Генри Джеймс - Повести и рассказы
Миссис Марден поднялась, уничтожая последние следы слез:
— Да, вместе; так будет лучше. Вот за что вы мне нравитесь.
— О, мы все преодолеем, — заверил я ее.
— Но вам следует научиться держать себя в руках.
— Да-да, постепенно я научусь.
— Вы привыкнете, — сказала мне моя подруга с интонацией, которой я никогда не забуду. — Но поспешите к обществу, а я приду чуть позже.
Я вышел на террасу, чувствуя себя действующим лицом в спектакле. Я не страшился новой встречи с «настоящим призраком», как его определила миссис Марден, но, напротив, испытывал удовольствие. Более того, я жаждал повторной удачи, я весь обратился в зрение и слух; дом я обошел так быстро, словно надеялся настигнуть сэра Эдмунда Орма. Догнать я его не догнал, но к концу дня понял, что, как и предсказывала миссис Марден, увижу все сам.
Все (или почти все) гости отправились на совместную прогулку; в Англии за городом их принято — или было принято — совершать по воскресеньям после полудня. Мы брели нога за ногу, примериваясь к шагу дам; к тому же темнело рано, и до пяти мы вернулись к теплу очага, слегка досадуя (я, во всяком случае, досадовал) на то, что перед чаем не удалось размяться подольше. Миссис Марден обещания присоединиться к нам не сдержала; мисс Марден, заглянувшая к матери перед самой прогулкой, упомянула только о ее усталости и желании отдохнуть. В течение вечера миссис Марден так и не появилась, но я был спокоен на этот счет; не слишком волновало меня и то, что за все время прогулки мне не удалось и двух слов сказать ее дочери. Я был целиком захвачен иными заботами; впервые в жизни я ступил на порог некой загадочной двери: она вдруг распахнулась — и на меня повеяло резким воздухом, которым я не дышал никогда прежде, опьянявшим сильнее вина. Мне часто доводилось слышать о привидениях, но совсем иное дело — самому увидеть призрак и при этом сознавать, что вот запросто можешь встретиться с ним снова. Я высматривал его, как лоцман высматривает во тьме сигнальные огни, и готов был приступить к изучению этой зловещей дисциплины, дабы сообщить всем и каждому, что духи далеко не так страшны и гораздо занятней, чем это принято думать. Безусловно, я находился в приподнятом настроении. Я все еще не мог привыкнуть к мысли, что наделен особым, мистическим ведением и что эта исключительная способность выделяет меня среди прочих людей. В отсутствие миссис Марден я размышлял над ее словами: «Вот она, моя жизнь!» Что могло означать это восклицание? По-видимому, бесплотный образ преследовал ее годами, и это надломило несчастную женщину, не обладавшую, в отличие от меня, стойким характером. Душа ее была истерзана, однако у нее хватало мужества утверждать, будто к этому можно привыкнуть. Миссис Марден привыкла жить с надрывом в душе.
Сумерки наступили рано, и в доме Трэнтонов воцарился дружеский уют; очаг пылал в обширной белой зале, принадлежавшей прошлому столетию; гости, еще не успев переменить запачканную обувь и переодеться к чаю, отдыхали после прогулки: они (кого к кому больше тянуло) расселись на уютных диванах, чтобы переброситься недавними впечатлениями; и даже если кто-то с головой углублялся в третий том романа, который разыскивал его сосед, то и такая одинокая сосредоточенность казалась особой формой общительности. Я дождался удобной минуты и подошел к Шарлотте, когда она собиралась уходить. Дамы одна за другой разошлись; и, поскольку я обратился исключительно к мисс Марден, три джентльмена, окружавшие ее, также удалились. Поговорили мы коротко и бестолково: Шарлотта была поглощена своими мыслями, а я тем более; потом она добавила, что ей нужно идти, а не то она опоздает к обеду. Я убедил ее, что у нас еще уйма времени; мисс Марден возразила, что должна навестить свою матушку, которой, как она опасалась, нездоровится.
— Напротив, вашей матушке сейчас лучше, чем когда-либо, — заверил я мисс Марден. — Она поняла, что может на меня положиться, и это ее взбодрило.
Мисс Марден вновь опустилась на стул; я стоял перед ней. Шарлотта смотрела на меня без улыбки, в ее прекрасных глазах сквозила смутная тревога: не то чтобы мои слова причинили ей боль, — скорее вызвали беспокойство; чувствовалось, что Шарлотта не склонна шутить по поводу происшедшего между мною и ее матерью; однако, на мой взгляд, не стоило воспринимать это слишком уж мрачно. Со всею искренностью и со всем добросердечием я постарался успокоить мою собеседницу, поскольку был убежден: бедная миссис Марден, переложив на меня часть своего бремени, испытывала значительное облегчение.
— Не сомневаюсь: после завтрака она выспалась, как давно уже не высыпалась, — продолжал я. — Вот спросите ее.
Шарлотта снова встала.
— Вы доказали, что можете быть полезны.
— У нас с вами в запасе еще четверть часа. Разве я не вправе поболтать с вами наедине, ведь ваша матушка согласна отдать мне вашу руку.
