Довлатов Сергей - Наши

– Что же тебя все не печатают?

– Не хотят.

– А ты напиши про собаку.

Видимо, дочке казалось, что про собаку я напишу – гениально.

Тогда я придумал сказку:

"В некотором царстве жил-был художник. Вызывает его король и говорит:

– Нарисуй мне картину. Я тебе хорошо заплачу.

– Что я должен нарисовать? – спросил художник.

– Все, что угодно, – ответил король, – за исключением маленькой серой букашки.

– А все остальное – можно?! – поразился художник.

– Ну, конечно. Все. кроме маленькой серой букашки.

Художник уехал домой.

Прошел год, второй, третий. Король забеспокоился. Он приказал разыскать художника. Он спросил:

– Где же обещанная картина?

Художник опустил голову.

– Отвечай. – приказал король.

– Я не могу ее написать, – сказал художник.

– Почему?

Наступила долгая пауза. Затем художник ответил:

– Я думаю только о серой букашке…"

– Ты поняла, что я хотел сказать?

– Да.

– Что же ты поняла?

– Видно, он хорошо ее знал.

– Кого?

– Букашку…

Затем наша дочка ходила в школу. Училась довольно прилично. Хотя ярких способностей не обнаруживала.

Сперва я огорчался. А потом успокоился. У талантливых – одни несчастья в жизни…

Катина жизнь протекала без особых драм. В школе ее не обижали. Я был в детстве гораздо застенчивее. Все же у нее имелся полный комплект родителей. К тому же – бабушка и собака.

Ко мне дочка относилась хорошо. Немного сочувствия, немного презрения. (Ведь я не умел чинить электричество. Ну, и мало зарабатывал…) Как все ленинградские школьники, она была довольно развитой. Ей было известно мое отношение к властям. Если по телевидению выступал Брежнев, Катя следила за моей реакцией…

Она говорила мне:

– Зачем ты ходишь раздетый?

Видимо, я был ей физически неприятен. Может, так и должно быть. Детям свойственна такого рода антипатия. (Родителям – никогда.) У нее стал портиться характер. Я подарил ей отросток кактуса. Написал такое стихотворение:

Наша маленькая дочка Вроде этого цветочка – Непременно уколю.

Даже тех, кого люблю…

В семьдесят восьмом году мы эмигрировали. Сначала уехали жена и дочка. Это был – развод. Хотя формально мы развелись за несколько лет до этого. Развелись, но продолжали мучить друг друга. И конца этому не было видно.

Говорят, брак на грани развода – самый прочный. Но мы переступили эту грань. Моя жена улетела в Америку, доверив океану то, что положено решать самим.

Дочка поехала с ней. Это было естественно. А я остался с матерью и Глашей.

Я не хотел уезжать. Вернее, знал, что еще рано.

Мне нужно было подготовить рукописи. Исчерпать какие-то возможности. А может быть, достигнуть критической точки. Той черты, за которой начинается безумие.

И я остался. Мать осталась со мной. Это тоже было естественно.

После отъезда жены и дочки события развивались в ускоренном темпе. Как в романе начинающего автора, торопливо дописывающего последние страницы.

Меня отовсюду выгнали. Лишили последних заработков. Я все больше и больше пил.

Затем – какие-то странные побои в милиции. (Я бы воспринял их метафизически, не повторись они дважды.) Неделя в Каляевской тюрьме. И наконец – ОВИР, таможня, венские сосиски…

Четыре года я живу в Америке. Опять мы вместе. Хотя формально все еще разведены.

Отношения с дочкой – прежние. Я, как и раньше, лишен всего того, что может ее покорить.

Вряд ли я стану американским певцом. Или киноактером. Или торговцем наркотиками. Вряд ли разбогатею настолько, чтобы избавить ее от проблем.

Кроме того, я по-прежнему не умею водить автомобиль. Не интересуюсь рок-музыкой. А главное – плохо знаю английский.

Недавно она сказала… Вернее, произнесла… Как бы это получше выразиться?.. Короче, я услышал такую фразу:

– Тебя, наконец, печатают. А что изменилось?

– Ничего, – сказал я, – ничего… '

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Перед вами – история моего семейства. Надеюсь. она достаточно заурядна. Мне осталось добавить лишь несколько слов. 23 декабря 1981 года в Нью-Йорке родился мой сынок. Он американец, гражданин Соединенных Штатов. Зовут его – представьте себе – мистер Николас Доули.

Это то, к чему пришла моя семья и наша родина.