Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 3
— Какъ я была глупа! думала мистриссъ Бьютъ, обвиняя себя въ поступкѣ, который въ самомъ дѣлѣ былъ очень глупъ. Зачѣмъ мнѣ было въ этомъ дурацкомъ письмѣ, которое мы отправили къ ней вмѣстѣ съ мною откормленными цесарками, намекать, что я пріѣду! Мнѣ бы слѣдовало, не говоря дурнаго слова, прямо пріѣхать къ миссъ Кроли и вырвать ее изъ рукъ этой плаксивой Бриггсъ и этой негодницы, femme de chambre. Пріѣхать бы, да и только… Ахъ; Бьютъ, Бьютъ! Зачемъ тебѣ вздумалосъ такъ некстати переломить свою ключицу?
Ужь именно некстати. Мы видѣли, какъ мистриссъ Бьютъ, прибравъ игру къ своимъ рукамъ, заранѣе разочла всѣ выходы и взятки такъ, чтобы не промахнуться ни одной картой. Но она промахнулась съ другой стороны. Ея хитрое, безошибочное искуство оттолкнуло отъ нея всѣхъ партнеровъ такъ-что уже никто не рѣшался возобновить съ нею опасную игру. При всемъ томъ, мистриссъ Бьютъ и ея возлюбленные дѣтки были убѣждены душевно, что она сдѣлалась въ этомъ случаѣ несчастной жертвой ужаснѣйшаго эгоизма, и что ея самопожертвованіе въ пользу миссъ Матильды Кроли сопрововдалось самою чорною неблагодарностью. Повышеніе Родона и почетный отзывъ о немъ на столбцахъ военной газеты чрезвычайно растревожили ея чувствительную душу. Чего тутъ ожидать? Легко станется, что тетка проститъ своего храбраго племянннка, полковника и кавалера, и эта ненавистная Ребекка опять овладѣетъ сердцемъ легкомысленной Матильды. Что тутъ станешь дѣлать? Мистриссъ Бьютъ написала для своего супруга весьма краснорѣчивое сочиненіе о суетности мірской славы, и о томъ, какъ судьба бываетъ иной разъ слѣпа въ раздаяніи своихъ благъ. Достойный супругъ не понималъ тутъ ни одного слова, но тѣмъ не менѣе, сочиненіе при первой же сходкѣ было имъ произнесено превосходно, съ чувствомъ, толкомъ и даже съ проблескомъ возвышеннаго паѳоса. Единственными его слушателями были: мистеръ Питтъ, старшій братъ Родона, Роза и Фіалка, дочери покойной леди Кроли. Сэръ Питтъ уже давно не посѣщалъ собраній, гдѣ произносились патетическія рѣчи.
Поведеніе старика становилось хуже и хуже, съ мѣсяца на мѣсяцъ, со дня на день. Съ отъѣздомъ Бекки Шарпъ, онъ далъ полную волю и разгулъ своимъ грязнымъ привычкамъ, къ великому соблазну всего графства и къ величайшему ужасу своего старшаго сына. Ленты у буфетчиковой дочки, миссъ Горроксъ, заблистали самыми яркими цвѣтами. Благородныя фамиліи Гемпшира не заглядывали больше на «Королевину усадьбу» и съ презрѣніемъ говорили о владѣлъцѣ этого древняго помѣстья. Сэръ Питтъ бражничалъ каждый день въ домахъ своихъ фермеровъ, и нерѣдко ѣздилъ въ Модбери промачивать свое горло ямайскимъ ромомъ. Кучера, барышники и браконьеры сдѣлались его закадычными друзьями, и онъ пировалъ съ ними на всѣхъ окрестныхъ базарахъ. Миссъ Горроксъ рѣшительно торжествовала. Она ѣздила съ нимъ на четверкѣ вороныхъ въ Соутамптонъ, засѣдая внутри фамильной кареты. Никто въ цѣломъ графствѣ не сомнѣвался, что вотъ, того и гляди, на слѣдующей недѣлѣ будетъ свадьба, и провипціяльная газета извѣститъ о ней къ стыду и соблазну цѣлаго міра.
