Эрнест Хемингуэй - За рекой, в тени деревьев
– А генералы вообще воюют?
– Ну да, пока они еще капитаны или лейтенанты. Потом это выглядело бы просто глупо. Разве что отступаешь, тогда волей-неволей приходится драться.
– А тебе много пришлось воевать? Я знаю, что много. Но ты расскажи.
– Достаточно, чтобы наши мудрецы причислили меня к разряду дураков.
– Расскажи.
– Когда я был мальчишкой, я дрался против Эрвина Роммеля на полпути между Кортиной и Граппой, которую мы тогда удерживали. Он был еще капитаном, а я исполнял обязанности капитана, хоть и числился всего младшим лейтенантом.
– Ты его знал?
– Нет. Я познакомился с ним только после войны, когда нам можно было поговорить. Он оказался человеком приятным, мне он понравился. Мы вместе ходили на лыжах.
– А ты много знал немцев, которые тебе нравились?
– Очень много. Больше всех мне нравился Эрнст Удет.
– Но ведь они так подло поступали!
– Конечно. А разве мы всегда поступали благородно?
– Я не могу относиться к ним так терпимо, как ты, – ведь это они убили моего отца и сожгли нашу виллу на Бренте! Мне они никогда не нравились. Особенно с того дня, как немецкий офицер у меня на глазах стрелял из дробовика по голубям на площади Святого Марка.
– Я тебя понимаю, – сказал полковник. – Но, пожалуйста, дочка, пойми и ты меня. Когда убьешь так много врагов, можно позволить себе быть снисходительнее.
– А сколько ты убил?
– Сто двадцать два верных. Не считая сомнительных.
– И совесть тебя не мучит?
– Никогда.
– И дурные сны не снятся?
– Нет, дурные не снятся. Странные снятся все время. После боя я всегда дерусь во сне. Чаще всего вижу какую-нибудь местность. Ведь для нашего брата главное – какой попадется рельеф. Вот об этом и думаешь во сне.
– А меня ты никогда не видишь во сне?
– Стараюсь. Но не могу!
– Надеюсь, портрет тебе поможет.
– Будем надеяться, – сказал полковник. – Напомни мне, чтобы я вернул тебе камни.
– Ты нарочно хочешь меня огорчить?
– У меня есть свои скромные правила чести, и они мне так же дороги, как нам обоим наша любовь. И одно не может существовать без другого.
– Но ты бы мог мне иногда уступать.
– А я тебе и уступаю, – сказал полковник. – Ведь камни пока у меня в кармане.
К ним подошел Gran Maestro, сопровождая бифштекс, эскалоп и овощи. Их нес парнишка с гладко прилизанными волосами, он плевал на всех и на все, но из кожи лез вон, чтобы стать хорошим младшим официантом. Его уже приняли в члены Ордена. Gran Maestro ловко разложил еду, с уважением и к ней самой, и к тем, кто ее будет есть.
– На здоровье, – сказал он. – Открой-ка эту бутылку вальполичеллы, – обратился он к парнишке, который поглядывал на них глазами недоверчивого спаниеля.
– А за что вы взъелись на этого типа? – спросил полковник, кивая на своего рябого земляка, который шумно жевал; его пожилая спутница ела с жеманством провинциалки.
– Скорее я должен вас об этом спросить. А не вы меня.
– Я его никогда раньше не видел, – сказал полковник. – Но он портит мне аппетит.
– Он смотрит на меня сверху вниз. Упорно не желает говорить со мной по-английски, а по-итальянски двух слов связать не может. Осматривает все подряд по Бедекеру, ест и пьет что попало. Женщина симпатичная. Кажется, это его тетка. Но точно не знаю.
– Мы бы вполне могли без него обойтись.
– Я тоже так думаю. Скрепя сердце.
– Он о нас расспрашивал?
– Спросил, кто вы такие. Имя графини он слышал – в путеводителе указаны дворцы, которые принадлежали ее роду. Ваше имя, сударыня, произвело на него впечатление, я для этого вас и назвал.
– Как вы думаете, он нас опишет в какой-нибудь книге?
– Не сомневаюсь. Он описывает все подряд.
– Мы должны попасть в какую-нибудь книгу, – сказал полковник. – Ты, дочка, не возражаешь?
– Конечно, нет, – сказала девушка. – Но лучше бы ее написал Данте.
– Что-то давно его не видно, этого Данте, – сказал полковник.
– Расскажи мне что-нибудь о войне, – попросила девушка. – Из того, что мне можно знать.
– Пожалуйста. Все, что хочешь.
– Что за человек генерал Эйзенхауэр?
– Само благонравие. Хотя я к нему, видно, несправедлив. Да он и не всегда сам себе хозяин. Отличный политик. Политический генерал. Это он умеет.
– А другие ваши полководцы?
