Джеймс Джонс - Отныне и вовек
— Вольно, — скомандовал он.
Стол Хомса стоял напротив двери, а слева, под прямым углом к нему, стоял стол старшины, и там, опираясь на согнутые локти и чуть подавшись вперед, сидел Милт Тербер. Перейдя из стойки «смирно» в положение «вольно», Пруит заложил руки за спину и мельком покосился на Тербера. Тот ответил ему пристальным взглядом, в котором светилось зловещее ликование; он весь как-то подобрался, и казалось, только ждет минуты, чтобы напасть.
Капитан Хомс повернулся на вращающемся стуле вправо и Сурово глядел в окно, выставив на обозрение Пруиту свой профиль — выпирающий подбородок, жесткие губы и резко очерченный хищный нос. Потом он крутанулся на заскрипевшем стуле и заговорил.
— Я, Пруит, взял себе за правило всегда лично проводить первую беседу с моими новыми солдатами, — сурово сказал он. — Не знаю, как там было принято у вас в команде горнистов, но в моей роте все четко по уставу. С теми, кто сачкует или ерепенится, мы соплей не разводим. Не хотят служить на совесть, пусть сидят в гарнизонной тюрьме.
Он замолчал, сурово поглядел на Пруита и скрестил обтянутые сапогами ноги. Шпоры на сапогах звякнули, словно поддакивая. Капитан Хомс, оседлав любимого конька, постепенно входил во вкус. Его орлиное лицо говорило Пруиту: «Перед тобой настоящий вояка, который не боится разговаривать с солдатами на их же языке, не выбирает выражений и понимает своих ребят».
— У меня в роте все налажено как часы, — продолжал Хомс. — И пусть только какая-нибудь сука попробует этот порядок поломать! Если же солдат служит на совесть, ни в чем не проштрафился и делает то, что я ему приказываю, в накладе он не останется. В моей роте легко продвинуться, потому что у меня нет любимчиков. Я лично слежу за тем, чтобы каждый получал, что заслуживает — ни больше, ни меньше. Ты, Пруит, начинаешь в моей роте с нуля, и, чего ты добьешься, зависит только от тебя самого. Ясно?
— Так точно, сэр.
— Отлично. — И Хомс сурово кивнул.
Милт Тербер следил за разговором, развивающимся по давно известной ему схеме. «Король вскричал: «Ус…ся!» — вспомнилось Терберу из детства. — И двадцать тысяч подданных присели меж колонн. Ведь слово королевское для подданных — закон!» Он улыбнулся Пруиту неуловимым движением бровей, и из-под маски по-прежнему серьезного лица на секунду выглянул злорадно ликующий тролль.
— Чтобы получить в моей роте повышение, — все так же сурово продолжал Хомс, — солдат обязан знать свое дело. Он обязан служить. Он обязан доказать мне, что знает службу как свои пять пальцев.
Он вскинул глаза на Пруита:
— Ясно?
— Так точно, сэр.
— Отлично, — сказал капитан Хомс. — Это хорошо, что ясно. Самое главное, чтобы командир и подчиненные понимали друг друга. — Откинувшись на спинку стула, он дружелюбно улыбнулся Пруиту: — Что ж, рад принять тебя на борт, Пруит, как сказали бы на флоте. Хорошему солдату в моей роте всегда найдется место, и мне приятно, что ты к нам перевелся.
— Спасибо, сэр.
— Что ты скажешь, если я временно назначу тебя ротным горнистом? — спросил Хомс, закуривая. — Кстати, я видел на прошлогоднем чемпионате твой бой с Коннорсом из восьмого полевого. Прекрасный бой, замечу. Прекрасный. Тебе просто не везло. Мне тогда показалось, что во втором раунде ты вполне мог его нокаутировать.
— Спасибо, сэр, — сказал Пруит. Капитан Хомс разговаривал с ним уже совсем по-свойски. Вот оно, началось, подумал Пруит; что ж, приятель, ты сам напросился, сам теперь и решай. Только лучше пусть решает Хомс.
— Если бы я в начале сезона знал, что ты в нашем полку, я бы тебя перетащил к себе еще в декабре, — улыбнулся Хомс.
Пруит ничего не ответил. Он не услышал, а скорее почувствовал, как слева от него брезгливо фыркнул Тербер. А тот придвинул к себе стопку бумаг и углубился в них с нарочито отсутствующим лицом человека, который сам трезв и поэтому делает вид, что не имеет никакого отношения к своему пьяному приятелю.
— Мне бы сейчас пригодился хороший трубач. — И Хомс снова улыбнулся. — У нашего штатного горниста пока опыта маловато, а учеником к нему пришлось назначить одного полного болвана. Его опасно оставлять на строевой, того и гляди кого-нибудь подстрелит. — Хомс засмеялся и поглядел на Пруита, словно приглашая посмеяться вместе с ним.
