соблазны и искушения пудингов и пирожных, кои (как говорит доктор Вудворд) волнуют и побуждают к бунту наше животное начало[3]. Этой добродетелью я восхищаюсь безмерно, хоть и очень сомневаюсь, что когда-нибудь найду в себе силы ей подражать.
В-пятых, к величайшей вашей чести служит то, что благодаря вашим многочисленным достоинствам и несравненной красоте столь разборчивый джентльмен, как мистер Нэш[4], вывел вас в свет в Бате задолго до того возраста, когда юные дамы обычно удостаиваются этой чести и когда матушка ваша была еще в полном цвету. Все видели, как умело вы держите равновесие в танце, как рассчитываете каждое свое движение сообразно с темпом музыки; хотя порой вам и случалось делать неверные шаги, чересчур клонясь на одну сторону, но все в один голос говорили, что рано или поздно вы научитесь танцевать превосходно, не склоняясь ни вправо, ни влево[5].
В-шестых, не могу не упомянуть чудные сонеты и шутливые стихотворения, кои, хотя и слетают с вашего пера с удивительной легкостью, обличают в вас великую и возвышенную душу.
На этом похвалы вам, мадам, я заканчиваю; осталось только вознести хвалу автору, стилю которого я старался в точности следовать в этом жизнеописании, ибо почитаю его самым подходящим для биографии. Читатель, несомненно, без труда догадывается, что речь идет об Евклидовых «Элементах». Евклид научил меня писать[6], а вы, мадам, оплатили издание. Так что остаюсь для вас обоих
Покорнейшим и почтительнейшим слугой,
Конни Кибер.
1. ПИСЬМА К ИЗДАТЕЛЮ
Издатель — самому себе
Дорогой сэр!
Раз уж попала к вам драгоценная Шамела, решайтесь, издавайте ее без страха и предубеждения, с посвящением и всем, что полагается; поверьте мне, она выдержит множество изданий, будет переведена на все языки, прочитана всеми народами и поколениями и, откровенно говоря, принесет миру еще больше пользы, чем К — нанесли вреда[7].
Засим остаюсь, сэр, Вашим искренним доброжелателем,
Я сам.
Джон Пафф[8], эсквайр — издателю
Сэр!
Прочитал вашу Шамелу от корки до корки — и какая же это неподражаемая Вещь! Кто он, этот человек, какой он, из-под чьего пера вышла эта дивная книга? Он, без сомнения, любезен не только Веку, но и Его Чести, ибо способен все привесть в совершенство, опричь Добродетели[9]. Кто бы ни был автор этой книги, он поистине самый жестокосердый и прекрасно знает свет, и я бы советовал ему в следующей своей Вещи взяться за жизнеописание Его Чести[10]. Тому, кто изобразил характер пастора Вильямса, эта задача по силам; да что там, ему достало совлечь рясу со священника, к вящей радости Шамелы, и все встало на места.
Засим остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой, Джон Пафф.
Примечание: Читатель, к следующему изданию будут приготовлены еще несколько рекомендательных писем и стихи.
АПОЛОГИЯ ЖИЗНИ МИССИС ШАМЕЛЫ ЭНДРЮС
Пастор Тиклтекст — пастору Оливеру[11]
Ваше преподобие!
Вместе с этим письмом препровождаю вам чудную, милую, сладостную Памелу, книжечку, вышедшую в свет этой зимой, о которой, не сомневаюсь, вы уже слышали от соседей-священнослужителей; ибо для нас стало общей заботой не только возносить ей хвалы, но и проповедовать ее именем. Кафедры, и таким же образом кофейни, полнятся славословиями ей, и недолго ожидать, как в очередном пастырском послании его преосвященство рекомендует ее всему нашему сословию здесь[12].
Не сомневаюсь, что этому примеру вскоре последует духовенство по всей стране, ибо, помимо благоволения к брату нашему, его преподобию мистеру Вильямсу, книга эта внедряет полезное и воистину благочестивое учение о благодати.
Эта книга есть «самая суть религии, благовоспитанности, рассудительности, великодушия, остроумия, воображения, глубокомыслия и нравственности. Ее легкость, естественность, благородная простота и обдуманная исполненность, подобные самой жизни, затмевают ее. Автор согласовал приятное с полезным; мысль его всюду находит себе точное выражение, свободное и подбористое, как сельский убор Памелы, или как она же без всякого убора, когда скромница-красота, смутясь пышным убранством, являет себя без покровов». Что и случается в этой чудесной книге сплошь и рядом, она представляет читателю такие образы, на какие даже самый черствый фарисей не сможет отозваться без трепета.
