Лев Славин - Уралец

На фронте час на час не похож. Накануне было довольно тихо. А первый день новобранца Черторогова оказался шумным. Война ему выдала все сразу полной мерой. Только прибыв в часть, он тут же попал под бомбежку.

Все попрыгали в щели. Сыпалась земля, черный дым полз над головой, кричали в тумане раненые. Старослужащий Игнатий Некрасов взял Дениса за руку и сказал ласково:

– Страшновато с непривычки?

Новобранец чуть пожал плечами и пробасил лениво и высокомерно:

– А что ж тут особенного?

Некрасов отвернулся. Его покоробило его фанфаронство перед лицом смерти.

После бомбежки новобранцев распределили по ротам. Денис попал в отделение Некрасова.

Собрав своих, Некрасов повел их во взвод через рощу, сильно посеченную снарядами. Люди скользили по наледи. В воздухе стояла морозная испарина. За холмами горело.

– Горит поселок номер пять, – объяснил Некрасов.

– А там немцы? – спросил кто-то.

– Немцы покуда, – сказал Некрасов.

– Холодно, – сказал тот же боец и дохнул на озябшие пальцы.

– Через часок двинем на штурм поселка, тогда согреешься, милый, – сказал Некрасов.

Кругом засмеялись.

К полудню пришли два разведчика с Ленинградского фронта. Они пробрались сюда сквозь немецкие расположения. Оба – морские пехотинцы. Один – маленький, бойкий, другой – высокий, с вялым лицом. Он все время грыз сухари. Все окружили ребят из легендарных ленинградских дивизий.

– Мы думали, что вы дальше. Молодцы, волховцы, хорошо идете, – сказал бойкий разведчик.

Он сообщил, что ленинградцы тоже продвинулись за ночь. Оба фронта действовали, как прессы, между которыми постепенно сплющивался пояс немецкой осады. Начались расспросы. Среди бойцов были ленинградцы. Они интересовались, как выглядит Ленинград и что в нем разрушено. Бойкий краснофлотец обстоятельно отвечал.

– А как Пулковская обсерватория? – спросил Черторогов.

Это был его первый вопрос за весь день.

– Разрушена, – сказал маленький бойкий разведчик, – всю как есть целиком, гады, разрушили. Инструменты, правда, были эвакуированы. Спасены инструменты.

– А библиотека?

– Сгорела, – уверенно сказал бойкий, видимо довольный тем, что может давать такие точные ответы, – вся как есть сгорела.

– Сгорела? – воскликнул Черторогов. – Какое несчастье!

Разведчик удивленно посмотрел на этого долговязого новобранца в фиолетовых обмотках и в очках.

– Он – астроном, – объяснил кто-то из бойцов, – работает, стало быть, по звездам.

– Сгорела, товарищ астроном, – повторил бойкий разведчик. – Я как раз хорошо это знаю, потому что у нас в роте был один парень с самого Пулкова, немолодой уже, Семенихиным его звать. Помнишь, Гаврила?

Второй разведчик вяло кивнул головой.

– Так этот Семенихин, – продолжал бойкий, – так рассерчал па фрицев за ту библиотеку, что пошел в армию добровольцем. Он говорил, что та библиотека была самая большая во всем мире и все, что где когда печатали про звезды, в той библиотеке имелось все как есть. Не знаю – правда это или нет, товарищ? Черторогов молча кивнул головой.

– Люто дрался тот Семинихин, – сказал бойкий разведчик, качая головой, – ой, люто, прямо зверь был. А возраст имел преклонный, все сорок.

– А где ж он? – спросил Черторогов.

– Погиб, товарищ астроном, – ответил бойкий разведчик и неожиданно рассмеялся. – Нет, это я так, – сказал он, – просто вспомнил про Семенихина, как он заплевал фашистов. Помнишь, Гаврила?

– Он в плен попал, – вдруг сказал высокий разведчик хриплым, словно одичавшим от молчания голосом, – а гитлеровский офицер дознался, кто он есть, и сказал: «Подвесить астронома поближе к звездам». Гад такой! Линейкин, у тебя, кажется, еще сухари есть?

– Как же, есть, – сказал бойкий и вынул из мешка сухари. – Сухарь вкусный, только он промокший, в болоте пришлось лежать, подпортились сухарики все как есть. Товарищи, может, кто хочет, прошу. В поле и жук – мясо.

– Так что же с ним? – нетерпеливо крикнул Черторогов.

– С кем? – сказал бойкий. – А, с астрономом. Так он, значит, уже в петле был, а все обкладывал фрицев прямо в глаза самыми последними словами и, мало того, плевался им в рожи. Красота была смотреть! Мы после этого село заняли, так нам жители рассказывали. Исплевал гитлеровцев всех как есть, пока не кончился в петле. Отчаянный был парень тот астроном.

Он поглядел на Черторогова и сказал:

– А что же вы без каски, молодой человек?

– На поле боя достанет, – сказал Некрасов и посмотрел на Дениса.

