Пена. Дамское счастье - Эмиль Золя
– Зря вы упрямитесь, мадам, эта вещь никуда не годится.
Один из газовых рожков вдруг издал свист, и резкий звук отразился от стен. Влажная духота заполняла углы, в зеркалах отражались тени двух женщин на фоне красного шелка. Хозяйка не закупорила флакон духов с ароматом вербены, и он издавал печальный аромат увядающих цветов.
– Больше я ничего не смогу поправить, мадам, – распрямившись, сказала Дениза.
Девушка понимала, что силы вот-вот оставят ее. Зрение мутилось, она дважды уколола ладонь и все время терзала себя вопросом: «Возможно ли, что он специально послал меня в этот дом, мстя за отказ? Но зачем? Хотел, чтобы я увидела его любовницу?» Мысль о предательстве Муре леденила кровь; даже в самые тяжелые моменты жизни, когда им с братьями не хватало хлеба, девушка не чувствовала себя такой униженной.
Анриетта покрутилась перед зеркалом и снова начала выговаривать Денизе:
– Вы, верно, шутите, мадемуазель? Вещь сидит хуже, чем в самом начале… Перетянутая грудь делает меня похожей на кормилицу!
Доведенная до крайности, Дениза не выдержала:
– Мадам полновата, но с этим мы ничего поделать не можем.
– Не смейте дерзить мне, мадемуазель! Полновата! Надо же такое придумать! Найдите другой объект для критики.
Женщины смотрели друг на друга, дрожа от ярости. Светская дама и продавщица исчезли, остались две соперницы. Одна сорвала с себя манто и швырнула его на стул, другая не глядя бросила на мраморную доску булавки.
– Удивительно, что господин Муре терпит такое поведение… Я полагала, друг мой, что при подборе персонала вы проявляете бо́льшую щепетильность.
Дениза ответила очень мягко – к ней вдруг вернулась привычная спокойная отвага:
– Господину Муре не в чем меня упрекнуть… Если он захочет, я принесу вам извинения.
Муре был потрясен этой стычкой, но не знал, как ее прекратить. Он ненавидел, когда женщины при нем выясняли отношения, любая грубость оскорбляла его эстетическое чувство. Анриетта желала спровоцировать Октава хотя бы на выговор девушке, он не поддавался, и любовница решилась на крайнюю меру.
– Итак, теперь вы потворствуете наглой девке, смеющей грубить мне в вашем присутствии?
Две слезы скатились по щекам Денизы: она долго крепилась, но госпожа Дефорж добилась своего – бросила оскорбление в лицо и разрушила защитный барьер. Нежность затопила сердце Муре, он бережно взял руки девушки в свои и шепнул:
– Не мешкайте, дитя мое, покиньте этот дом и забудьте о нем навсегда. Да, и заберите манто, мадам купит что-нибудь получше… в другом магазине. Умоляю, вытрите слезы, вы ведь знаете, что мое уважение к вам безмерно.
Он проводил девушку до двери. Она не произнесла ни слова, но порозовела от удовольствия и пролила несколько счастливых слез.
Анриетта задыхалась от обиды и злости. Она прижимала к губам платок, чтобы не зарычать, понимая, что зашла слишком далеко и ее план провалился. Виной всему проклятая ревность… «Меня бросили ради этого жалкого создания! Унизили в присутствии продавщицы!» Оскорбленная гордость страдала сильнее остальных чувств…
– Вы ее любите? – спросила Анриетта, цедя слова сквозь зубы.
Муре расхаживал от окна к двери и обратно, пытаясь справиться с нервами, и ответил не сразу, а когда наконец остановился, произнес вежливо, холодно и коротко:
– Да, мадам.
В духоте кабинета по-прежнему свистел газовый рожок, танцующие тени больше не отражались в зеркалах, комната словно бы опустела и погрузилась в уныние. Анриетта сломалась. Она разрыдалась, упала на стул и все повторяла и повторяла, терзая в пальцах платок:
– Господи, как же я несчастна, как несчастна!
Несколько секунд Муре смотрел на нее, потом молча вышел, и она осталась одна, а вокруг, на туалетном столике и на полу, были рассыпаны булавки.
В маленьком салоне не оказалось никого, кроме Валаньоска, барон присоединился к дамам. Октав опустился на диванчик в дальнем углу и попытался успокоиться. Молодой друг подошел и встал перед ним, милосердно укрыв от любопытных взглядов. Смятение Муре развеселило Валаньоска, и он спросил:
– Развлекаешься?
Октав отозвался не сразу, но, вспомнив недавний разговор о глупой пустоте жизни и бессмысленности страданий, ответил с предельной искренностью:
– Ты ведь все понимаешь, не так ли. Они рвут мне сердце. Но раны, которые наносят нам женщины, слаще даже их ласк… Я изнемогаю, я сломлен, но как же я люблю жизнь! И я получу малышку, чего бы это ни стоило!
Валаньоск задал всего один и очень простой вопрос:
– А что потом?
– Потом?.. Это не важно, ведь она станет моей! Тебе кажется, что ты неуязвим, потому что отказываешься делать глупости и отвергаешь страдания? Простофиля!.. Попробуй сам страстно пожелать женщину, завоюй ее, а потом попытайся удержать – и познаешь райское блаженство.
Валаньоск, как завзятый пессимист, не согласился с другом.
– Стоит ли так много работать, если деньги не могут дать человеку все? – воскликнул он. – Скажи ты мне, что женщину, которая свела меня с ума, не купишь и за миллион, бросил бы все дела! Навсегда.
Муре слушал, не перебивая и не глядя на собеседника, потом взорвался, ведомый страстью и верой в собственную волю:
– Я хочу получить Денизу и получу ее, а если нет, пущусь во все тяжкие, чтобы исцелиться от любви! Процесс доставит мне удовольствие, дружище… Ты неофит, иначе знал бы, что действие прекрасно само по себе. Творить, создавать, бороться с обстоятельствами, проигрывать и побеждать – вот что радует человека, наделяет его душевным здоровьем!
– По-моему, это не более чем способ забыться, – буркнул Валаньоск.
– Пусть так… Никто не вечен, но лично я смерти от скуки предпочту гибель от страсти!
Оба рассмеялись, вспомнив давние споры в коллеже. Валаньоск стал излагать свою теорию пошлости существования, он почти кичился тем, что его жизнь напоминает стоячую воду мертвого пруда. Завтра, как и накануне, он будет скучать в своем министерстве. За три года ему прибавили к жалованью шестьсот франков, теперь он получает три тысячи шестьсот франков. Да на такие деньги и приличных сигар не купишь, разве это жизнь? А не убивает он себя по чистой лени. Муре поинтересовался, как обстоит дело с женитьбой на мадемуазель де Бов, и Валаньоск сообщил, что, несмотря на упорное нежелание тетки умирать, дело сладится: родители согласны, а ему все равно. К чему хотеть или не хотеть, если желания никогда не исполняются? Валаньоск привел в пример будущего тестя: тот думал найти в госпоже Гибаль беспечную блондинку, этакий каприз на час, а дама пользуется им, не жалея ни его сил, ни кошелька. Граф снял для нее домик в Версале и, вместо того чтобы инспектировать в Сен-Ло, проводит время там.
– Да уж, он счастливее тебя, – сказал Муре, поднимаясь на ноги.
– Ну еще бы! – воскликнул Валаньоск. – Ничто так не разнообразит жизнь, как порок.
Муре совершенно успокоился и теперь думал, как ускользнуть, чтобы никто не счел его уход бегством. Он предложил выпить чая, и они с Валаньоском отправились в большую гостиную, обмениваясь шутками. Барон Хартман поинтересовался, справились ли они с манто, и Муре объяснил, что решительно отказался участвовать в безнадежном деле. Раздались сокрушенные возгласы, госпожа Марти поспешила подать Муре чашку, а госпожа де Бов принялась ругать магазины, вечно предлагающие покупательницам слишком узкие модели одежды. В итоге Октава усадили рядом с Бутмоном, на них перестали обращать внимание, и обеспокоенный своей дальнейшей судьбой заведующий отделом наконец услышал, что господа акционеры больше не нуждаются в его услугах. После каждой фразы Муре отпивал чая с ложечки и описывал, как протестовал, как боролся, в какое отчаяние впал и даже покинул зал заседаний. Но в самом деле, не мог же он разорвать отношения с этими людьми! Побледневшему Бутмону оставалось только благодарить.
– Не понимаю, почему Анриетта так долго не возвращается! – воскликнула госпожа Марти. – Наверное, манто невозможно подправить.
Долгое отсутствие хозяйки создавало неловкую ситуацию, гости недоумевали, и когда она
