Борис Васильев - Гибель богинь

— Извините, я не следила за вашим спором, — сказала Надя, поспешно вставая. — Позвольте, я переменю тарелки.

Она ухаживала машинально: все силы уходили на то, чтобы не покраснеть. В ушах стоял звон, все плыло перед глазами, но она справилась, не покраснела и расслышала голос Игоря Антоновича. Кажется, он уже перестал уговаривать хозяина, болтал о чем-то совсем ином; легко болтал, непринужденно, а к ней обратился вдруг и вроде бы ни с того ни с сего:

— Сергей Алексеевич говорил, что вы учились в Москве, в ГИТИСе, Надежда Васильевна? Вы не знавали случайно Николая Мироновича Кудряшова? Нет? Жаль, очень любопытный товарищ этот «папа Коля», как его называла последняя пассия…

Господи, все-таки на свете есть еще чудо: зазвонил телефон, и Надя ринулась в прихожую. «Зачем? Зачем он вспоминает давно ушедшее? И зачем она, дурачась, так часто называла мужа „папа Сережа“…»

— Не ушел еще гость? — болтала тем временем по телефону Ленка. — Надь, я у Машки, звони, если осложнения.

Надя заставила себя вернуться в комнату, заставила улыбаться. А сама с ужасом думала, что еще успел сказать Гога, пока она говорила с Ленкой.

— Барин, жуир, эрудит — словом, у него было чем кружить головы двадцатилетним дурешкам, — как ни в чем не бывало продолжал Игорь Антонович. — Для него это была игра, спорт, способ самоутверждения: он за вечер отбивал девчонку у любого. И представляете, этот любимец женщин и баловень судьбы влюбляется в свои пятьдесят, как в восемнадцать.

Сергей Алексеевич слушал вежливо, но ему было неинтересно: Надя поняла это и обрадовалась, как школьница. Зря, Гога, зря ты плетешь сеточку: хозяин не слышит, о чем ты толкуешь.

— … он называл ее Богиней. Она и в самом деле была хороша — с белой кожей, чудной фигуркой и теми бесенятами в глазах, мимо которых не в силах пройти ни один мужчина. И Кудряшов — режиссер с мировым именем, народный артист…

О, как хорошо она помнила день, когда познакомилась с этим артистом! Не только потому, что твердо рассчитывала на его помощь, но и потому, что это было престижно: Николай Миронович одним своим появлением в ее коротенькой пустенькой жизни возносил ее в иную, высшую элитную группу. Она сама пришла в кафе, куда он обычно заглядывал, сумела отбиться от жаждущих усесться за ее столик и, увидев его в дверях, отчаянно замахала рукой.

— В чем дело, малыш? Так машут тонущие в море проходящему мимо кораблю.

— А я и есть тонущая в море, и мне страшно, если корабль пройдет мимо.

Она улыбнулась самой белоснежной из всех своих обещающих улыбок, и Кудряшов сел за ее столик. Сердце Нади билось с невероятной частотой, но она так просто и естественно повела разговор, что Николай Миронович ни в тот день, ни в последующие уже не отходил от нее ни на шаг.

— Смешно, но ты — моя последняя любовь. Это сильнее, чем первая, поверь: расставшись с первой, мужчина сохраняет уверенность, но теряя последнюю, он теряет все. Смысл жизни, веру в себя, радость существования…

Она многое перенесла, многое перетерпела и многое передумала, когда Кудряшов оставил ее. Пусть по ее вине, но оставил сразу, вдруг, посреди улицы. Ушел, не оглянувшись, и она тоже ушла из того мира, сменила профессию, устроилась на работу и через шесть лет после того ужаса на улице сумела добиться, чтобы еще раз услышать:

— Вы — моя последняя любовь, Надя.

Так сказал Сергей Алексеевич, предлагая руку, а не горьковатый статус любовницы. В нем было то, в чем так нуждалась она всю свою жизнь: надежность. Истинная мужская надежность, о которой мечтают все женщины мира. И она стала женой, преданной, бесконечно благодарной женой и другом его взрослой дочери. Так что давай, Гога, трепись, намекай, посмеивайся: здесь не пройдут твои номера.

— Николай Миронович любил, например, утверждать, что человечество все способно переварить: агрессию, трансгрессию, революцию, контрреволюцию, атомные бомбы и демографические взрывы. Но унификация женщин для него — смерть. Общество развивалось миллионолетия, начала его в такой седой дремучести, куда никто никогда не заглянет. И если уж человек духовный четко определил, что женщины делятся на Матерей и Богинь, то за этим стоит природное естество, а отнюдь не социальное неравенство. Как вам нравится тезис, Сергей Алексеевич?

— Я далек от подобных проблем.

— Но именно эта проблема имеет самое непосредственное отношение к нравственности. В самом деле, чем измерить нравственность? Процентом уголовных преступлений? Абсурд, это — за чертой. Вы скажете: честностью, добросовестностью, трудолюбием и так далее, но ведь это все — вторичные признаки.

