Уильям Фолкнер - Сойди, Моисей

Но Томин Терл и там не появился. Мальчишка все еще сидел на верее и трубил в рог — ворот не было, только два столба, и на одном сидел мальчишка-негр его роста и трубил в охотничий рог: это мисс Софонсиба до сих пор напоминала людям, что усадьба зовется Уорик, хотя они давно запомнили, как она хочет ее звать, а когда не называли ее Уориком, мисс Софонсиба словно бы и не понимала, о чем идет речь, и создавалось впечатление, что у нее с мистером Хьюбертом две разные плантации на одном и том же участке земли, одна поверх другой. Мистер Хьюберт, разутый, сидел в кладовке над родником и, опустив ноги в воду, пил пунш. Томиного Терла тут никто не видел; мистер Хьюберт как будто и не сразу понял, о ком говорит дядя Бак.

— А-а, этот негр, — сказал он наконец. — Найдем его после обеда.

Только похоже было, что обедать им не придется. Мистер Хьюберт и дядя Бак выпили пуншу, и наконец мистер Хьюберт послал сказать мальчишке на воротах, что можно перестать трубить, потом они с дядей Баком опять выпили пуншу, и дядя Бак все повторял:

— Мне только негра поймать, и все. И сразу поедем домой.

— После обеда, — отвечал мистер Хьюберт. — Не застукаем его где-нибудь возле кухни, так пустим собак. Они его найдут — если это по силам смертным уокеровским гончим.2

Наконец в проломленной ставне на втором этаже рука замахала платком или еще чем-то белым. Они отправились в дом, и, проходя через заднюю террасу, мистер Хьюберт, как всегда, предупредил их насчет гнилой половицы, которую надо бы заменить. Пока они стояли в передней, послышалось звяканье и шуршание, запахло духами, и по лестнице спустилась мисс Софонсиба. Волосы у нее были убраны под кружевную шапочку, она была в воскресном платье, на шее бусы и красная лента, веер ее несла отдельно девочка-негритянка, и он тихо стоял позади дяди Бака и наблюдал за ее ртом, дожидаясь, когда покажется чалый зуб. До нее он никогда не видел людей с чалым зубом и сейчас вспомнил, как бабушка, беседуя с отцом о дяде Бадди и дяде Баке, сказала, что мисс Софонсиба в свое время созрела в красивую женщину. Может, так оно и было. Он в этом не разбирался. Ему шел только десятый год.

— А-а, мистер Теофил, — сказала она. — И Маккаслин, — сказала она. На него она не посмотрела и говорила не с ним, — он это понимал, но уже изготовился отвесить поклон, когда поклонится дядя Бак. — Добро пожаловать в Уорик.

Дядя Бак отвесил поклон, и он тоже.

— Я приехал за своим негром, — сказал дядя Бак. — И сразу поедем домой.

Тогда мисс Софонсиба произнесла что-то насчет шмеля, но он не запомнил, что именно. Сказано было слишком много и слишком быстро, серьги и бусы позванивали и позвякивали, как цепочки в сбруе игрушечной лошадки, а духи пахли сильнее прежнего, как будто серьги и бусы прыскали ими при каждом ударчике, и он следил за чалым зубом, то и дело мелькавшим между губ, — но, в общем, что-то в том смысле, что дядя Бак это шмель, который порхает с цветка на цветок и снимает нектар, нигде не задерживаясь, и вся эта накопленная сладость будет растрачена в пустыне3 дяди Бадди, причем дядю Бадди она называла мистером Амодеем, так же как дядю Бака мистером Теофилом, — а может быть, мед сберегается до пришествия некоей королевы, и кто же будет эта королева? и когда?

— Простите? — сказал дядя Бак.

А мистер Хьюберт сказал:

— Хм. Шмель. Я думаю, негру он покажется шершнем, когда он доберется до этого негра. А что до нектаров, я думаю, Бак предпочел бы сейчас мясной подливки и чашку кофе с бисквитом. Я тоже.

Они пошли в столовую, начали есть, и мисс Софонсиба сказала, что, в самом деле, соседи, которые живут друг от друга всего в полудне езды, не должны пропадать так надолго, как дядя Бак, и дядя Бак сказал: «Да, мэм», а мисс Софонсиба сказала, что дядя Бак просто прирожденный холостяк и перекати-поле, и на этот раз дядя Бак даже перестал жевать и, посмотрев на нее, сказал: да, мэм, именно так, и слишком давно притом родился, чтобы стать другим, но и на том спасибо, что ни одной даме не грозит печальная участь коротать свои дни в обществе его и дяди Бадди; на что мисс Софонсиба сказала: ах, может быть, дядя Бак просто еще не встретил женщины, которая не только смирится с тем, что дяде Баку угодно называть печальной участью, но и убедит дядю Бака, что его свобода будет совсем недорогой ценой; и дядя Бак сказал:

— Да, мэм. Еще не встретил.

