Чарльз Диккенс - Повесть о двух городах
Мистер Кранчер, с увлечением следивший за допросом свидетелей, успел к этому времени весьма плотно закусить ржавчиной со своих пальцев; теперь он с таким же неослабным вниманием слушал мистера Страйвера, который, излагая присяжным дело своего подзащитного, пригонял его к ним, словно сшитую на заказ пару. Он доказывал, что незапятнанный патриот Барсед на самом деле платный фискал и предатель, человек без стыда и совести, торгующий кровью людской, презреннейший негодяй, какого свет не видал со времени гнусного Иуды, на которого он, кстати сказать, даже и лицом похож; и что добродетельный слуга Клан, его закадычный приятель и сообщник, вполне достоин своего друга; что эти два лжесвидетеля и мошенника неусыпно следили за подсудимым, которого они избрали своей жертвой, потому что он, будучи родом из Франции, часто ездил на континент по каким-то семейным делам, касающимся людей столь близких ему, что он даже под угрозой смерти не считает возможным разгласить их тайну. Что вырванные насильно и превратно истолкованные показания юной леди, — все видели, как тяжело ей было выступать в роли свидетельницы, — свелись, в сущности, к самым безобидным пустякам, — невинной болтовне, маленьким одолжениям, любезностям и услугам, какие всегда готов оказать молодой человек случайно встреченной в дороге молодой спутнице; и что тут, собственно, не о чем и говорить, за исключением глупого замечания о Георге Вашингтоне, но разве можно отнестись к подобной чепухе и нелепице иначе, как к необдуманной шутке? Что со стороны государства было бы непростительной слабостью потакать в данном случае самым низменным инстинктам толпы, ибо не годится искать себе популярность, раздувая низменные инстинкты и страхи в народе, как это делал сегодня господин главный прокурор; но что как бы он ни старался, ему, в сущности, не на что опереться, кроме как на грязные и низкие доносы, которые, к сожалению, часто искажают характер подобных дел, обременяя судопроизводство нашей страны! Но тут судья, прервав защитника, и с таким суровым видом, как если бы все это не было чистейшей правдой, заявил, что он не может допустить, чтобы в его присутствии позволяли себе в суде подобные выпады.
Затем мистер Страйвер вызвал несколько свидетелей защиты, после чего мистер Кранчер имел удовольствие слушать господина главного прокурора, который, вывернув наизнанку только что сшитую пару, так старательно пригнанную мистером Страйвером на господ присяжных, всячески доказывал, что Барсед и Клан еще во сто раз лучше, чем он мог предположить, а подсудимый во сто раз хуже. А напоследок выступил сам милорд и тоже начал выворачивать эту пару то на лицо, то наизнанку и вместе с тем старательно сметывал все так, чтобы из нее получился саван для подсудимого.
И вот, наконец, присяжные удалились на совещание, а туча синих мух снова поднялась и загудела.
Мистер Картон, который все время сидел и разглядывал потолок, и сейчас не сдвинулся с места, несмотря на бурное оживление в зале. В то время, как его ученый собрат, мистер Страйвер, разбирал разложенные перед ним бумаги, переговаривался шепотом со своими коллегами, сидящими рядом, и время от времени тревожно поглядывал на присяжных; в то время, как зрители переходили с места на место, стояли кучками, толпились в проходах; в то время, как сам милорд поднялся со своего кресла и медленно прохаживался по возвышению, отчего в публике уже прошел слух, что его лихорадит, — один только этот человек сидел привалясь к спинке стула; рваная судейская мантия наполовину съехала с его плеч, взлохмаченный парик, который он на минуту снял по просьбе судьи и тут же надел не глядя, едва держался на голове; засунув руки в карманы, он сидел, уставившись в потолок, так же, как сидел в течение целого дня. Нарочитая небрежность позы придавала ему какой-то распущенный вид, от которого его несомненное сходство с подсудимым (усилившееся во время сличения, когда он на минуту подтянулся) утратилось до такой степени, что кое-кто из зрителей, поглядывая на него теперь, замечали друг другу, что им это только показалось, на самом деле они даже ничуть не похожи. Мистер Кранчер тоже не преминул заметить это своему соседу и добавил: — Бьюсь об заклад, на полгинеи поспорю, что этому никакого дела вести не дадут, не из того теста сделан.
Однако этот самый мистер Картон оказался гораздо более наблюдательным, чем можно было подумать по его виду, потому что, едва только головка мисс Манетт беспомощно склонилась на грудь отца, он первый заметил это и сказал приставу:
— Позаботьтесь о молодой леди. Помогите джентльмену увести ее, не видите разве, что она падает?