Милт Тербер продолжал молча изучать бумаги, но брови у него дрогнули — это он предложил назначить Сальваторе Кларка учеником горниста после того, как тот чуть не застрелил себя в карауле.
— Автоматически получишь РПК, — добавил Хомс. — Я прикажу старшине завтра же утром все оформить.
Он выжидательно замолчал, но Пруит, не отвечая, смотрел в открытое окно, куда солнце посылало насмешливые колкие лучи, и гадал, скоро ли до капитана дойдет; ему не верилось, что здесь до сих пор ничего про него не знают. Еще недавно чистая и свежая рубашка уже намокла, прилипала к телу.
— Я, конечно, понимаю, — терпеливо улыбнулся Хомс. — РПК — это не бог весть что, но все сержантские должности у нас заняты. Правда, у двух сержантов истекает контракт, — добавил он. — Они следующим пароходом должны вернуться на континент. Но это только через месяц.
Жалко, спортивный сезон кончается, — продолжал он, — а то ты бы мог начать тренироваться хоть сегодня. Но ничего не поделаешь, февраль уже весь расписан, а с первого марта сезон закрывается. Зато, — он улыбнулся, — раз ты в этом году не будешь выступать за полк, тебя осенью допустят на товарищеские — выступишь за роту. Ты в этом году видел на чемпионате кого-нибудь из моих парней? У нас есть сейчас несколько очень способных, и я уверен, первое место нам снова обеспечено. Насчет двух-трех ребят я бы хотел с тобой посоветоваться.
— Я в этом году вообще не был на соревнованиях, сэр, — сказал Пруит.
— Вообще? — переспросил Хомс, не веря своим ушам, — Как это не был? — Замолчав, он посмотрел на Пруита с любопытством, потом перевел понимающий взгляд на Тербера. — Объясни мне, Пруит, — мягко сказал он, взяв со стола тщательно заточенный карандаш и внимательно его изучая, — как получилось, что ты целый год прослужил у нас в полку и никто о тебе ничего не знал? Ведь я тренер команды боксеров, тебе это прекрасно известно, а наша команда — чемпион дивизии. Почему же ты ни разу не подошел ко мне?
Пруит переступил с ноги на ногу и глубоко вздохнул.
— Я боялся, вы захотите включить меня в команду, сэр, — сказал он. И подумал: вот и все, самое страшное позади. Теперь пусть Хомс выпутывается, как умеет. На душе стало легко.
— А почему бы нет? — недоуменно спросил Хомс. — Команде нужны хорошие боксеры. У тебя к тому же полусредний, а мы в этой категории хромаем. Если в этом году проиграем, то только из-за полусреднего.
— Я, сэр, потому и ушел из двадцать седьмого, что бросил бокс, — сказал Пруит.
Хомс снова метнул на Тербера понимающий взгляд, но на этот раз, как бы извиняясь, что раньше ему не верил.
— Бросил бокс? — переспросил он, — Из-за чего?
— Вы, наверно, знаете про случай с Дикси Уэлсом, сэр, — Пруит услышал, как Тербер отложил свои бумаги, и почувствовал, что старшина ухмыляется.
Хомс невинно поглядел на него широко раскрытыми глазами.
— Дикси Уэлс? Первый раз слышу. А что там было?
И Пруиту пришлось рассказать ему, рассказать им обоим всю эту историю. Расставив ноги по стойке «вольно» и заложив руки за спину, он стоял перед ними и рассказывал, понимая, что его рассказ никому не нужен, потому что оба они давно все знают. Но он был вынужден играть роль, навязанную ему Хомсом, и потому рассказывал.
— Да, очень неприятный случай, — сказал Хомс, когда Пруит замолчал. — Твое состояние вполне можно понять. Но что поделаешь, бокс опасный спорт и всяко бывает. Если стал боксером, надо быть готовым и к такому.
— Вот поэтому я и решил бросить бокс, сэр.
— Но с другой стороны, — продолжал Хомс уже не слишком дружелюбно, — что же будет, если все боксеры начнут так рассуждать?
— Все не начнут, сэр.
— Знаю, — еще менее дружелюбно сказал Хомс. — Чего же ты от нас хочешь? Чтобы мы запретили бокс из-за того, что пострадал, один боксер?
— Нет, сэр, я же не говорил, что…
— Ты еще потребуешь, чтобы и войну прекратили из-за того, что, мол, погиб один солдат, — не слушая его, продолжал Хомс. — Для нас здесь, вдали от родины, бокс — важнейшее средство поддержания морального духа.
— Я вовсе не хочу, чтобы бокс запретили, сэр, — сказал Пруит, понимая, что поневоле говорит глупости. — Но мне непонятно, — упрямо добавил он, — зачем человеку заниматься боксом, если он не хочет?
Глаза капитана странно поскучнели и с каждой секундой становились все равнодушнее.
— И поэтому ты перевелся из двадцать Седьмого?
— Так точно, сэр. Они там пытались заставить меня вернуться в бокс.