– Лучше о них не говорить. Они достаточно говорят о себе сами в своих мемуарах. Почти все они и в самом деле смахивают на полководцев и состоят в «Ротари-клубе», о котором ты и не слыхала. Члены этого клуба носят эмалированный жетон со своим именем, там штрафуют, если назовешь кого-нибудь по фамилии. Воевать им, правда, не приходилось. Никогда.
– Неужели среди них нет хороших военных?
– Нет, почему же. Школьный учитель Брэдли, да и многие другие. Вот хотя бы Молниеносный Джо. Он парень славный. Очень славный.
– А кем он был?
– Командовал седьмым корпусом, куда входила моя часть. Умен как бес. Быстро принимает решения. Точен. Теперь он начальник штаба.
– Ну а великие полководцы, о которых мы столько слышим, вроде генералов Монтгомери и Паттона?
– Забудь о них, дочка. Монти – это такой тип, которому нужен пятнадцатикратный перевес над противником, да и тогда он никак не решается выступить.
– А я всегда считала его великим полководцем!
– Никогда он им не был, – сказал полковник. – И хуже всего, что он это знает сам. Как-то при мне он приехал в гостиницу, снял военный мундир и напялил юбочку, чтобы поднять дух населения.
– Ты его не любишь?
– Почему? Просто он типичный английский генерал, отсюда все его качества. Так что ты насчет великих полководцев помалкивай.
– Но он ведь разбил генерала Роммеля.
– А ты думаешь, там, против Роммеля никого не было? Да и кто не победит, имея пятнадцатикратный перевес? Когда мы тут воевали мальчишками, Gran Maestro и я, мы побеждали целый год, побеждали в каждом бою при их перевесе в три или четыре к одному. Выдержали три тяжелых сражения. Вот почему мы не прочь подшутить над собой и не пыжимся, как индюки. В тот год мы потеряли больше ста сорока тысяч убитыми. Вот почему мы умеем подурачиться и нет в нас никакого чванства.
– Какая страшная наука, если только это вообще наука, – сказала девушка. – Терпеть не могу военные памятники при всем моем уважении к погибшим.
– Да я и сам их не люблю. Как и дела, во славу которых их воздвигали. Ты когда-нибудь над этим думала?
– Нет. Но я хотела бы об этом знать.
– Лучше не знать, – сказал полковник. – Ешь бифштекс, пока он не остыл, и прости, что я заговорил о своем ремесле.
– Я его ненавижу. И люблю.
– Видно, мы смотрим на вещи одинаково, – сказал полковник. – Но о чем сейчас размышляет там, через два столика от нас, мой рябой земляк?
– О своей новой книге или о том, что написано в Бедекере.
– Не поехать ли нам после ужина покататься на ветру в гондоле?
– Это было бы чудесно.
– Скажем рябому, куда мы едем, а? Мне почему-то кажется, что у него дырявое не только лицо, но и сердце, и душа, а может, интерес к жизни дырявый.
– Ничего мы ему не скажем, – возразила девушка. – Gran Maestro передаст ему все, что мы сочтем нужным. Она прилежно принялась за бифштекс, а потом сказала:
– Как ты думаешь, правда, что после пятидесяти на лице у человека все написано?
– Надеюсь, что нет. У меня бы тогда было другое лицо.
– Ты, – сказала она. – Ты…
– Как бифштекс? – спросил полковник.
– Замечательный. А твой эскалоп?
– Очень нежный, и соус совсем не приторный. А гарнир вкусный?
– Цветная капуста даже хрустит, как сельдерей.
– Надо было заказать сельдерей. Но вряд ли у них есть сельдерей, не то Gran Maestro сам бы его принес.
– Правда, нам весело ужинать? Вот если бы мы могли всегда есть вдвоем!
– Я тебе это предлагал.
– Не будем об этом говорить.
– Ладно, – сказал полковник. – Я тоже принял одно решение. Я брошу армию и поселюсь тут, в Венеции; буду жить очень скромно, на пенсию.
– Вот было бы хорошо! А как ты выглядишь в штатском?
– Ты же меня видела.
– Конечно, милый. Я просто пошутила. Ты ведь тоже иногда шутишь не очень деликатно.
– Штатское мне идет. Если только у вас тут есть хороший портной.
– У нас нет, но в Риме найдется. А мы не можем поехать в Рим на машине и заказать тебе костюм?
– Давай. Мы остановимся за городом, в Витербо, и будем ездить в город только на примерки и ужинать. А ночью будем возвращаться к себе.
– И встречаться с кинозвездами, говорить о них то, что думаем, а может, и выпивать с ними иногда.
– Да, уж кинозвезд там сколько угодно.
– И мы увидим, как они женятся во второй и третий раз и получают папское благословение?
– Если тебе это интересно.
– Нет, не интересно, – сказала девушка. – Я ведь поэтому и не могу выйти за тебя замуж.
– Понятно, – сказал полковник. – Спасибо.
– Но я буду любить тебя, чего бы мне это ни стоило, а мы с тобой прекрасно знаем, чего это стоит, я буду любить тебя, пока мы живы и даже после.