Не сомнѣвался въ этомъ и мистеръ Питтъ, истомленный сердечно и душевно несчастнымъ поведеніемъ отца. Методическія сходки продолжались, но уже далеко не съ такимъ блистательнымъ успѣхомъ, какъ въ былое время. Мистеръ Питтъ даже усовершенствовался въ искуствѣ сочинять и произносить блистательныя рѣчи, но уже никто не думалъ больше апплодировать ему, и когда оканчивалась сходка, онъ слышалъ собственными ушами, какъ говорили:
— Оглянись прежде на себя, любезный другъ, и потомъ учи другихъ. Отецъ твой вѣрно пьянствуетъ въ эту минуту въ какомъ-нибудь кабакѣ или харчевнѣ.
Однажды онъ съ удивительнымъ краснорѣчіемъ разсуждалъ о нѣкоемъ мухаммедансклмъ бандитѣ, окружившемъ себя толпами женщинъ, вовлеченныхъ имъ въ безвыходную тьму нравственныхъ и умственныхъ заблужденій. Уже фигуры и аллегорическія изображенія полились потокомъ изъ устъ одушевленнаго оратора, какъ вдругъ изъ толпы раздался грубый голосъ:
— А сосчиталъ ли ты, пріятель, сколько у васъ такихъ женщинъ на «Королевиной усадьбѣ«?
Все собраніе оторопѣло отъ этой выходки, и мистеръ Питтъ принужденъ былъ окончить свою рѣчь. Нѣтъ надобности распространяться, что сцены въ этомъ родѣ совершенно отравляли его жизнь.
Роза и Фіалка, съ отъѣздомъ гувернантки, тоже были брошены на произволъ судьбы, такъ-какъ сэръ Питтъ произнесъ торжественную клятву, что съ этой поры никакая ученая дѣвица не переступитъ больше черезъ порогъ его дома. Участь бѣдныхъ сиротокъ, нѣтъ сомнѣнія, была бы достойна великаго сожалѣнія, еслибъ мистеръ Питтъ силою своего энергическаго краснорѣчія не уговорилъ отца отослать ихъ въ учебное заведеніе для окончательнаго усовершенствованія въ искуствахъ, наукахъ и ремеслахъ.
Но каковы бы ни были взаимныя отношенія членовъ знаменитой фамиліи, всѣ они были согласны въ одномъ — въ единодушной любви къ миссъ Кроли, и обожаемая старушка безпрестанно получала вещественные знаки привязанности отъ свомхъ племянниковъ и племянницъ. Такъ мистриссъ Бьютъ препровождала къ ней пулярдокъ и нѣкоторые весьма замѣчательные специменты цвѣтной капусты, со включеніемъ хорошенькаго кошелька или булавочной подушечки отъ имени прелестныхъ дочекъ, которыя также, съ своей стороны, сгарали желаніемъ пріобрѣсть для себя хотя маленькій уголокъ въ памяти милой тетушки. Мистеръ Питтъ посылалъ ей корзины съ персиками, виноградомъ и дичью. Соутамптонскій дилижансъ каждонедѣльно отвозилъ въ Брайтонъ всѣ эти подарки, служившіе выраженіемъ родственной любви, и туда же, повременамъ, въ этомъ экипажѣ, ѣздилъ самъ мистеръ Питтъ, усердный методистъ и краснорѣчивый ораторъ. Поведеніе отца заставляло его довольно часто отлучаться изъ «Королевиной усадьбы», и, сверхъ-того, былъ для него въ Брайтонѣ особый предметъ, требовавшій его личнаго присутствія. Мы уже имѣли случай намекнуть въ этой исторіи объ отношеніяхъ мистера Питта къ леди Дженни Шипкенсъ, которая теперь вмѣстѣ съ матерью и сестрами проживала въ Брайтонѣ съ гигіеническою цѣлью. Матушку леди Дженни, графиню Саутдаунъ, женщину съ характеромъ рѣшительнымъ и твердымъ, зналъ въ ту пору весь методистскій міръ.
