Джером Джером - Пол Келвер
Старый Нужник страшно обрадовался, решив, что его методы педагогического воздействия наконец-то возымели успех. „Молодец, Брайан, — вскричал он, потирая длинные, худые руки, — я всегда знал, что никакой ты не дурак, а только прикидываешься!“
— Ничего я не прикидывался, — пробормотал Дэн, с сожалением покидая насиженное место, недосягаемое для вражеской артиллерии. К концу дня у него уже был готов план отхода на исходные позиции.
Когда мы вместе с Дэном, выйдя из класса, стали спускаться в вестибюль, нас нагнал Старый Нужник.
— Мальчик мой, неужели тебе не стыдно? — с горечью в голосе спросил он, дружески положив руку Дэну на плечо.
— Совесть моя чиста, сэр, — улыбнувшись, ответил Дэн, — Не то что у некоторых. — и со значением посмотрел в глаза Старому Нужнику.
Это был здоровяк, каких мало. Нас училось человек двести, но вряд ли бы во всей школе сыскалось с полдюжины силачей, которые отважились бы потягаться с ним, рассчитывая на победу; да и то это были парни из шестого основного — выпускного класса; в школу они являлись в цилиндрах, при зонтиках, и, естественно, мериться силой с каким-то четвероклашкой они считали ниже своего достоинства. Но драться Дэн не любил, а когда его все-таки вынуждали, то махал руками без всякого азарта, удары наносил лениво, как будто делая одолжение своему противнику.
Как-то мы решили прогуляться по Риджентс-парку. У калитки, что напротив Ганновер-гейт, путь нам преградил здоровенный мальчишка-рассыльный с пустой корзиной. Рядом с ним стояли два громилы, только помельче.
— А здесь входа нет, — сказал нахалюга с корзиной.
— Это с каких пор? — поинтересовался Дэн.
— А вот с таких. А всем, кто входит, дают пенделя, — получили мы исчерпывающий ответ.
Не говоря ни слова, Дэн повернулся, и мы пошли к следующей калитке.
Мальчишка-рассыльный, окончательно обнаглев, побежал за нами.
— Ну, что, салага, сдрейфил? А по мордам получить не щекотно будет?
Прохожих не было видно: зима, ненастье, время рабочее.
— А ну давай, попробуй, — Дэн резко остановился.
Мальчишка легонько шлепнул его по щеке. Было не больно, но унизительно. Любой уважающий себя мальчик, чтящий кодекс чести, тут же полез бы в драку.
— И все? — спросил Дэн.
— А что, мало? — растерялся мальчишка с корзиной.
— Тогда гуляй, — успокоил его Дэн, и мы пошагали прочь.
— Хорошо, что он не стал больше задираться, — радовался Дэн. — Мне сегодня в гости идти.
А в другой раз, где-то в районе Лиссон-гроув, он отколошматил юного грубияна. Обидчик был раза в два здоровее его. Вся вина незадачливого подметальщика улиц заключалась в том, что он, помахивая метлой, как бы невзначай сбил с Дэна шляпу и поддал ее ногой.
— Ну сбил, так сбил, ладно: со всяким случается, — вразумлял бедолагу Дэн, утирая носовым платком его раскровавленную физиономию. — Так зачем было шляпу ногой пинать, а?
А еще помню, как шли мы как-то жаркий летним днем в Хадли-Вудс. Компания была небольшая — человека три-четыре, не считая Дэна. Пройдя церковь, мы свернули с главной аллеи, пошли по тропинке и уперлись в поле. Тут Дэн достал из кармана огромную, явно сочную грушу.
— Откуда она у тебя? — спросил один наш одноклассник, некто Дадли, пижон и двоечник.
— Из фруктовой лавки, — ответил Дэн. — В той лавке напротив церкви всегда отличные груши. Хочешь кусочек?
— А говорил, что у тебя больше нет денег, — укоризненно сказал Дадли.
— А денег и не было, — ответил Дэн, протягивая ему на кончике ножа истекающий соком ломтик груши.
— А как же ты купил без денег? Кто тебе продаст в кредит? — усомнился в искренности его слов Дадли, отправляя грушу в рот.
— А я и не покупал.
— Ты что, украл ее?
— А то как же?
— Значит, ты вор, — заявил Дадли, вытирая рот и сплевывая косточки.
— Не велика беда. Можно подумать, ты лучше.
— Да, лучше.
— Чья бы корова мычала… А кто в прошлую среду залез в чужой сад, объелся зелеными яблоками, да так, что живот заболел?
— Тоже мне, сравнили. Это не воровство.
— А что же тогда?
— Это совсем другое.
— А в чем разница?
Никакой разницы Дэн не видел, и разубедить его было невозможно.
— Воровство — оно всегда воровство, — упорствовал он, — залез ли ты в чужой сад или стянул грушу с прилавка. Ты, Дадли, вор; и я вор. Давай, ребята, налетай: тут еще по кусочку выйдет.
