Чарльз Диккенс - Домби и сын
— A онѣ недалеко отсюда? — спросила Флоренса, насильно увлекаемая впередъ.
— Сусашна близехонько, a другія почти подлѣ нея, — отвѣчала добрая бабушка.
— Никого не ушибли? — вскричала Флоренса.
— Никого: всѣ цѣлехоньки, — отвѣчала добрая бабушка.
Флоренса при этомъ извѣстіи заплакала оть радости и охотно пошла за ней, хотя по временамъ, украдкой взглядывая на ея лицо и особенно на чудодѣйственный роть, не могла надивиться страшной фигурѣ доброй бабушки, и невольно задавала себѣ вопросъ: какая же должна быть злая бабушка, если таковая существуетъ на бѣломъ свѣтѣ.
Нѣсколько времени онѣ шли по глухимъ, безлюднымъ мѣстамъ, проходя по дворамь, гдѣ выжигали кирпичи и дѣлали черепицу. Наконецъ, старуха повернула въ темный и узкій переулокъ, гдѣ грязь лежала глубокими выбоинами среди дороги. Она остановилась передъ скаредной избушкой съ трещинами и скважинами со всѣхъ сторонъ, но крѣпко-накрѣпко запертой большимъ замкомъ. Вынувъ изъ кармана ключъ, она отворила дверь, впихнула ребенка въ заднюю комнату, гдѣ въ безпорядкѣ на полу разбросаны были кучи разноцвѣтныхъ лохмотьевъ, груды костей и просѣянной пыли или пепла. Стѣны и полъ казались вычерненными сажей, и во всей комнатѣ не было никакой мебели.
У дѣвочки отъ страху отнялся языкъ, и она чуть не упала въ обморокъ.
— Что ты такъ вылупила глаза? — сказала добрая бабушка, толкая ее въ бокъ. — Не бойся, я тебя не задушу. Садись на лоскутья.
Флоренса повиновалась и съ умоляющимъ видомъ подняла кверху сложенныя руки.
— Ты мнѣ не нужна, и больше часу я не задержу тебя, — сказала старуха. — Понимаешь, чго я говорю?
Дѣвочка съ большимь затрудненіемъ выговорила: "да".
— Такъ смотри же, — продолжала старуха, усаживаясь на кучу костей, — не разсерди меня. Если не разсердишь, я тебя выпущу цѣлехоньку, a если… то ужъ не пеняй, я задушу тебя, какъ котенка. Отъ меня ты никуда не увернешься: могу я задушить тебя во всякое время, хоть бы лежала ты дома на своей постели. Ну, такъ теперь разсказывай: кто ты? все разсказывай, что знаешь. Ну, пошевеливайся.
Угрозы и обѣщанія старухи, страхъ оскорбить ее, необычная въ ребенкѣ привычка владѣть собой, казаться спокойною и подавлять въ себѣ чувства страха и надежды, — все это доставило ей возможность выполнить грозное повелѣніе и разсказать свою маленькую исторію такъ, какъ она ее знала. Старуха съ большимъ вииманіемъ выслушала до конца.
— Такъ тебя зовутъ Домби? А? — спросила м-съ Браунъ.
— Точно такъ, бабушка.
— Ну, такъ слушай же, миссъ Домби, — ирошииѣла добрая бабушка, — мнѣ нужно твое платье, твоя шляпка и твои двѣ юбки, и все, безъ чего ты можешь обойтись. Ну! Раздѣвайся.
Флоренса, обративъ испуганные глазки на ужасную старуху, съ возможной скоростью начала дрожщими руками исполнять ея приказь. Когда она скинула съ себя всѣ эти наряды, м-съ Браунъ внимательно ихъ осмотрѣла, и, по-видимому, осталась совершенно довольною добротой и высокой цѣнностью матерій.
— Ум-мъ! — прохрипѣла старая вѣдьма, устремивь сверкающіе зрачки на блѣдіюе лицо своей жертвы. — Больше ничего не видать на тебѣ кромѣ башмаковъ. Давай сюда башмаки.
