Ион Арамэ - Рассвет над волнами (сборник)
— Дети, приближаются каникулы, — сказала она, оторвав взгляд от журнала. — Заканчивается учебная четверть, и я хочу дать вам задание — сделать рисунок на свободную тему: о том, что вам больше всего запомнилось в этом учебном году.
Одобрительный гул Амалия восприняла с удовольствием. Она дала некоторые пояснения. Улыбнулась ученику, который спросил, можно ли изобразить посещение конного завода. Одна девочка смущенно поинтересовалась, можно ли ей нарисовать сбор клубники, другая попросила разрешения подойти к окну, чтобы рисовать с натуры, как дети играют в мяч во дворе школы. Амалия ответила на все вопросы, подсказала, с чего лучше начать рисунок, и, когда дети приступили к работе, задумалась, глядя в открытый журнал.
Конечно, она примет приглашение и придет на вечеринку, где будут обсуждать рассказ Джеорджеску-Салчии, ведь интересно, что будут говорить о нем гости. И ей надо будет что-то сказать, но только не напыщенное, не банальное, вроде: «Это колоссально! Давно не читали ничего подобного…» Хочется сказать так, чтобы выразить суть рассказа, проникнуть в глубину, отметить, что скрывается за нехитрым на первый взгляд сюжетом. Встречаются он и она, между ними завязывается диалог. Они вспоминают прошедшие годы, хотят восстановить связи тех лет, но это невозможно. Что-то со временем изменилось, и они уже не те. Их расставание неизбежно, оно предопределено. И последнюю горькую фразу можно не читать. Весь ход событий, настрой рассказа ведет к ней. Таким образом автор готовит читателя к печальному финалу, избегая дешевой театральщины. Расстаются они просто. Обоим грустно, но и он, и она, и читатель понимают, что по-другому и быть не могло. Весь рассказ пронизан атмосферой горькой безысходности.
Но как удалось автору передать эту атмосферу, используя обычный диалог, без пояснений, без описаний душевного состояния героев? В этом и заключается его мастерство. Возможно, и сам автор об этом не догадывается, а делает это подсознательно. Он просто изливает душу, вспоминает о том, что когда-то пережили реальные люди, скрывающиеся за вымышленными именами персонажей рассказа. Искусство предполагает вторжение в область подсознательного, где скрыты драмы и…
— Товарищ учительница, я закончила… — перебила ход мыслей Амалии ученица.
Амалия жестом пригласила ее подойти к кафедре. Девочка поднялась из-за парты, осторожно взяла свой рисунок и бережно понесла его на ладонях, сопровождаемая любопытными взглядами одноклассников. На кафедру свой рисунок она положила как трофей, вздохнула и замерла в ожидании. Рисунок был очень колоритным, ярким, но ему не хватало перспективы. На поле, усыпанном большими красными точками, виднелись силуэты — дети собирали какие-то непропорционально большие ягоды. В левой части рисунка сияло такое же странное, как ягоды, красное солнце, заливавшее красным светом кроны деревьев, которые росли по краям клубничной поляны. Амалию удивили достоверность и притягательная сила рисунка.
Она вспомнила свои каникулы, которые проводила в селе на берегу Сирета, по соседству с Мирчешти — родиной писателя-классика Василе Александри. Вокруг насколько хватало глаз простирались сады с геометрически правильно посаженными деревьями. Амалия любила смотреть на них с разных точек и под разным углом зрения, каждый раз удивляясь ровным диагоналям. Ближе к реке сквозь зеленую листву яблонь проглядывали красные яблоки. В институте она изучала психологию искусства — как по-своему видят мир дети, с заметным нарушением законов перспективы и пропорций. Если нарисован человек высотой с дом — это проявление эффекта угла зрения, под каким ребенок смотрит на мир. Вот и эта девочка, рисуя клубнику, изобразила ягоды непропорционально большими — такими они запомнились ей с прошлого лета…
— Я ставлю тебе оценку десять [13], — сказала Амалия. — Рисунок тебе очень удался. Мы его прибережем для выставки, которая состоится в конце учебного года.
— Спасибо, — срывающимся от радости и волнения голосом прошептала девочка.
— Можешь взять ранец и идти домой, так как это последний урок сегодня. Твой рисунок останется в школе.
— Конечно, товарищ учительница, — кивнула польщенная девочка.