— А ваша матушка отдает мне вашу? — рассмеялась Шарлотта. — Премного благодарна, но я отказываюсь. Наши руки — это наша собственность, и распоряжаемся ею мы сами.
— Сядьте, прошу вас, и выслушайте меня! — взмолился я.
Я стоял, настойчиво ожидая, не снизойдет ли она к моей просьбе. Шарлотта рассеянно обвела комнату взглядом; казалось, принуждение причиняет ей пусть самую слабую, но все же муку. В пустой зале было тихо: слышалось тиканье больших напольных часов. Мисс Марден медленно опустилась на стул, я сел рядом с ней. Оказавшись лицом к камину, я с неудовольствием заметил, что мы не одни. Но в следующий же момент моя досада странным, необъяснимым образом исчезла: человек у камина был не кто иной, как сэр Эдмунд Орм. Выглядел он точь-в-точь как тогда, в «индийской» гостиной: взгляд его был пристальным, но безразличным и лицо сохраняло суровое, я бы даже сказал, мрачное выражение. Теперь я знал о нем больше; я тут же овладел собой, ничем не выдав, что обнаружил его появление. Поняв, что это он, я перестал ощущать присутствие третьего лишнего; напротив, я уверился, что наши с Шарлоттой судьбы связаны выше. Шарлотта по-прежнему не подозревала о том, что мы не одни, и я делал над собой огромное усилие, чтобы оставаться невозмутимым; в этом я почти преуспел, хотя нервы мои были натянуты как струны. Я говорю «почти», потому что, пока я молчал, мне на мгновение почудилось: Шарлотта вот-вот опять спросит, как в тот раз в «индийской» гостиной: «Что с вами?»
Я постарался оправдаться, как мог; ее трогательное неведение — а уж я-то вполне осознавал происходящее — взволновало меня. В присутствии мисс Марден является знамение. Предвещает оно опасность или горе, проклятие или благословение — не столь важно; одно я видел, одно понимал: к невинной очаровательной девушке подступило нечто ужасное; бесспорно, Шарлотта была бы потрясена, предстань вдруг видение перед ее глазами, а ведь это могло произойти в любой миг. Я уже не опасался призрака, во всяком случае не испытывал чрезмерного страха; но Шарлотта не вынесла бы встречи с ним: чуждая любопытства, она наверняка бы испугалась. Впоследствии мне стало ясно, что я не очень опасался за себя, поскольку был поглощен мыслями о том, как защитить мисс Марден. Сердце мое тревожно билось, однако я был готов на все, лишь бы мисс Марден ничего не заподозрила. Я пребывал в неведении относительно того, что ради нее надлежит сделать, пока не осознал, как сильно люблю Шарлотту. В моей любви было для нее спасение; следовало немедленно признаться, что я люблю ее, — сказать об этом прямо здесь, прямо сейчас. Так я и поступил. Сэр Эдмунд Орм не мог мне помешать, тем более что стоял он как раз спиной к нам, сосредоточенно глядя в огонь. Потом он подпер голову рукой, облокотившись о каминную полку, словно охваченный унынием; усталость брала в нем верх. Услышав мое признание, Шарлотта Марден вздрогнула; она даже вскочила, стараясь избежать дальнейшего разговора, но я понимал, что она не оскорблена: чувства, которые я высказал, были неподдельны. Расхаживая по зале, Шарлотта тихим голосом возражала мне; в попытке достичь хоть небольшого успеха я не заметил, как исчез сэр Эдмунд Орм. Я только увидел вдруг, что возле камина никого нет. На нашу беседу это никак не повлияло: он не представлял собой серьезной помехи. Однако помню, с какой невыразимо упоительной печалью Шарлотта покачала головой.
— Я не настаиваю на немедленном ответе, — сказал я, — но мне хочется одного: чтобы вы поняли — от вашего согласия зависит очень многое.
— Я не собираюсь давать вам ответ ни теперь, ни потом, — бросила Шарлотта. — Не желаю об этом слышать; мне ничего от вас не нужно. — А затем, чтобы мне не показался резким этот невольный вскрик красоты, взятой в осаду, девушка торопливо, с затаенным теплом в голосе добавила: — Я вам очень, очень признательна! — И с этими словами мисс Марден исчезла.
Во время обеда мы с Шарлоттой сидели за одним концом стола, и я был очень благодарен ей за то, что она держалась со мной как ни в чем не бывало. Мать ее оказалась напротив меня; едва мы сели за стол, миссис Марден долгим взглядом выразила наше странное единение. «Она сказала мне», — прочитал я в глазах миссис Марден, и не одно только это. В свою очередь мой молчаливый ответ для нее значил: «Я видел его опять, видел опять». Наш своеобразный разговор не мешал миссис Марден обращаться к соседям по столу с привычной, ничего не значившей любезностью. После обеда мужчины проследовали за дамами в гостиную; я направился к миссис Марден, надеясь украдкой сказать ей несколько слов. Миссис Марден, не отрывая глаз от веера, который она то расправляла, то складывала вновь, шепотом сообщила:
