Смотритель. Барчестерские башни - Энтони Троллоп
– Пригласите ко мне мисс Стэнхоуп, – сказал он лакею.
– Что-то не так, – заметила со своей кушетки Маделина.
– С Берти все кончено, – ответила Шарлотта и добавила, обращаясь к вошедшему лакею: – Знаю, знаю. Скажите, что я тотчас приду.
– Значит, из ухаживаний Берти ничего не вышло, – сказала Маделина. – Впрочем, я другого и не ждала.
– Он сам виноват. Она была достаточно подготовлена, в этом я уверена, – сказала Шарлотта со злостью, которую часто можно услышать в голосе женщины, говорящей о другой женщине.
– Что ты скажешь ему? – Синьора имела в виду отца.
– Это зависит от того, каким я его найду. Он ведь собирался дать кредиторам Берти двести фунтов, чтобы они оставили его в покое до свадьбы. Так пускай отдаст эти деньги самому Берти, чтобы он мог уехать.
– А где он сейчас?
– Бог знает! Курит в парке мисс Торн или ухаживает за какой-нибудь из мисс Чедуик. Ему все трын-трава. Но он взбесится, если я сейчас же к нему не пойду.
– Да, он останется таким до могилы. Но поскорее, Шарлотта! Я хочу чаю.
И Шарлотта спустилась к отцу. Он был чернее тучи – таким она его еще никогда не видела. Он сидел в кресле, но не у камина, а посредине комнаты, и ждал ее.
– Куда делся твой брат? – спросил он, едва дверь за ней закрылась.
– Это скорее я должна спросить у вас. Ведь я оставила вас обоих в Уллаторне. А где миссис Болд?
– Миссис Болд! Она поехала домой, как и следовало. И я очень рад, что она отказала этому бессердечному негодяю.
– О папа!
– Да, бессердечному негодяю. А теперь скажи, где он и что он намерен делать. Вы долго морочили мне голову с этой женитьбой. Ну какая женщина захочет лишиться денег, уважения, репутации, наконец, выйдя за него?
– К чему бранить меня, папа? Я сделала все, что могла.
– И Маделина ничуть не лучше, – продолжал пребендарий, который был действительно очень разгневан.
– Ну конечно, мы все никуда не годимся.
Старик испустил тяжкий львиный вздох. Если они никуда не годились, то кто сделал их такими? Если они выросли беспринципными эгоистами, то на ком лежала вина за погубившее их воспитание?
– Я знаю, что вы трое в конце концов меня разорите.
– Ах, папа, это вздор. Сейчас вы ничего не тратите сверх своего дохода, а если появились какие-то новые долги, то я о них не знаю. Да и откуда же? Мы ведем тут такую скучную жизнь.
– А по счетам Маделины заплачено?
– Нет. Кто мог бы по ним заплатить?
– Ее муж, например.
– Ее муж! Вы хотите, чтобы я ей это передала? Вы хотите выгнать ее из своего дома?
– Я хотел бы, чтобы она вела себя пристойно!
– Ну в чем она провинилась? Бедная Маделина! Ведь сегодня она выезжала всего второй раз за все время, пока мы живем в этом гнусном городишке.
Отец умолк, обдумывая, в какой форме сообщить о своем решении.
– Папа, – сказала Шарлотта. – Я вам еще нужна или мне можно пойти и заняться маминым чаем?
– Твой брат с тобой откровенен. Скажи мне, что он думает делать.
– Насколько мне известно – ничего.
– Ничего! Ничего, только есть, и пить, и швырять на ветер все мои деньги, какие ему удается выклянчить. Я твердо решил, Шарлотта: в этом доме он больше не будет ни есть, ни пить.
– Прекрасно. В таком случае ему лучше всего вернуться в Италию.
– Он может отправляться, куда ему угодно.
– Сказать это легко, папа. Но что это значит? Не можете же вы…
– Это значит, – сказал пребендарий, повышая голос и гневно сверкая глазами, – что я не буду больше содержать его в праздности. И это так же верно, как Бог на небесах!
– О, на небесах! – сказала Шарлотта. – Что толку говорить так? Вам надо позаботиться о нем здесь, на земле. Вы не можете выгнать его из дому без гроша просить милостыню на улицах.
– Пусть просит милостыню, где хочет.
– Ему надо вернуться в Каррару. Там у него не будет почти никаких расходов. А если он попробует жить в долг, больше двухсот-трехсот паоли ему никто не даст. Но деньги на дорогу…
– Клянусь…
– Ах, папа, не клянитесь. Вы ведь знаете, что должны это сделать. Вы собирались заплатить за него двести фунтов перед свадьбой. Ему хватит и половины, чтобы устроиться в Карраре.
– Что?! Дать ему сто фунтов?
– Но ведь мы ничего точно не знаем, папа, – сказала Шарлотта, считая полезным переменить тему. – Может быть, миссис Болд приняла его предложение?
– Вздор! – ответил доктор Стэнхоуп, который заметил, что его сын даже не помог миссис Болд сесть в карету.
– В таком случае ему надо ехать в Каррару.
В эту минуту щелкнул замок входной двери, и Шарлотта чутким ухом уловила в прихожей кошачьи шаги брата. Она промолчала, считая, что Берти пока следует держаться от отца подальше, но тот также услышал щелканье замка.
– Кто это? – спросил он. Шарлотта не ответила, и он повторил: – Кто это сейчас вошел? Открой дверь! Кто это?
– Наверное, Берти.
– Позови его сюда.
Но Берти услышал его слова в прихожей и вошел, не дожидаясь приглашения, веселый и беззаботный, как всегда. Именно эта беззаботность сына раздражала доктора Стэнхоупа даже больше, чем его мотовство.
– Ну-с, сэр! – сказал отец.
– Вы благополучно добрались домой с вашей прелестной спутницей, сэр? – осведомился Берти. – Шарлотта, надеюсь, она не наверху?
– Берти, – сказала Шарлотта, – папа не в настроении шутить. Он очень сердит на тебя.
– Сердит? – Берти поднял брови так, словно никогда в жизни не давал отцу ни малейшего повода для неудовольствия.
– Сядьте, сэр, – сказал доктор Стэнхоуп сурово, но понижая голос. – И будь добра, Шарлотта, тоже сядь. Твоя мать может подождать чая еще несколько минут.
Шарлотта опустилась на ближайший к двери стул с упрямым видом, словно говоря: «Вот я села. Вы не можете сказать, что я вас не слушаюсь, но уступать вам я не намерена!» И она не собиралась уступать. Она тоже сердилась на Берти, но тем не менее готова была стойко защищать его от отца. Сел и Берти. Он пододвинул стул к письменному столу, оперся на него локтем, удобно положил подбородок на ладонь и принялся набрасывать на листке бумаги карикатуры. В продолжение разговора он успел завершить восхитительные портреты мисс Торн, миссис Прауди и леди Де Курси и начал семейную группу Лукелофтов.
– Не сообщите ли вы мне, сэр, каковы
