Фазиль Искандер - Сандро из Чегема. Книга 3
– Молодец, – говорит, – дай руку! Ты первый шоферюга, который меня перехитрил. Но дело не в этом. Ты чужак. Приехал – уехал. Я думал – это наши ребята меня разыграли. Езжай! Только дай слово, что до Гудаут включительно никому ничего не расскажешь! А дальше – кому хочешь рассказывай!
Я даю слово и еду дальше. Душа у меня кейфует: и деньги заработал, и этого знаменитого хохмача перехитрил… За Гудаутой есть ресторанчик. И я решил спокойно там пообедать и посидеть с нашими ребятами, если их там встречу. Захожу, а там целая орава сидит. Среди них двое моих друзей.
Ребята предлагают выпить, но я на колесах никогда не пью и отказываюсь. Мне не терпится рассказать про этот случай. И как раз в это время в ресторан заходит местный автоинспектор и подсаживается к нам. Я думаю – все равно расскажу, еще смешнее будет. Я рассказываю, ребята умирают от хохота и подначивают местного автоинспектора. Он тоже смеется. Сам абхаз, между прочим.
А когда я кончаю, он лично подымает тост за мою находчивость и предлагает всем выпить. Все пьют за меня, и мне, конечно, приятно. И тогда он мне предлагает двумя-тремя стаканами отблагодарить друзей за тост, поднятый в мою честь. Я отказываюсь, но он не отстает, говорит, что ответственность целиком и полностью берет на себя как автоинспектор. Но я тоже слабину не показываю.
– Спасибо, – говорю, – дорогой! Но я, во-первых, на колесах вообще никогда не пью. А во-вторых, у меня дорога и дальше тоже есть автоинспектора.
Я еще немного посидел с ними, а потом попрощался и вышел. Вдруг этот автоинспектор догоняет меня возле моей машины. Я что-то почувствовал, но еще не понял что к чему.
– Слушай, – говорит, – покажи мне свои права.
– Зачем? – удивляюсь я.
– Надо, – говорит, – потом скажу.
Я за собой никакой вины не чувствую и спокойно даю ему свои права. Он вынимает оттуда талон и вдруг делает прокол. Я балдею.
– За что?! – говорю.
– Здесь, – говорит, – стоянка запрещена, а ты целых два часа здесь простоял. А сам смеется.
– Тогда оштрафовал бы, – говорю, – если ты такой честняга. Прокол зачем сделал?!
– Да, – говорит, продолжая смеяться, – здесь стоянка запрещена, и к тому же ты в своем рассказе кое-что утаил.
– Что я утаил, – говорю, – и какое это имеет отношение к проколу?
– Ты утаил, – говорит он, – что дал слово до Гудауты включительно никому об этом не рассказывать.
И в самом деле я об этом не говорил, не потому, что хотел скрыть, а просто забыл, это для моего рассказа не имело значения. Но откуда он узнал об этом? И тут я допетрил.
– Он что, звонил? – говорю.
– А ты думаешь, – смеется он, – кроме тебя, никто не может пользоваться телефоном.
– Но откуда он узнал, – говорю, – что я остановлюсь в этом ресторане?
– Он все знает, – продолжает этот автоинспектор, – ты думал, что его сделал, но он в конце концов тебе отомстил.
Теперь что я ему скажу? Власть! Я уже сел в машину, думая, лучше бы он мой проклятый язык проколол, чем талон. Он, уже вижу, возвращается к ресторану, чтобы там рассказать, как они меня сделали.
И тут я вспомнил, что я не допустил нарушения слова.
– Стой, – говорю, – что-то хочу сказать!
– Что? – поворачивается он.
– Я же, – говорю, – рассказал об этом уже здесь, за городом. Если ты такой честный, почему ты мне прокол сделал?
– Город растет, – отвечает он, – и ресторан теперь считается в черте города. Включительно!
– Но я же не знал! – кричу.
– Надо было знать, – отвечает он и входит в ресторан.
Вот какая жизненная история со мной случилась, когда я три года назад находился в командировке на Пицунде.
Мы посмеялись рассказу этого лихача, и он, с кротким терпением выждав, пока мы отсмеемся, спросил у меня:
– Вот про этот случай, который был лично со мной, ты можешь написать?
– Попробую, – говорю, – не знаю, что получится. В нашей компании был один старый рыбак. Среди таких рыбаков встречаются весьма затейливые законотолкователи. Когда рыба не клюет, они со всех сторон обдумывают вопросы государственного устройства и правопорядка. А так как рыба с годами на Черном море клюет все хуже и хуже, они в толковании этих вопросов достигают гигантских глубин.
– Никакая цензура не пропустит, – важно заметил он. Однако, помолчав, обнадежил: – Но если в конце прибавить, что всех нарушителей арестовали, могут пропустить.
– И меня? – спросил лихач.
– И тебя, – безжалостно кивнул законотолкователь.
– А меня за что?! – воскликнул рассказчик.
Все рассмеялись искренности его удивления, но тут вся эта история продвинулась еще на один виток.
– Когда это с тобой случилось? – спросил у шофера самый молчаливый участник нашей компании.
– Три года тому назад, – сказал шофер.
– Я там недавно проезжал, – заметил молчун, – твой гравий до сих пор лежит возле милицейского поста.
Предположения по поводу столь длительной консервации скромного памятника стратегической победы нашего лихача были прерваны появлением официантки с дымящимися чашечками кофе на подносе.
Пока шофер рассказывал свою историю, я следил за дядей Сандро. Он поглядывал на шофера, можно сказать, с гётеанской, олимпийской доброжелательностью, поощрительными кивками подчеркивая наиболее сладостные детали. Казалось, выражение лица его говорило: да, растут у нас хорошие рассказчики, возможно, и не без нашего влияния.
Реплики застольцев были выслушаны им тоже достаточно поощрительно. После этого он взял со стола чашечку кофе.
– Раз уж заговорили о дорожных делах, – начал он, отхлебывая кофе, – я тоже кое-что расскажу. Если кто то из вас уже слышал эту историю, ничего, еще раз послушает. Хороший рассказ, как песня, его много раз можно слушать.
Три года тому назад в один мартовский вечер мне надо было срочно поехать в село Анхара. Дело там у меня была с одним человеком. Такое дело, которое никак нельзя отложить до утра. Я спускаюсь к дому моего соседа Тенгиза и оттуда звоню моему племяннику Кемалу. У него машина.
Так, мол, и так, говорю, надо срочно ехать в село Анхара. Кемал, как обычно, минут десять мыкал в трубку, а потом говорит:
– Не обижайся, дядя, но я сегодня не могу ехать.
– Чего это ты не можешь ехать?
Опять засопел. Вообще, чтобы с нашим Кемалом дело иметь, надо с буйволиными нервами родиться. На выхода нет, машина нужна.
– Мы, летчики, – наконец переходит он к словам, – верим в предчувствие. Да и погода плохая… Завтра поедем…
Завтра! Завтра уже поздно будет для моего дела.
– Твое предчувствие, – говорю, – это твоя лень, с которой я борюсь уже шестьдесят лет. И какой ты летчик, если ты уже тридцать лет не летаешь, а сидишь в диспетчерской? И какой ты племянник, если в год раз не можешь повезти меня на своей машине?
Одним словом, заставил его приехать. Погода в самом деле плохая. Идет мокрый снег, но на земле не держится, тает. Сажусь, едем. Только выехали за город, он вдруг говорит:
– Предчувствие меня не обмануло.
Так говорит, как будто уже что-то случилось. Но дорога нормальная, и мы едем нормально. Я смотрю на него, а он, как обычно, молчит, вперед смотрит. И на голове его эта замусоленная беретка, которую я ненавижу. Сколько раз я ему объяснял, что беретка кавказскому мужчине вообще не идет. Беретка идет латышам. Эстонцам тоже идет. Нет, он за рулем всегда в беретке. И главное, никак не снашивается. Уже лет пятнадцать, как только сядет в машину, беретку надевает. Выходит – беретку в карман.
– Что означает твое предчувствие? – спрашиваю у него.
Минут пять молчит.
– Забыл, – говорит, – свою корреспондентскую книжку.
У него в самом деле есть такая книжка, как будто он внештатный корреспондент журнала «Советская милиция». Есть такой журнал в Москве. У него там товарищ работает, и тот подарил ему такую книжку. Если выпивший едет за рулем и милиция его останавливает, он им эту книжку сует, и они только честь отдают.
– Книжка твоя нам не нужна, – говорю, – я не собираюсь с тобой выпивать. Поговорю с человеком и назад.
– Погода, – морщится он, – и к тому же село абхазских эндурцев надо проезжать.
– Погода, – говорю, – нам не мешает, мы не верхом едем. А эндурцев оставь мне Я с ними уже восемьдесят лет имею дело. И дома у меня жена-эндурка, как больной зуб во рту, но, как видишь, я до сих пор жив.
Недоволен моими словами. Молчит и только на скорость нажимает.
– Спокойней, – говорю, – ты не в самолете… Все-таки мокрый снег идет.
Едем дальше. Уже доехали до Орехового Ключа, а он вдруг говорит:
– Ты как жена моя Галя…
И больше ничего не добавляет. Вот так что нибудь скажет и на полпути остановится.
– Чем это я похож на твою жену? – говорю.
– Она тоже, – говорит, – как только сядет в машину, учит меня ездить…
Ладно. Едем дальше. Все спокойно. За несколько километров от эндурского села, которое мы должны были проехать, он вдруг останавливает машину и кивает в окно:
