Александр Вертинский - Рассказы
— Теперь папиросу! — говорит она, откидываясь на спинку кресла.
Я переношу её с креслом к камину. По лицу её бегают огоньки. Красят ее волосы ярко-червоным золотом. Светло-жёлтым янтарём зажигают щели глаз… Пляшут на лбу… Любопытные, заглядывают в тёмную узкую впадину… В дыру, пробуравленную судьбой… В чёрный колодезь её носа.
Я сажусь у её ног. Со стола я снимаю скатерть. Я укутываю её маленькие холодные ножки. Я грею моим дыханием эти беспомощные гниющие ножки… Она жмурится и потягивается, как котёнок от ласково щекочущего тепла. Её божественно-смертельное лицо излучает такой яркий, такой благодатный свет, что мне хочется крикнуть всему миру:
— Я счастлив! Я дико, безумно, незаслуженно счастлив!..
А в камине засыпают угольки, мягко шуршат, укладываясь удобнее, изредка ворочаются или сонно потрескивают, иногда недовольные позой. Музыки!.. музыки!..
— Я такая осенняя! — говорит она. — Дождь исколол меня!.. Ветер унёс тепло моего тела!.. Меня отравила осень!.. Я не хочу холода!.. Не хочу, не хочу!
Ах!.. она дрожит! Ужасом сверкает её лицо!..
— Нет, нет! — говорю я. — Никогда!.. Вы не уйдёте от меня!.. Я больше не пущу Вас туда… Я ревную Вас к этой проклятой эстраде!.. Вы останетесь у меня! Вы будете моей невестой!.. Моей светлой малюткой-невестой!..
— Mon chevalier!.. — шепчет она.
…………………Через час я стелю ей мою постель.
— Вы позволите мне лечь у порога? — спрашиваю я. — Я буду оберегать Вас!.. Я буду слушать, как Вы дышите!
— Надеюсь, Вы будете корректны? — беспокойно спрашивает она.
— О!.. клянусь Вам!.. Couchez vous!..
Потом темно. В камине умер огонь.
— На ночь я глотаю пилюлю!.. — пролетает в моём сознании её последняя фраза.
………………… * * *Утром в глаза ей било солнце… Я не счёл нужным будить её… Дело в том, что она… — была мертва.
(Редакция Олег Рубанский)
КРАСНЫЕ БАБОЧКИ
Рассказ
«Колька, что я тебе сказала?..» — кричит из кухни Берта Яковлевна.
«Ступай на место и не мешай работать!..»
«Оставь ножницы!..»
«И спичек не тронь, мерзкий мальчишка!..»
Колька тихонько сползает с табуретки и на цыпочках бредет в свой угол.
Берту Яковлевну нельзя сердить… Берта Яковлевна может прибить, и потом будет плакать, что у нее разрыв сердца…
Лучше поиграть лоскутками.
Лоскутки тоже хорошая вещь.
Набрав их целую горсть, Колька принимается раскладывать их по длине половицы.
— Синие и желтые.
— Красные и белые.
— С узорами и без узоров.
Прекрасные лоскутки!..
А других игрушек нет… Раньше у Кольки был друг — старый кот Кашулка, ну тогда играли вдвоем, а теперь Кашулки нет — Кашулку убили мальчишки. Колька помнит, как метался Кашулка по крыше с бутылкой на хвосте и как в него бросали камнями, и как он повис, зацепившись за водосточную трубу…
Убили.
А теперь скучно стало, мамы тоже нет… Ушла куда-то…
В мастерской Настя стучит машиной. Вот Настя еще хорошая… Когда Берта Яковлевна бьет Кольку, Настя под конец не дает…
А сейчас она шьет с мастерицами новое платье…
Чудное платье!.. — оно черное и такое ласковое, и с красными бабочками.
Колька его очень любит.
Бабочки на нем такие огромные и мохнатые! Когда Кольку прогоняют в угол, он всегда смотрит на них из-за шкапа. Жаль только разговаривать с ними нельзя — Берта Яковлевна не дает… Но зато можно смотреть, как кружатся они в тусклом свете керосинового солнца……
Как весело дерутся между собой…
Как быстро летают по комнате…
Настя говорит — «бабочек нет», «бабочки вышиты».
Глупости!..
Если бы Настя посидела здесь, в углу за шкапом, она бы, наверное, увидала много интересных вещей!..
Темнеет. Скоро зажгут лампу. Колька вспоминает, что завтра день его рождения и ему семь лет.
От некоторых воспоминаний Кольке становится грустно-грустно. Лежа на сундуке, он думает о том, что в прошлом году была мама, что ему подарили паяца и резиновый мячик и что теперь, вероятно, ничего не подарят.
Берта Яковлевна говорит — «подарки — баловство» и еще говорит, что она и так истратила на него «полжизни и полсостояния»…
Так.
Звонок. Колька вздрагивает.
Кто это?
Звонка нельзя равнодушно слышать, всегда кажется, что должен кто-то войти.