Что до меня самого (и думаю, то же и с моими знакомыми клириками), «я только и делаю, что читаю ее другим, и слушаю, как те читают ее мне, пока она снова не вернется ко мне в руки; и ничего другого, похоже, я делать не могу, и не знаю, насколько меня хватит, потому что отложи я ее, а она идет за мною. Днем напитав слух, ночью она навевает пленительные сны. Каждая ее страница завораживает». О! Вот даже сейчас, когда я говорю это, я трепещу, мне чудится, передо мною Памела, стрясшая покровы.
«Милая книжица, дивная Памела! Ступай, предстань миру, где не найдешь ты подобия себе». Каким счастьем было бы для человечества, сгори все прочие книги — и лишь тебя мы читали бы дни напролет, лишь о тебе грезили бы ночами! Ты одна способна преподать столько нравственности, сколько нам требуется. Разве не учишь ты молиться, петь псалмы и почитать духовенство? Разве не содержишь в себе весь без изъятия «Долг человека»?[13] Прости меня, автор Памелы, за упоминание книги, столь уступающей твоей! И снова я задумываюсь: кто этот автор, где он, что это за человек, как удавалось ему доселе скрывать столь объемлющий, всевластный дух? «Он обладает всеми достоинствами, какими может очаровать Искусство, а ведь он перенял их у Природы. Изумляет чуткость его воображения! Крохотное горчичное зернышко („бедняжка с ее маленькой и т. д.“) оно претворяет в подобие Царства Небесного, с коим и сравнивает это семечко Книга Книг»[14].
Коротко говоря, книга эта проживет мафусаилов век и, подобно древним патриархам, еще много сотен лет продолжит добрую Работу у наших потомков, кои не усомнятся и не сдержат себя в ее оценке. Если римляне давали послабления отцам, произведшим для республики лишь нескольких детей, то каким же отличием (если благоразумие не покинет нас) отметим мы и вознаградим Отца Миллионов? Какие награды сочтем достойными его влияния на будущие поколения? — Ну вот, я снова разволновался.
После того как прочтете эту книгу пять-шесть раз подряд (на это, думаю, уйдет неделя), передайте ее, пожалуйста, от меня в подарок моей маленькой крестнице. Именно так намерены мы отныне образовывать наших дочерей. Обязательно позаботьтесь о том, чтобы ее прочли служанки, или прочтите им сами. А как только выйдет четвертое издание, обратитесь к книготорговцам и позаботьтесь о том, чтобы ни у вас, ни у соседей-священнослужителей не было недостатка в экземплярах Памелы для проповедей. Засим
Остаюсь, сэр, Вашим покорнейшим слугой, Т. Тиклтекст.
Пастор Оливер — пастору Тиклтексту
Ваше преподобие!
Получив ваше письмо вместе с приложенной к нему книгой, с грустью вижу, что сообщения об эпидемии безумия, свирепствующей в городе, подтверждаются на моем дорогом друге.
Не будь мне знакома ваша рука, по стилю письма и переполняющим его чувствам я вообразил бы, что оно от автора пресловутой «Апологии», полученной мною прошлым летом; и молодой баронет, когда я прочел ему замечательный пассаж об «обдуманной исполненности, подобной самой жизни», — вскричал: «Боже правый, да это же К—ли С—б—р!»[15] Но после я выяснил, что и это, и многие другие обороты в вашем письме заимствованы из тех замечательных посланий, какие автор, а может, издатель присовокупил ко второму изданию посланной мне книги.
Неужели вы или кто-то еще из вашего круга всерьез полагает, что религии и нравственности нужна эта хилая подпорка? Боже сохрани! И очень жаль, что наши священники так об этом пекутся; ибо если речь идет о мирском отличии, то наши предшественники, жившие в простые и чистые времена, его не имели и не искали. Несомненно, благое спокойствие чистой совести, одобрение мудрецов и праведников (а они никогда не составляли и не будут составлять большинство людей), восторженная радость от мысли, что твои пути угодны великому Творцу Вселенной, — все это по праву принадлежит тем, кто заслужил эти блага; но мирские отличия часто достаются силой и обманом, и нередко видим, как они без меры сыплются на людей, известных своей невоздержанностью, гордыней, жестокостью, коварством и самым гнусным развратом, на негодяев, всегда готовых изобретать и употреблять подлые хитрости во вред благу, свободе и счастью людей — и не из нужды, даже не ради выгоды, а только для удовлетворения своей алчности и тщеславия. Если таков путь к мирским почестям, Боже сохрани наших священнослужителей от одного подозрения в способности вступить на этот путь!