Объ этой благородной фамиліи мы тоже обязаны сказать нѣсколько словъ, такъ-какъ она скоро будетъ скрѣплена тѣснѣйшими узами съ домомъ Кроли. Представитель ея, Клементъ Вилльямъ Саутдаунъ, вступилъ въ парламентъ подъ покровительствомъ мистера Уильберфорса, и тамъ нѣсколько времени считали его весьма степеннымъ молодымъ человѣкомъ, вполнѣ оправдавшимъ рекомендацію своего политическаго патрона. Больше о немъ нечего и говорить. Но словами невозможно изобразить чувствованій превосходной матери, когда она, вскорѣ послѣ смерти своего супруга, узнала съ сокрушеніемъ сердечнымъ, что сынъ ея сдѣлался членомъ многихъ свѣтскихъ клубовъ и проигрывалъ большіе куши въ «Кокосовомъ Деревѣ«, что онъ уже успѣлъ надавать множество векселей, проматывая отцовское наслѣдство, что онъ покровительствовалъ скачкамъ, держалъ съумасбродные заклады, ѣздилъ безпрестанно въ оперный театръ, и, вообще, проводилъ время въ обществѣ холостяковъ, не отличавшихся строгими правилами жизни. Его имя произносилось не иначе, какъ съ воздыханіями въ фамильномъ кругу вдовствующей леди Саутдаунъ.
Леди Эмилія, старшая сестрица этого джентльмена, прославилась въ методистскомъ мірѣ нѣсколькими восхитительными трактатами эстетически-умозрительно-практически-элегическаго содержанія, обращеннаго преимущественно къ филантропическимъ цѣлямъ. Какъ дѣва зрѣлая и даже перезрѣлая, она имѣла весьма слабую идею о супружеской жизни, и сердце ея стремилось къ предметамъ отвлеченнымъ. Съ нѣкотораго времени она вела постоянпую корреспонденцію съ ост-индскими философами, и носился слухъ, будто леди Эмилія питала тайное расположеніе къ достопочтенному Мельхиседеку Горнблауэру, который позволилъ себя татуировать на Зеландскихъ островахъ.
Что касается до леди Дженни, къ которой, какъ мы сказали, мистеръ Питтъ Кроли чувсгвовалъ сердечное влеченіе, она была робка, кротка, стыдлива, молчалива и въ высшей степеми мягкосердечна. Нерѣдко она проливала слезы о своемъ братѣ, хотя былъ онъ пропащій человѣкъ, и со стыдомъ приздавалась, что еще любитъ его до сихъ поръ. Повременамъ она посылала къ нему письма, и сама тайкомъ относила ихъ на почту. Единственный страшный секретъ, тяготѣвшій надъ ея жизнью, состоялъ въ томъ, что однажды, въ лунную ночь, леди Дженни и старая ключница отправились на тайный визитъ въ холостую квартиру лорда Саутдауна, и застали его — о, неисправимый и жалкій повѣса! — среди комнаты съ сигарою во рту и съ бутылкою кюрасо, стоявшей передъ нимъ на столѣ. Она почитала свою старшую сестру, благоговѣла передъ матерью, и считала мистера Кроли совершегнѣйшимъ и достойнѣйшимъ изъ всѣхъ мужчинъ, послѣ, однакожь, своего брата, лорда Саутдауна, этого падшаго Люцифера. Зато мать и сестра, принадлежавшія къ разряду женщинъ высокаго полета, дѣлали для скромной дѣвицы всякія уступки, и вообще смотрѣли на нее съ тѣмъ покровительственнымъ великодушіемъ, которое обыкновенно мы любимъ оказывать существамъ низшаго разряда. Добрая мама заказывала для нея платья, покупала ей книги, ленты, шляпки, и выкраивала для ея миньятюрной голозы представленія, идеи и сужденія, сообразныя съ ея возрастомъ, поломъ и обстоятельствами жизни. Смотря по тому, какъ желала и приказывала леди Саутдаунъ, Дженни ѣздила верхомъ на своей маленькой лошадкѣ, играла на фортепьяно, рисовала, или пользовалась какимъ-нибудь другимъ медикаментомъ, который долженъ былъ содѣйствовать къ развитію въ ней физическихъ и душевныхъ совершенствъ. Вдовствующая леди заставляла свою дочку ходить въ панталончикахъ и съ передникомъ до тѣхъ поръ, пока ей не стукнуло двадцать-шесть лѣтъ. По поводу перваго своего представленія въ Букингемѣ, леди Дженни получила разъ навсегда приказаніе освободиться отъ этихъ орнаментовъ.
