Джонатан Свифт - Сказка бочки
РАЗДЕЛ V
ОТСТУПЛЕНИЕ В СОВРЕМЕННОМ РОДЕ
Мы, удостоенные чести называться современными писателями, никогда не могли бы лелеять сладкую мысль о бессмертии и неувядаемой славе, если бы не были убеждены в великой пользе наших стараний для общего блага человечества. Таково, о вселенная, смелое притязание твоего секретаря; оно
. . . . . . . . Quemvis perferre laborem
Suadet, et inducit noctes vigilare serenas130.
С этой целью несколько времени тому назад разъял я на части, с невероятными усилиями и искусством, труп человеческого естества и прочёл цикл назидательных лекций о разных частях его как содержащих, так и содержащихся, пока этот труп не провонял до такой степени, что нельзя было его дольше держать. Тогда я, не жалея средств, привёл все кости в строгий порядок и расположил их в должной симметрии, так что могу сейчас показать полный скелет всем любопытным как из господ, так и из прочих. Но чтобы не делать посреди отступления дальнейших отступлений, по примеру некоторых писателей, вставляющих одно отступление в другое, как коробка в коробку, скажу лишь, что при тщательном вскрытии человеческого естества я совершил одно необыкновенное, новое и важное открытие, а именно: есть только два способа работать на благо человечества — наставлять его и развлекать. И в упомянутых своих лекциях (которые, может быть, когда-нибудь появятся в свет, если мне удастся уговорить какого-нибудь доброго друга украсть у меня их список или кто-нибудь из моих почитателей слишком навязчиво станет упрашивать меня издать их) я доказал далее, что при теперешнем умонастроении человечества ему гораздо нужнее развлечения, чем наставления, ибо самые распространённые его болезни привередливость, равнодушие и сонливость, между тем как наставлять нечему, ибо обширная область ума и учёности в настоящее время почти вся исследована. Тем не менее, памятуя одно доброе старое правило, я пытался держаться на высоте и на всём протяжении настоящего божественного трактата искусно перемешиваю слой полезного со слоем приятного.
Когда я размышляю, до какой степени современные наши знаменитости затмили слабенький, еле мерцающий свет древних, совсем вытеснив последних из светского обихода, так что самый цвет изысканнейших умов131 нашего города серьёзно спорит, существовали ли вообще древние или нет, — проблема, которая, наверно, будет авторитетно разрешена плодотворными усидчивыми и кропотливыми трудами достойного представителя современной науки, д-ра Бентли; когда, повторяю, я размышляю обо всём этом, то мне бывает искренно жаль, что никому из наших современных учёных не пришло до сих пор в голову дать в небольшом портативном томе универсальную систему всего, что нужно знать, предполагать, воображать и делать в жизни. Не могу, однако, умолчать, что такая попытка была недавно предпринята одним великим философом с острова Бразиль132. То, что он предлагает, изложено в форме весьма любопытного рецепта Nostrum, который после безвременной его кончины был мною найден в бумагах покойного. Рецепт этот я и преподношу современным учёным из великой любви к ним, не сомневаюсь, что когда-нибудь он явится поощрением для человека предприимчивого.
Возьмите исправные красивые, хорошо переплетённые в телячью кожу и с тиснением на корешке, издания всевозможных современных сводов разных наук и искусств на любых языках. Перегоните всё это в balneo Mariae133, подлив туда квинтэссенции мака Q. S. с тремя пинтами Леты, которую можно достать в аптеке. Отцедите тщательно нечистоты и caput mortuum134 и выпарьте всё летучее. Сохраните только первый отстой, который снова перегоните семнадцать раз, пока не останется только две драхмы. Держите этот остаток в герметически закупоренном стеклянном флаконе в течение двадцати одного дня. После этого приступите к вашему универсальному трактату, принимая каждое утро натощак (предварительно взболтав флакон) по три капли этого эликсира; принимать следует носом, при помощи сильного всасывания. В четырнадцать минут эликсир распространится по всему мозгу (если только у вас есть таковой), и ваша голова тотчас же наполнится бесчисленным множеством сводок, перечней, компендиев, извлечений, собраний, медулей, всяческих эксцерптов, флорилегий и т. п., располагающихся в отличном порядке и легко переносимых на бумагу.
Должен признаться, что лишь благодаря этому секретному средству я, неспособный к наукам, решился на такую смелую попытку, никем ещё не предпринимавшуюся, за исключением одного писателя, по имени Гомер; но и у него, человека, в общем, не без способностей и даже довольно даровитого для древних, обнаружил я множество грубых ошибок, непростительных для его праха, если таковой сохранился. Правда, нас уверяют, будто его произведение задумано было как полный свод всех человеческих, божественных, политических и механических знаний135, однако очевидно, что некоторых знаний он вовсе даже не касается, остальные же излагает крайне несовершенно. Так, прежде всего сведения Гомера об opus magnum136 крайне скудны и недостаточны, хотя ученики и выдают его за великого каббалиста; по-видимому, он лишь крайне поверхностно читал Сендивогиуса, Беме и Теомагическую антропософию137. Он допускает также крайне грубую ошибку относительно sphaera pyroplastica138 — промах совершенно непростительный, и (да позволит мне читатель это суровое осуждение) vix crederem autorem hunc unquam audivisse ignis vocem139. Не менее значительны ошибки Гомера в разных частях механики. В самом деле, прочтя его произведения с величайшим вниманием, так свойственным современным учёным, я не мог открыть там ни малейшего указания на устройство такой полезной вещи, как подставка для огарков. За отсутствием её мы бы и до сих пор блуждали во тьме, не приди нам на помощь современные учёные. Но я приберёг ещё более крупный промах, в котором повинен этот писатель; я имею в виду его грубое невежество140 относительно законов нашего государства, а также относительно учения и обрядов английской церкви. Действительно, огромное упущение, за которое и Гомеру и всем древним справедливо достаётся от моего достойного и глубокомысленного друга, господина Уоттона, бакалавра богословия, в его несравненном трактате О древней и современной образованности — книге, которой нельзя нахвалиться, с какой стороны к ней ни подойдёшь: блестящая игра ума и потоки остроумия, полезнейшие и величайшие открытия о мухах и слюне, тщательно выработанное красноречие! Не могу не выразить публично своей благодарности этому писателю за большую помощь и поддержку, оказанные мне его несравненным произведением при писании этого трактата.