Флоренса проворно скинула башмаки, надѣясь этой готовностью угодить м-съ Браунь. Тогда старуха начала рыться въ кучѣ лохмотьевъ и черезъ нѣсколько минутъ вытащила оттуда какое-то грязное платьице, старый истасканный салопъ съ разнокалиборными заплатами и безчисленными прорѣхами по бокамъ, и гадкую испачканную тряпицу, суррогатъ женской шляпы, вытащенный, вѣроятно, изъ помойной ямы или навозной кучи. Она приказала Флоренсѣ одѣваться, и бѣдная дѣвочка, надѣясь на скорое освобожденіе, поспѣшно стала напяливать на себя эти лохмотья.
Надѣвая гадкую шапку, похожую болѣе на какое-то изорванное сѣдло, чѣмъ на женскій головной уборъ, Флоренса второпяхъ запуталась въ своихъ роскошныхъ волосахъ и долго не могла приладить этой тряпки къ своей головѣ. М-съ Браунъ схватила огромныя ножницы и вдругь пришла въ неописанное изумленіе, при взглядѣ на свою жертву.
— Зачѣмъ ты не оставила меня въ покоѣ, — закричала старуха, — когда я была довольна? Глупая дѣвчонка!
— Прости меня. Я не знаю, что я сдѣлала, — лепетала Флоренса. — Я не виновата.
— Вотъ я тебѣ дамъ не виновата! — завопила старая вѣдьма, взъерошивая съ неистовымь удовольствіемъ локоны бѣднаго ребенка. — Ахь, ты, Господи Владыка! Другая на моемъ мѣстѣ прежде всего сорвала бы съ тебя эту гриву!
У Флоренсы отлегло отъ сердца, когда она увидѣла, что старухѣ нужны только ея волосы, a не голова. Она съ кротостью обратила на нее глаза и не сдѣлала никакого соиротивленія.
— Если бы y меня y самой не было дѣвки, которая такъ-же, какъ и ты щеголяла своими волосами, — сказала м-съ Браунъ, — я не оставила бы ни одного клочка на твоей башкѣ. Но теперь далеко моя дѣвка, далеко за морями! У! у!
Это восклицаніе вовсе не мелодическое, но исполненное глубокой тоски и сопровождаемое дикими жестами костлявыхъ рукъ, болѣзненно отозвалось въ сердцѣ Флоренсы, и она еще больше испугалась страшной старухи. Это обстоятельство спасло ея локоны. Взмахнувъ два-три раза огромными ножницами надъ ея головой, м-съ Браунъ велѣла ей хорошенько запрятать волосы подъ шляпу, и не подавать соблазнительнаго повода къ искушенію. Одержавъ надъ собой такую трудную побѣду, старуха снова усѣлась на кучу костей, закурила коротенькую черную трубку, и губы ея зачавкали наистрашнѣйшимъ образомъ, какъ будто бы она хотѣла проглотить чубукъ.
Выкуривъ трубку, она велѣла Флоренсѣ нести кроличью шкуру, чтобы придать ей видъ своей обыкновенной спутницы и сказала, что отведетъ ее на большую улицу, откуда она можетъ разспрашивать о дорогѣ къ своимъ друзьямъ. Но въ то же время старуха, съ грозными заклятіями и подъ опасеніемъ страшнаго мщенія, строго-настрого запретила своей жертвѣ справляться объ отцовскомъ домѣ, который могь быть очень недалеко; a она должна была разспрашивать объ отцовской конторѣ въ Сити, простоявъ напередъ на одномъ мѣстѣ, гдѣ будетъ указано, до тѣхъ поръ, пока часы не пробьютъ трехъ. Всѣ эти распоряженія м-съ Браунъ подкрѣпила увѣреніемъ, что за ней станутъ присматривать зоркіе глаза, и ни одно ея движеніе не укроется отъ бдительнаго наблюденія. Флоренса обѣщала во всей точности выполнить строгія приказанія.