Потом мистер Хьюберт, дядя Бак и он вышли на переднюю террасу и сели. Не успел мистер Хьюберт снять башмаки и предложить дяде Баку снять свои, как появилась мисс Софонсиба с пуншем на подносе.

— Черт, Сибби, — сказал мистер Хьюберт. — Он только что поел. Он сейчас не хочет этого.

Мисс Софонсиба будто не слышала. Она стояла перед ними, и чалый зуб уже не мелькал, а виден был все время, потому что она не разговаривала, а только протягивала поднос дяде Баку; но немного погодя сказала: ничто так не подсластит миссисипский пунш, как рука миссисипской дамы — так говорил ее папа, и не хочет ли дядя Бак попробовать, как она подслащивала пунш своему папе? Она взяла пунш, отпила и опять протянула дяде Баку, и на этот раз дядя Бак его взял. Он опять поклонился, выпил пунш и сказал, что если мистер Хьюберт хочет прилечь, то он тоже прилег бы, потому что, кажется, Томин Терл заставит их сегодня побегать — если только собаки мистера Хьюберта не стали за это время намного лучше.

Мистер Хьюберт с дядей Баком ушли в дом. Немного погодя он тоже встал и отправился на задний двор, ждать их. И не успел выйти, как увидел плывущую над изгородью голову Томиного Терла. Он кинулся через двор, ему наперерез, но оказалось, что Томин Терл и не думал убегать. Он сидел на корточках за кустом и наблюдал за домом, поглядывая из-за куста на черный ход и на верхние окна, и не то чтобы шепотом, а просто вполголоса спросил:

— Чего делают?

— Поспать легли, — ответил он. — Но будь спокоен: когда встанут, пустят на тебя собак.

— Хе, — сказал Томин Терл. — И ты будь спокоен. У меня теперь защита. Теперь мне только не попасться старому Баку, пока не дадут знать.

— Что дадут знать? — спросил он. — Кто даст? Мистер Хьюберт хочет купить тебя у дяди Бака?

— Хе, — опять сказал Томин Терл. — У меня защита получше, чем у самого мистера Хьюберта. — Он поднялся на ноги. — Я тебе вот как скажу, и ты запомни: если тебе надо чего сделать, хлопок обрыхлить или жениться, приспособь к этому делу женщину. И жди себе посиживай. Запомнил?

Томин Терл ушел. А он немного погодя вернулся в дом. Но там ничего не происходило, кроме храпа — храпели в комнате дяди Бака и мистера Хьюберта и, понежнее, — наверху. Он пошел к кладовке над родником, сел, как мистер Хьюберт, и опустил ноги в воду, потому что жара должна была скоро спасть, и тогда можно начинать погоню. И в самом деле, немного погодя на заднюю террасу вышли дядя Бак и мистер Хьюберт, а за ними по пятам мисс Софонсиба с пуншем на подносе, только на этот раз дядя Бак не стал дожидаться, когда она подсластит, выпил сразу, а мисс Софонсиба попросила их возвращаться пораньше, потому что дядя Бак ничего не знает в Уорике, кроме собак и негров, и, коль скоро он у нее, она покажет ему свой сад, где мистер Хьюберт и все остальные не смеют распоряжаться.

— Да, мэм, — сказал дядя Бак. — Я хочу только негра поймать. И сразу поедем домой.

Четверо или пятеро негров привели трех лошадей. Слышен был лай собак, дожидавшихся за забором, пока на сворках; они сели на лошадей, поехали вдоль забора к негритянским домам, и дядя Бак сразу оказался впереди всех, даже собак. Поэтому сам он так и не узнал, когда и где они наскочили на Томиного Терла, выбежал Терл из какой-нибудь хибарки или нет. Дядя Бак на Черном Джоне был впереди, и они не успели даже спустить собак, как он гаркнул: «Уходит, прах его возьми! Мы его подняли!» — и Черный Джон наддал, грохнув копытами четыре раза, будто из револьвера, и вместе с дядей Баком скрылся за холмом, будто за краем света. Мистер Хьюберт тоже закричал: «Уходит! Спускайте!» Они высыпали на вершину и увидели вдалеке на ровном месте, перед самым лесом, Томиного Терла, а свора скатилась с холма и припустила к нему. Собаки взлаяли раз, потом окружили Томиного Терла, — похоже было, что они прыгают и хотят лизнуть его в лицо, — и тут Томин Терл совсем сбавил шаг и вместе с собаками вошел в лес, не торопясь, словно возвращался домой после охоты на кроликов. Когда они нагнали в лесу дядю Бака, ни Терла, ни собак не было уже и в помине, и только через полчаса они набрели на старого Джейка, привязанного к кусту, с какой-то кофтой Терла на спине вместо седла, и по земле было рассыпано чуть ли не полмешка овса из запасов мистера Хьюберта, — аппетит у старого Джейка был плохой, и этого овса он даже в рот не взял, чтобы выплюнуть. Никакой гоньбы не получилось.

— Ничего, возьмем его ночью, — сказал мистер Хьюберт. — На приманку. В полночь выставим пикет из негров и собак вокруг дома Тенни — и возьмем его.