Однако, кроме отмеченных упущений, пытливый читатель найдёт у Гомера ещё немало недостатков, которые, впрочем, нельзя ставить в вину автору. Ведь каждая ветвь знания так пышно разрослась с тех пор, особенно за последние три года, что он, конечно, не мог быть посвящён в современные открытия в той мере, как уверяют его защитники. Мы охотно признаём его изобретателем компаса, пороха и кровообращения; но пусть его поклонники укажут мне где-нибудь в его произведениях подробное описание сплина; и разве не предоставил он всецело нам самим создавать искусство политических склок? Что может быть ошибочнее и неудовлетворительнее его длинного рассуждения о чае? А что касается его метода вызывать слюнотечение без ртути, так прославленного в последнее время, то, на основании собственного опыта и знаний, думаю, что на него полагаться нельзя.
Вот для того-то, чтобы восполнить столь важные недостатки, я и решил, после долгих упрашиваний, взяться за перо; и смею уверить рассудительного читателя, мной не будет упущено ничего, что может оказаться полезным в разных жизненных положениях. Я уверен, что включил в своё произведение и исчерпал всё, до чего может подняться или опуститься человеческое воображение. Особенно рекомендую вниманию учёных некоторые открытия, никому ещё не приходившие в голову; из множества их назову следующие: моё новое пособие для недоучек или искусство стать глубоко учёным при помощи поверхностного чтения; замечательное усовершенствование мышеловок; универсальное правило рассуждать, или каждый сам кузнец своего счастья и весьма полезное приспособление для ловли сов. Всё это любознательный читатель найдёт подробно изложенным в различных частях этой книги.
Считаю себя обязанным как можно ярче подчеркнуть красоты и совершенства моих писаний, — ведь теперь в большом обычае у излюбленнейших и виднейших писателей нашего утончённого и просвещённого века смягчать дурное расположение придирчивого читателя и приходить на помощь читателю благосклонному. К тому же в последнее время было выпущено несколько произведений, в стихах и в прозе, в которых — ставлю тысячу против одного — никто не обнаружил бы ни малейших следов возвышенного и прекрасного, если бы авторы, движимые любовью и участием к публике, не дали нам обстоятельных указаний на этот счёт. Касаясь себя самого, не могу не признать, что всё только что сказанное мной удобнее было бы поместить в предисловии, тем более что этого требует и мода, которая обыкновенно направляет такие вещи туда. Но разрешите мне воспользоваться почётной привилегией выступать на литературное поприще последним. На правах самого свежеиспечённого современного писателя я притязаю на деспотическую власть над всеми писателями, выступавшими до меня, и решительно протестую против пагубного обычая обращать предисловие в меню книги. Мне всегда казалось, что содержатели балаганов и всякого рода фокусники совершают большую оплошность, прибивая над входом большую вывеску с натуральным изображением совершаемых ими чудес и широковещательной надписью; благодаря этому обычаю у меня уцелело немало трехпенсовых монет, так как моё любопытство получало полное удовлетворение и я никогда не заходил внутрь, несмотря на настойчивые зазывания оратора, пускающего в ход самые испытанные фигуры риторики: Сударь, честное слово, мы сейчас начинаем! Именно такова судьба теперешних предисловий, посланий, предуведомлений, введений, пролегомен и обращений к читателю. Приём этот сначала действовал великолепно; наш великий Драйден широко им пользовался, с невероятным успехом. Он сам часто признавался мне по секрету, что мир никогда бы не догадался об его замечательном даровании, если бы он не твердил о нём в своих предисловиях так упорно, что нельзя было больше ни сомневаться в этом, ни забыть об этом. Может быть, он и прав; однако я очень боюсь, как бы его наставления не просветили читателей в некоторых отношениях больше, чем он сам того желал: больно смотреть, с каким ленивым пренебрежением множество зевающих читателей нашего времени перелистывает сейчас сорок или пятьдесят страниц (средняя длина предисловий и посвящений современных писателей), точно они написаны по-латыни. Впрочем, с другой стороны, невозможно отрицать, что весьма многие не читают ничего другого: это самый верный путь сделаться критиком или остроумным человеком. Мне кажется, что на эти две группы можно разбить всех вообще современных читателей. Сам я, должен признаться, принадлежу к первой группе — не читаю предисловий; поэтому, разделяя свойственную нашим современникам наклонность распространяться о красотах собственного творчества и щеголять самыми удачными его частями, я счёл более подходящим сделать это в самом произведении, тем более что, как всякий понимает, это сильно увеличивает толщину книги, — обстоятельство, которым ни в коем случае не должен пренебрегать опытный писатель.