Наконецъ, м-съ Браунъ, выступая впередъ, повела превращенную и оборванную дѣвочку по лабиринту тѣсныхъ улицъ, переулковъ и закоулковъ, которые черезъ нѣсколько времени вывели ихъ на пустой огромный дворъ съ проходными воротами, откуда можно было слышать стукъ проѣзжавшихъ экипажей. Указавъ на эти ворота, старуха на прощаньи схватила свою спутницу за волосы, какъ будто раскаявалась въ своемъ великодушіи, и сказала глухимъ голосомъ:
— Ну, теперь ты знаешь, что дѣлать. Стой тутъ до трехъ часовъ, и потомъ отыскивай контору отца. Да смотри y меня ни, гу-гу! не то я задушу тебя, какъ кошку.
Флоренса почувствовала, что гора свалилась съ ея плечъ, когда она осталась одна. Вѣрная строгимъ приказаніямъ, она робко остановилась въ одномъ углу пустого двора и, обернувшись назадъ, увидѣла, что страшная старуха все еще стоитъ y забора, трясетъ головой и машетъ кулакомъ. какъ бы припоминая свои угрозы. Вслѣдъ за тѣмъ, перепуганная дѣвочка еще оглядывалась нѣсколько разъ, почти каждую минуту; но старуха уже исчезла, и не было больше никакихъ слѣдовъ ея тайнаго или явнаго присутствія.
Мало-по-малу Флоренса начала въ своей засадѣ присматриваться и прислушиваться къ уличной суматохѣ, съ нетерпѣніемъ дожидаясь вожделѣнныхъ ударовъ часового колокола. Но часы, по-видимому, сговорились никогда не пробить трехъ. Наконецъ, къ несказанному счастью, на колокольнѣ забили четверти, и вслѣдъ затѣмъ раздалось: разъ, два, три; Флоренса оглянулась во всѣ стороны, сдѣлала шагъ впередъ, но тутъ же остановилась, опасаясь оскорбить этой торопливостью всемогущихъ шпіоновъ м-съ Браунъ. Потомъ, увѣрившись, что никто за ней не присматриваеть, она поспѣшно, какъ только позволяли большіе и изорванные коты, выбѣжала изъ воротъ, крѣпко держа въ рукѣ кроличью шкуру.
Объ отцовской конторѣ ей извѣстно было только то, что она принадлежала Домби и Сыну, что это знаменитая контора въ Сити. Поэтому она могла только спрашивать, гдѣ пройти къ Домби и Сыну въ Сити, и какъ эти вопросы обращены были исключительно къ дѣтямъ — большихъ она боялась — то не получила никакого удовлетворительнаго отвѣта. Продолжая потомъ разспрашивать только о Сити, она мало-по-малу достигла этой огромной части города, которою управляетъ страшный лордъ-мэръ.
Утомленная продолжительной ходьбой, измученная безпрестанной толкотней, оглушенная пронзительнымъ шумомъ и суматохой, безпокоясь о своемъ братѣ и о потерянныхъ нянькахъ, устрашенная всѣмъ, что случилось и что еще могло съ нею случиться, особенно когда явится она въ этомъ рубищѣ на глаза раздраженному отцу, Флоренса нѣсколько разъ останавливалась рыдать, облегчая истерзанное сердце горькими слезами. Но толпа въ эту пору или вовсе не обращала вниманія на маленькую нищую въ лохмотьяхъ, или равнодушно проходила мимо въ томъ предположеніи, что ее выучили этимъ способомъ возбуждать состраданіе и выманивать деньги. Призвавъ на помощь все присутствіе духа, всю твердость характера, искушеннаго преждевременнымъ опытомъ и несчастіями, Флоренса, почти выбиваясь изъ силъ, продолжала идти по указанному направленію, имѣя въ виду постоянно одну цѣль.