Кто-то важный и нужный.
Нужный ему — Кольке.
И когда он придет, все пойдет иначе.
Как, — неизвестно.
И кто, тоже неизвестно — может быть, мама…
Настя побежала отворять. Колька высунулся из-за шкапа и тревожно смотрит на дверь.
Кто это?
Дверь распахнулась. Вбежала маленькая собачка, за ней какая-то дама, а за ней Настя с лампой.
Прибежала Берта Яковлевна и начала суетиться.
«Проше сядаць, панна Ядвига!..»
«Проше сядаць!..»
«Я сию минуточку!» — трещит она.
Колька соображает, что муфта, которую дама положила на стол, очень похожа на покойного Кашулку и ему приходит в голову, что хорошо бы расспросить об этом даму, но Берта Яковлевна из-за ширмы для чего-то делает ему страшные глаза и сильно шевелит губами.
Вероятно, нельзя.
Жаль!
«Это Ваша собачка?..» — спрашивает даму Берта Яковлевна.
«Моя!» — говорит дама.
Кольке почему-то кажется, что Берта Яковлевна сейчас заплачет. Она целует собачку в морду и рассказывает, как ее покойный муж купил ей однажды такую же маленькую собачку, и как ее можно было носить в муфте… Она так любила ее, так любила…
Муж даже ревновать начал!..
«Да?» — улыбается дама.
«Представьте!» — говорит Берта Яковлевна и делает растроганное лицо.
«Врет!.. — шепчет кому-то Настя, — и собаки не было, и мужа не было!..»
Вдруг Берта Яковлевна бросает собаку и заявляет уже другим тоном: «А шелку не хватило!..»
И потом прибавляет: «Ей Богу!..»
Дама слушает. От нечего делать она рассматривает комнату.
Наконец, работа окончена.
«Можно мерить!» — говорит Берта Яковлевна и встряхивает платье.
Бедные бабочки! они чуть не попадали…
Вот сейчас слетелись они, испуганные и потревоженные в том углу, где падал свет лампы.
Кажется, они о чем-то сговариваются.
Берта Яковлевна, набрав в рот булавок, ходит вокруг да около…
«Бочок подметать!..»
«Здесь соберется!..»
«Воланчик подколем!..» — мычит она.
А дама, верно, не любит бабочек! Она так мнет их, ломает им крылышки.
Бедные!
«Какая красивая икона!» — замечает дама, обернувшись.
«Это покойного мужа» — говорит Берта Яковлевна.
«При лампадке она еще интереснее. Колька, зажги лампадку!..»
Колька достает лампадку, осторожно наливает масла и, сделав фитилек, медленно несет к киоту.
«Чуточку назад!» — просит даму Берта Яковлевна.
Шаг… — один шаг… — и лампадка падает из Колькиных рук, масло разливается и покрывает грязной волной — спину, шлейф, кружева и… бабочек.
Огромных красных бабочек!
Сперва они вздрогнули, потом как-то съежились, затрепыхали крылышками и вдруг жалобно сбились в тесную грязную кучу.
«Ах!..» — крикнула Берта Яковлевна…
«Ах!..» — в ужасе повторила дама…
Мастерицы застыли.
Колька лежал на сундуке за шкапом и стонал. Ему казалось, что горит дом, горит сундук и голова горит тоже. Берта Яковлевна била его до тех пор, пока Настя не сжалилась и не отняла его. Колька не плакал.
«Бедные бабочки!» — думал он, сжимаясь от боли.
«Вероятно, они умерли?..»
И теперь, натягивая на себя рваное одеяльце, — Колька метался.
Разве он виноват?..
Что делать?
Милые мертвые бабочки, они уже никогда не будут больше кружиться по комнате и порхать по черному платью!
Никогда!
А те, живые, — они ведь ненавидят его, он убил их братьев…
Колька весь дрожал от беззвучных глухих рыданий.
«Нужно пойти!..» — мелькало у него.
«Рассказать нужно!..»
Колька сбросил с себя одеяло и вскочил.
В правом углу храпела Берта Яковлевна, вся черная и длинная, как мертвец. Из-за ширм долетало сопенье мастериц.
«Страшно!» — думал Колька.
Весь дрожа, осторожно пробирался он к окну.
«Ох!» — храпела Берта Яковлевна.
«Ох!» — хрипел безголовый манекен и грустно покачивал туловищем.
Страшно!
А на столе, завернутое в белую простыню, — лежало платье.
«Так и мама лежала когда-то… — вспомнилось Кольке. — Здесь на столе!..»
Тогда ему кто-то дал шоколадку с кремом и он хотел дать кусочек маме… Но мама не отвечала.
Он приносил Кашулку и они вдвоем ласкались.
«Мамочка, встань!» — говорил Колька.
А мама все спала.
Так ее и нет с тех пор.
Только тогда были кругом свечи. А теперь…
Луч фонаря осторожно скользнул в комнату, заглянул на стол и в ужасе прянул прочь.
