Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1
Януш пожал плечами.
— Однако… — сказал он только.
— Я вижу другое, — что-то нарождается. — Казимеж снова стал насвистывать. — Немцев хватит ненадолго…
— Я не о том…
— А, так вы о здешних событиях? — Спыхала обернулся к нему. — Этого я не знаю. Это меня не интересует.
— Вот вы какой! — сказал Януш с раздражением и встал. — Что же вас интересует? Мы сейчас окружены разбушевавшейся стихией и можем не выбраться отсюда.
— Нет, почему же? — с глупой, как показалось Янушу, наивностью спросил Спыхала. — Я вижу, вас беспокоит общее положение.
— Конечно, я хотел бы понять революцию, — сказал Януш.
— Революцию можно понять только post factum, — с внезапной серьезностью заявил Спыхала. — За деревьями леса не видно. Который может быть час? — добавил он другим тоном.
Только теперь Януш заметил, что пульс больших часов не бьется. Часы остановились. Он взглянул на свои карманные.
— Шесть, — произнес он так значительно, словно от этого зависело многое.
Громко хлопнула дверь в кухне, раздались быстрые шаги. Спотыкаясь в темноте, в столовую вошел Карл.
— Идут, — сказал он, остановившись посреди комнаты.
— Откуда известно? — по-военному резко спросил Спыхала.
— Матвей прислал мальчишку из деревни. Прятаться надо.
— Как же, поможет тебе это! — буркнул Спыхала.
— Где Станислав? — спросил Януш.
— Убежал, — с удовлетворением сообщил Карл. — Нет его…
— Ступай на кухню и жди там, — сказал Спыхала.
Пленный не послушался, отошел к двери, которая вела в коридор, и там, в тени, остался. Рядом с ним появилась темная фигура — вошла Билииская.
— Что случилось? — спросила она.
— Идут, — сказал Януш.
Однако прошло еще около часа и в комнате уже стало светлеть, когда до слуха собравшихся в столовой донесся гул толпы. Он приближался, как наводнение. Выглянув в окно, все увидели за оградой движущиеся концы палок («Цепы это, что ли, черт их возьми?» — спросил Спыхала) и штыки винтовок. Несколько человек ехали верхом — ограда не скрывала их — в высоких папахах и солдатских шинелях.
Билинская, неподвижно стоявшая у порога, шепнула:
— Я женщина, я выйду к ним.
Януш вздрогнул.
— Конечно… — непроизвольно вырвалось у него.
Но, сразу спохватившись, он медленно встал из-за стола.
— Нет, сейчас я здесь хозяин.
Шум приближался, толпа была уже перед домом. Билинская и Януш одновременно бросились к дверям — окна зала, хоть и выходили во двор, были из матового стекла. Януш рывком распахнул незапертую парадную дверь. Его ослепило небо; широкое, все в зеленых холодных полосах, оно светлело над парком. И лишь потом он увидел серую толпу, заполнившую площадку перед домом. Толпа была такая густая и монолитная, что в неверном сумеречном свете зимнего утра невозможно было различить отдельные лица и даже фигуры. Лишь перед самым крыльцом образовался свободный полукруг, и в нем стояли несколько человек в папапах и шинелях — это были те, верховые.
Билинская и Януш остановились у самого порога; у них дух захватило от утреннего света, ослепительно яркого после комнатного полумрака, от студеного, пахнущего морозцем воздуха и огромного сборища людей. С минуту длилось молчание. Толпа не двигалась, и Януш заметил, что те, в папахах, внимательно наблюдают за ними.
Вдруг Билинская сделала шаг вперед и, стоя на верхней ступеньке крыльца, патетически вскинув руку, крикнула:
— Это вы убили моего мужа!
Вожаки переглянулись, а по толпе прошел ропот, затихая в задних рядах, будто разбившаяся волна.
Януш понял, что такое начало не сулит ничего хорошего, и решил повернуть дело иначе. Став рядом с Билинской и стараясь достать взглядом дальние ряды, он крикнул:
— Чего вы хотите? Зачем вы сюда пришли?
Он не узнал собственного голоса, петушиного, хриплого от бессонницы, искаженного страхом. Толпа молчала, но один из вожаков сделал шаг к крыльцу, другой полез в задний карман.
Внезапно между Билинской и Янушем встал Спыхала в полушубке, накинутом на плечи.
Окинув взглядом собравшихся людей, он остановился на том, который вышел вперед, и сказал:
— Разрешите хозяевам уехать в город.
Человек в папахе презрительно взглянул на всех троих и спросил:
— Где старый граф?
— Старый граф умирает, — ответил Спыхала.
По толпе снова прошел ропот.