— Не думаю, чтобы честность и трудолюбие являлись вторичными признаками нравственности.

— А не кажется ли вам, что в основе нравственности лежит отношение к женщине? Если общество ставит Мать и Любовь на недосягаемые пьедесталы — я уверен в его нравственности. Но если имя матери человеческой превращено в пьяную брань, а на любовь указывают пальцем, я начинаю мечтать о машине времени…

О, Надя наизусть знала то, что излагал Игорь Антонович: Кудряшов любил витийствовать. Но она никак не могла понять, зачем Гога преподносит эту болтовню вежливо скучающему хозяину, и совсем успокоилась, хотя какая-то досадная ссадина все же осталась в душе. А на следующий день раздался телефонный звонок, и вкрадчивый, до омерзения знакомый голос сказал:

— Ну здравствуй, Богиня. Рад был видеть тебя красивой, любимой и, кажется, счастливой. Я не ошибся на сей счет? Что же ты молчишь?

— Да, — перехваченным голосом сказала она и опустилась на стул.

Из своей комнаты выглянула полуголая Ленка: отец был на работе, и она остывала после ванны.

— Тебе плохо?

Надя отчаянно затрясла головой, изобразила улыбку, и Ленка, к счастью, скрылась. А Гога продолжал с нарастающим нажимом:

— Не рвешься повидаться? Ну, ну, перестань изображать раздумья, мы так хорошо понимали друг друга. Нет, ты мне не нужна как женщина, не беспокойся. Ты мне нужна исключительно как друг, товарищ и брательник.

— Это невозможно, — тихо сказала она, прикрыв трубку рукой.

— Придумай, у тебя это неплохо получалось. Мой номер — триста девятнадцатый. Жду звонка.

Единственное место — кафе-мороженое, потому что отказаться от свидания опасно: черт его знает, что еще ляпнет Гога. Значит, кафе: Надя иногда заходила в него, и ее появление не должно привлечь внимания. А Гоге следует появиться чуть погодя, будто бы случайно. Увидеть ее и громко удивиться. Надя продумала все, уже одеваясь и наводя красоту. Позвонила по автомату, уточнила время; Гога появился точно, как появлялся когда-то. Он громко удивился, громко испросил разрешения сесть за ее столик и заказал шампанское.

— Помнится, ты любила его. Интересно, счастливое замужество меняет вкусы?

— Безусловно. Мне, например, совсем не хочется видеть тебя.

— Благодарю за откровенность, — он улыбнулся. — Сначала выпьем, как говорится, со свиданьицем, а затем я тебе кое-что изложу. За тебя.

Он залпом осушил бокал, Надя к своему не притронулась. «Что ему нужно? — думала она, стараясь сохранять на лице безмятежную улыбку. — Надеется переспать? Или что-то потребовалось Кудряшову? Что?..»

— Хочу сразу признаться, что женился, остепенился, продвигаюсь по служебному эскалатору и весьма это ценю, — начал он, потомив неизвестностью. — Шеф оказал мне гигантское доверие, откомандировав сюда: замечаешь, я пру к цели, как бык на тореро? Тебя это не удивляет?

— Настораживает, — сказала она. — Ты всегда предпочитал исподтишка подкладывать свинью ближнему.

— Вспомнила о рожках папы Коли? — он рассмеялся. — Это внушает мне уверенность в нашем благотворном сотрудничестве.

— С тобой?

— Со мной. Твой супруг упрям, как мул, и мне одному с ним не совладать.

— Всего доброго, — Надя встала. — Рада была повидать тебя и выражаю твердую уверенность, что более никогда не увижу.

— Не спеши, — он понизил голос, — не в твоих интересах ссориться со мной.

— Не пугай, я не боюсь тебя.

— А зачем же меня бояться? Я человек мирный, семейный, подающий надежды кандидат технаук. Ты не меня бойся, ты себя бойся. Знаешь, когда богини гибнут? Когда спотыкаются. Шалила богиня, шалила и шлепнулась в грязь — забавный вариант, правда? Шлеп, и нет никакой богини, а есть грязная баба. Садись.

Он сказал тихо, но Надя сразу села, ощутив слабость во всем теле. Будто распахнули настежь и вынули все силы.

— Что тебе надо?

— Для начала, чтобы ты выпила и обрела способность трезво взвешивать обстоятельства.

Она покорно выпила и даже заставила себя улыбнуться. Только улыбка вышла мелкой и чуть заискивающей. И повторила слово в слово:

— Что тебе надо?

— Лично мне — ничего, — Гога разлил шампанское. — А вот НИИ нужно закрыть план, отчитаться с максимальной помпой и получить полновесные премии, прогрессивки и прочие виды финансовой поддержки преуспевающей интеллигенции.