— И скажи своей маме, — добавила Амалия, — что в следующем году я тебя в покое не оставлю. С такими данными тебе надо ходить в кружок рисования. Жаль, если пропадет талант…
«Как пропал у меня, — подумалось ей. — Если б я начала заниматься еще с лицея, если бы рядом был преподаватель, который учил бы меня различным комбинациям цвета, тени, световых эффектов, то в институте я бы прогрессировала значительно быстрее и, может, оказалась бы на месте Алека. Это моя персональная выставка была бы устроена еще в студенческие годы, это меня считали бы начинающим гением, это меня просили бы поэты сделать иллюстрации к своим сборникам, это я, а не он, ушла бы после получения диплома, не заметив его…»
Она вспомнила один из диспутов во время посещения выставки скульптуры под открытым небом. Один из сокурсников, деревенский парень, утверждал, что воспринимает скульптуру только в сочетании с природой. Настоящее искусство рождается в окружении природы, людей, хранящих традиции патриархального быта. Он единственный ждал с нетерпением распределения, чтобы попроситься в деревню учителем рисования, где мог бы заниматься живописью и скульптурой. Алек тогда не выдержал и взорвался:
— Уж лучше заниматься озеленением в городе, чем учительствовать в деревне! О каких традициях идет речь? В селе в каждом доме телевизоры, в поле выходят с портативными радиоприемниками. Но зато ни спектаклей, ни кафе-баров, где можно встретиться с друзьями…
И рассерженный Алек демонстративно ушел к небольшому киоску из дерева, расположенному рядом со старой церквушкой, чтобы встать в очередь за теплым пивом. Весь его вид словно говорил: «Разве с этими людьми можно вести теоретические споры?» Амалия не делилась с Алеком своими детскими впечатлениями о жизни в селе. Они говорили о будущем как о чем-то абстрактном, где сбудутся все творческие мечты. В сравнении с этими мечтами распределение в школу казалось донельзя прозаичным.
Однако к последнему курсу Амалия поняла, что с ее скромными данными шансов у нее нет. В их выпуске было несколько знаменитостей, несколько самоутверждавшихся талантов, а она занимала место в почетной середине. Профессор педагогики деликатно живописал ей всю прелесть профессии учителя. Амалия восприняла распределение с облегчением, как избавление от тяжелой ноши. После этого она забросила мольберт и краски. Значит, так и должно было случиться. Каждый вступает в жизнь с багажом иллюзий, строит планы, гоняется за книгами, дрожит за оценку, чего-то добиваясь, гонит от себя прочь отчаяние в минуты неудач, летит сломя голову навстречу выпускному балу, а затем начинается жизнь — такая как она есть. Амалия вспомнила, что, отправляясь к месту работы, не смогла достать билета на скорый поезд до Констанцы. И приятное путешествие в скором поезде обернулось изнурительной поездкой — почти всю дорогу ей пришлось простоять в общем вагоне пассажирского поезда. Амалия радовалась, что покинула наконец надоевшую комнату в студенческом общежитии, но, приехав к месту работы, обнаружила, что ей негде жить.
— Если хочешь, можешь поселиться со мной в отеле «Али-Баба». Я снимаю там комнату, — предложила ей тогда новая приятельница Дойна Попеску, учительница английского языка, приехавшая на год раньше.
Амалия удивилась:
— Ты живешь в гостинице?
Отель «Али-Баба» стоял на узкой улочке и в окружении современных десятиэтажек казался аванпостом старого Востока. Вначале Амалия с упоением писала этюды — яркие пейзажи с синим морем, белыми стенами простоявших века домов, нарисовала портрет старого турка Али, бывшего владельца гостиницы. Но скоро вдохновение покинуло ее. Амалия вдруг обнаружила, что ее этюды очень смахивают на цветные фотоснимки, сделанные фотоаппаратом «Кодак-Колор». Единственным утешением было восхищение старика Али, повесившего свой портрет, нарисованный Амалией, в прихожей. На этот раз мольберт был заброшен окончательно и оказался среди старой рухляди в погребе у Али.
Вот тогда и появился Нуку. Появился вовремя, когда разочарованная Амалия готова была смириться с судьбой и плыть по воле волн. Она только вернулась из отпуска. Ездила в то село на берегу Сирета, где прошло ее детство. Там стало еще грустнее, а те, кто в нем жил, — еще более старыми и больными и все чаще думали о том, кто проводит их в последний путь на кладбище. Нуку заставил ее встряхнуться, избавил от депрессии, заразил своим энтузиазмом, назвал красавицей и увез из отеля «Али-Баба». Он доверил ей выбор мебели, покупку необходимых для молодоженов вещей. Все это придало ее жизни какой-то смысл. Она все реже вспоминала об Алеке. А потом были дети из кружка рисования, пляж, посещения спектаклей и концертов, прогулки, которые не оставляли времени предаваться меланхолии.