Слаб человек, слаб! Поступок Дэна нас глубоко возмутил (впрочем, так ли уж глубоко?), о чем мы ему и заявили; но и от груши отказываться не стали. Наши морали Дэн пропустил мимо ушей — ему было в высшей степени наплевать, что о нем думают.
С Дэном я делился своими сокровенными мыслями, зная, что он не станет смеяться. Иногда он соглашался со мной, но иногда его суждения ошеломляли, ставя все с ног на голову. Приближался годовой экзамен. Отец с матушкой мне ничего не говорили, но я-то знал, с каким волнением они ждут результата: отцу хотелось знать, как прочно я усвоил учебный материал, а матушке — как учителя оценят мое прилежание Я старался изо всех сил, зубрил, но уверенности, что я буду первым, у меня не было: я знал, что награды достаются не тем, кто больше знает, а тем, кто отвечает четко и уверенно, хотя они могут нести и откровенную чушь; то же самое мы наблюдали и в жизни.
— Ты что-нибудь учишь, Дэн? — спросил я его. Дело было солнечным июньским утром на Праймроуз-хилл.
Я знал, что спрашивать его об этом бессмысленно. Мне просто хотелось, чтобы и он спросил меня о том же.
— Тому, что мне надо, здесь не учат, — ответил Дэн в своей обычной манере: брезгливо морщась, лениво растягивая слова. — Так что не следует и стараться ради какой-то дешевки. А вы, юноша, конечно же зубрите в поте лица? — ехидно спросил он.
Я ждал этого вопроса.
— Хочу попробовать получить высший балл по истории, — скромно потупился я, — да вот только даты все никак не запомнить..
— А здесь только даты и учат, — не стал утешать меня Дэн. — Старый Флорет считает, что ты и картошку есть не научишься, если не будешь знать, в каком году родился этот самый Рэлли.
— Я много молюсь Богу, чтобы он помог мне получить награду по истории, — признался я. Дэна я не стеснялся. Он никогда надо мной не смеялся.
— А вот это напрасно, — сказал он. Я недоуменно посмотрел на него. — Это нечестно, другие ребята окажутся в неравных условиях. Получится, что ты не сам завоевал награду, а получил ее по знакомству.
— А кто мешает им молиться? — не соглашался я.
— Если все начнут молиться, — ответил Дэн, — ничего хорошего из этого не выйдет: награда достанется не тому, кто лучше всех знает историю, а тому, кто больше всех молился. Это все старый Флорет придумал.
— Но ведь нас учили молиться о том, чего мы хотим? — стоял на своем я.
— На дармовщинку только скотине что-то перепадает, — парировал Дэн, на что я ничего не смог возразить. Не мог тогда, не могу и сейчас. Наверное, он и по сю пору придерживается этого столь неортодоксального взгляда.
На все у него имелась собственная точка зрения; Например, он считал, что Ахиллес никакой не герой, а жалкий трус.
— Ведь так нечестно. Ему надо было бы откровенно признаться, что единственное его уязвимое место — пятка, и пусть троянцы попробуют туда попасть — это не так-то легко, — спорил он, — А король Артур и прочая шушера с их мечами-кладенцами? Разве это честно? Тут никакой храбрости не надо, если знаешь, что кто бы против тебя ни вышел, ты все равно его победишь. Коварные трусы — вот кто они такие!
В тот год награда мне не досталась. Дэн же, как ни странно, получил — по арифметике. В четвертом начальном это был единственный предмет, который ему нравился. Он любил, чтобы все было честно, по правилам.
Отец заперся со мной в кабинете и полчаса лично экзаменовал меня.
— Странно, Пол, — сказал он, — Ведь ты же все знаешь!
— Меня спрашивали то, чего я не знаю. Они делали это нарочно! — выпалил я и, чуть не плача, прижался к его плечу, Отец походил по кабинету и присел рядом со мной.
— Послушай, Картошкин, — сказал он. Давно меня не называли этим детским прозвищем. — Похоже, ты уродился в меня, такой же неудачник.
— Разве ты неудачник? — удивился я.
— Еще какой! — ответил отец, ероша волосы. — Почему — сам не пойму. Вроде бы стараюсь изо всех сил, работаю не покладая рук — но что я ни делаю, все выходит не так. Хоть бы раз что получилось!
— А мистер Хэзлак? Сам же говорил, что вместе с ним в наш дом пришла удача, — я удивленно посмотрел на отца. — Ведь мы же процветаем?
— А, так уже тысячу раз бывало, — сказал отец. — Поначалу все идет вроде бы ничего, а кончается одним и тем же — я банкрот.
Я обнял его за шею; я всегда относился к отцу, как к старшему товарищу, но старшему ненамного.
— Видишь ли, когда я женился на твоей матери, — продолжал он, — я был очень богат. У нее было все, что ей хотелось.