Человек в папахе открыл было рот, но ему даже слова не дал сказать другой, тот, что полез в карман, теперь он уже держал в руке наган.
— Шо за шутки?! — заорал он.
За спиной Януша в доме послышались шаги. У бокового входа началось какое-то движение, и толпа расступилась. Где-то наверху звякнуло стекло, и тут Януш увидел, как из кухонных дверей вышли Карл и Ганс, неся простую белую железную кровать, на которой лежало что-то закутанное в одеяла и меха.
Спыхала показал пальцем на эту кровать:
— Это вовсе не шутки, видите…
За Карлом и Гансом по коридору, образовавшемуся в толпе, шли несколько солдат, подгоняя их в сторону газона. Увидев, что, кроме парадной двери, в доме есть еще какие-то боковые входы, люди начали вливаться в них бесшумно, словно вода. И вскоре из глубины дома донеслись крики, звон стекла, глухой стук отодвигаемой мебели.
В одну минуту площадка перед домом опустела. Кровать со старым графом австрийцы поставили посреди газона.
— Стоять здесь, — сказал человек с револьвером.
Януш с сестрой и Спыхала медленно сошли по ступенькам крыльца. Билинская, опустившись на колени на желтую, подмерзшую траву, припала к кровати больного. Рядом застыл солдат с винтовкой. Януш, стоя у изголовья, бессмысленно поглаживал железную спинку кровати и глядел на пряди волос, торчащие из-под одеяла, натянутого больному по самый нос. Граф тяжело дышал, минутами он вдруг хватал ртом холодный воздух, а после еще больше задыхался.
Поправляя на себе папахи и сабли, вожаки медленно поднялись на крыльцо.
Откуда-то появилась Бесядовская с охапкой пальто и шуб и окутала ими Билинскую, которая не хотела вставать с колен и, прижавшись к ложу отца, плакала не переставая.
Кто-то тронул Януша за плечо. Он оглянулся.
Молодой человек протянул ему руку и сказал:
— Здравствуй! Что за встреча! А у меня письмо для тебя.
Ошеломленный Януш даже не подал руки. Молодой человек расстегнул френч и вытащил из-за пазухи пухлый бумажник. Он довольно долго искал письмо, и, когда наконец, найдя нужную бумажку, протянул ее Янушу, тот узнал его. Это был Володя Тарло.
— Володя! Мой отец умирает, сестра одна с ребенком…
— Ребенок уже у меня, — сказал Володя.
— Ее мужа убили.
— Знаю, знаю, бери же письмо! Ну!
Януш схватил листок, который протягивал ему Тарло.
— Я не надеялся увидеть тебя, — продолжал Володя, — но Ариадна на всякий случай дала мне эту записку. «Может, все-таки встретишь его», — сказала она.
— Так это письмо от Ариадны? — спросил Януш, чувствуя, что бледнеет.
— Ну, а от кого же? Чудак ты, от кого же у меня может быть письмо к тебе?
— Правда? — переспросил Януш. Потом, придя в себя и не прочтя письма, он схватил Володю за руку и, по примеру Володи перейдя на «ты», сказал: — Дай нам повозку и лошадей до Сквиры, отец умирает. Ребенок…
— Ох уж эти мне детки кровопийц… — полушутливо сказал Володя, а затем добавил: — Сейчас я найду для вас лошадей… и солдата с винтовкой, это самое главное. Но мне тоже приходится быть осторожным… — Он окликнул парня, шедшего через двор, и спросил, нельзя ли как-нибудь незаметно достать лошадей.
— Увидимся в Одессе, — сказал Янушу Володя.
— В Одессе? — удивился тот.
— Ну конечно, в Одессе. Я надеюсь, вы приедете к нам?
Не замеченные толпой, они пересекли двор. За ними следовал старый солдат в изорванной шинели, неся на руках завернутого в одеяльце спящего Алека.
У ворот Володя остановился.
— Ты не думай, — сказал он, — это не мы… Это украинские националисты. Ненависти к вам у них накопилось порядком.
— А ты что здесь делаешь? — спросил Януш.
Володя усмехнулся.
— Так ведь за всем уследить надо. Вам я дам, пожалуй, верных людей. Лишние жертвы никому не нужны…
Возвращаясь к отцу, Януш заметил, что Билинская, Бесядовская, Спыхала, оба австрийца — все они, стоя у кровати, смотрят в одну сторону. Он проследил за их взглядом. Сквозь крытую гонтом крышу дома пробивались бледно-желтые языки пламени.
Не зная, что делать, Януш припал к кровати, словно хотел разбудить старого Мышинского. Перед ним было мертвое, багрово-желтое лицо отца, с открытым ртом. Веки его были сомкнуты. Смертный холод уже лежал на лице старого графа.