– Можно и так, – согласился Линейкин, – хлопотно, правда, зато выбор богатый, по мерке подберете.

Он засмеялся. Лицо Дениса оставалось невозмутимым.

Разведчиков позвали к командиру роты. Уходя, бойкий сказал, кивнув в сторону Черторогова:

– Добрый будет солдат, я вам говорю. Я, если хотите знать, назначил бы астрономов прямо в штурмовые группы. Ох, и лихой же народ те астрономы…

В тот же день Черторогов попал в боевое охранение. Неглубокие окопы вились зигзагом посреди торфяных болот. В самую сильную стужу эти густые грязи не замерзали. Легкий пар поднимался над ними. Сырой мороз пронимал до костей.

Внезапно немцы открыли артогонь. Окопы были только что отрыты, блиндажей не было. Подражая другим, Денис вдавил свое большое тело в переднюю стенку окопа, откуда немедленно начала сочиться черная грязь. Там, где падали снаряды, вставали высокие фонтаны, смесь грязи и огня. Можно было не видеть их, закрыть глаза. Не слышать их нельзя было, даже если зажать уши мехом шапки, а сверху надавить кулаками изо всей силы: все равно громовые разрывы проходили сквозь стенки черепа, такие, оказывается, тонкие. Думать можно было только об одном: куда упадет следующий снаряд? Вскоре это потеряло смысл, потому что снаряды падали помногу одновременно и впереди, и сзади, со всех сторон.

Игнатий Некрасов потянул за рукав Черторогова. Новобранец повернул к нему лицо, бледность которого можно было заметить даже сквозь облепившую его грязь. Некрасов обнял Дениса за плечи и сказал:

– Ну, как тебе, парнишка? Не бойсь, скоро кончится.

Стапятимиллиметровый снаряд ударил за низким бруствером. С жаром, грязью и свистом разлетелись рваные куски раскаленного железа. Оба бойца еще глубже вдавились в свое жидко-ледяное ложе. И, не поднимаясь, Некрасов услышал прерывающийся, но упрямый голос Черторогова:

– А что ж тут особенного!

Вместе со всеми Черторогов побежал в атаку. Это был четвертый час пребывания новобранца на фронте. Он еще мало что понимал. Он не понимал, куда бегут, и чьи снаряды летят над головой, и зачем взлетают ракеты. Ему, правда, все это объяснили, но от необычности обстановки объяснения вылетели у него из головы. Он бежал, как и все, вперед и видел перед собой знакомый затылок Игнатия Некрасова с резкими складками и больше всего боялся оторваться от этого затылка. На ходу он перепрыгивал через какие-то рельсы. Его удивило, что пути такие узкие, он перемахивал их без труда, не уширяя шага. Потом он сообразил, что это узкоколейки. Они шли во все стороны. Местами рельсов не было, одни насыпи.

Под какой-то насыпью Денис столкнулся с нем. Он понял, что это немец, потому что тот кинулся на него. Денис свалил немца и не стал задерживаться, боясь упустить затылок Некрасова. На бегу он поправлял очки, сползавшие на нос, и все бежал вперед – сквозь остатки домов, сквозь разваленные кучки торфа, сквозь строй печных труб, бесстыдно обнаженных.

Зная, что в атаке надо кричать «ура», Денис кричал «ура». Он не заметил того, что сейчас все лежат и что он сам лежит, и лежа продолжал одиноким голосом кричать «ура», покуда чья-то черная рука, пахнущая сыростью и порохом, не зажала ему рот. Он узнал Игнатия. Потом опять побежал вперед. Морячки Линейкин и высокий Гаврила тоже бежали среди бойцов. В руке Дениса оказалась записка, посланная политруком по цепи. В записке было сказано, что их рота геройским штурмом ворвалась в Рабочий поселок и сейчас гонит немцев дальше. Только сейчас Денис вспомнил, что немец, с которым он прежде столкнулся, укусил его в руку. Он оглянулся, чтобы увидеть насыпь, где пал немец. Но она была уже заслонена шеренгой опрокинутых вагонеток. Он посмотрел на свой штык. Штык был в крови. Кровь успела заледенеть красными сосульками.

Денис заметил, что стало трудней бежать. Он понял, что бегут в гору. Он увидел невдалеке продолговатый холм и развалины на вершине. Он разом вспомнил объяснения политрука перед атакой. С холма стреляли. Видны были дырки немецких блиндажей, более светлые, чем окружающая их земля. Политрук объяснял, что развалины на холме надо взять.

Некрасов, бежавший по-прежнему впереди, вдруг нагнулся и снял каску с бойца, упавшего на землю. Потом он приблизился к Денису, снял с него ушанку и напялил каску, а ушанку сунул ему за пояс.

– Шапку-то не потеряй, – пробормотал он при этом. Холодный металл жег Денису голову. Он вынул платок и сунул его под каску. Концы платка он по-бабьи завязал под подбородком.