Когда ее уводили, кругом слышались сочувственные возгласы и все очень жалели ее отца. Для него, должно быть, было большим потрясением, что его заставили припомнить тюрьму. Все видели, как он волновался, когда его допрашивали; с той минуты на лицо его словно легла тень, и то напряженно-сосредоточенное выражение, от которого он казался совсем стариком, уже больше не покидало его. Когда он выходил, присяжные, которые как раз в эту минуту возвращались на свои места, остановились, выжидая, а затем старшина обратился с просьбой к судье. Мнения присяжных разделились, и они просили разрешения удалиться, чтобы продолжить совещание. Милорд (у него, видно, не выходил из головы Георг Вашингтон) выразил изумление, что у них могло возникнуть разногласие, но милостиво разрешил им удалиться, разумеется под охраной, и сам удалился. Процесс затянулся на весь день, и в зале начали зажигать лампы. Прошел слух, что присяжные еще не скоро вернутся. Зрители стали понемножку расходиться, всем хотелось промочить горло, перекусить. Подсудимый отошел от барьера и, скрывшись за загородкой, сел на скамью.
Мистер Лорри, который вышел из зала вслед за юной леди и ее отцом, вернулся на свое место и помахал рукой Джерри, подзывая его к себе, и так как толпа сильно поредела, Джерри без труда пробрался вперед.
— Джерри, если хотите, можете пойти закусить. Только держитесь поблизости, чтобы не пропустить, когда вернутся присяжные, потому что, как только объявят приговор, вы сейчас же должны сообщить о нем в банк. Вы у нас проворный рассыльный, и уж, конечно, доберетесь до Тэмпл-Бара много раньше меня.
Хотя у Джерри почти что не было лба, на нем все-таки хватило места приложить два пальца, что он и поспешил сделать, дабы подтвердить, что он хорошо усвоил все сказанное мистером Лорри, так же как и перепавший ему при этом шиллинг. В эту минуту подошел мистер Картон и тронул мистера Лорри за плечо.
— Как чувствует себя юная леди?
— Она очень расстроена, но отец старается ее успокоить; после того как ее увели из зала, ей стало получше.
— Пойду скажу подсудимому, а то вам, знаете, как почтенному банковскому служащему не след, пожалуй, разговаривать с ним на виду у публики.
Мистер Лорри вспыхнул, точно уличенный в том, что он действительно подумывал сделать, да не решился, а мистер Картон пошел по проходу к дверям, которые вели к скамье подсудимых. Так как выход из зала был в той же стороне, Джерри, весь обратившись в глаза, уши и ощетинившиеся вихры, двинулся за ним следом.
— Мистер Дарней!
Подсудимый подошел к барьеру.
— Вам, конечно, не терпится узнать о свидетельнице мисс Манетт. Она ничего, оправилась. Просто слишком переволновалась. Но сейчас ей уже лучше.
— Я очень огорчен, что она волновалась из-за меня. Можете вы ей передать это и сказать, что я ей бесконечно признателен?
— Да, могу. Передам, конечно, раз вы просите.
Мистер Картон держался так пренебрежительно, что в этом было что-то почти вызывающее. Он стоял к подсудимому боком, облокотясь на барьер, и разговаривал с ним через плечо.
— Очень прошу вас! Примите мою искреннюю благодарность.
— А как вы думаете, мистер Дарней, что вас теперь ждет? — спросил Картон все так же через плечо.
— Самое худшее.
— Да, это, конечно, разумно — так думать, да и ближе всего к истине. Но, на мой взгляд, то, что они снова удалились, пожалуй, говорит в вашу пользу.
Задерживаться в проходе у дверей не разрешалось, и Джерри, так и не дослушав, ушел, а они остались стоять рядом, и оба отражались в зеркале, висевшем над скамьей подсудимых, ужасно похожие, если вглядеться в черты, и вместе с тем совсем не похожие друг на друга.
В нижних коридорах суда набилось много народу; публика, томясь ожиданьем — вот уже полтора часа, коротала время за пивом и пирогами с бараниной. Примостившись кое-как на скамье, охрипший рассыльный, отяжелев после закуски, уже начал было клевать носом, как вдруг толпа загудела, заворошилась, и людской поток, хлынув вверх по лестнице, понес его за собой.
— Джерри! Джерри! — кричал мистер Лорри, уже стоявший в дверях зала.
— Я здесь, сэр, здесь! Никак не пролезешь! Я, вот он, тут, сэр!
Миотер Лорри протягивал ему через головы бумажку.
