Эптон Синклер - Между двух миров

— Но, Ланни, это безумие!

— Я безумен, любовь безумна, и очень скоро вы тоже будете безумны. Но это будет разумное безумие, о» но будет в ладу с вашей мудростью и чистой совестью. У вас было время продумать все. Вы имеете право на радость, которую я могу дать (вам, а я имею право на радость, которую можете дать вы.

— Но, Ланни, у меня с собой нет никаких вещей! — Она сказала по-французски: «Articles de voyage»[9].

— Articles, — повторил он смеясь. — Articles можно купить в лавках, а лавки можно найти в городах, больших и маленьких. Я догадался захватить с собой немного денег, и мы скоро докажем, что во Франции еще можно найти ночную сорочку, и гребень, и щетку, и несколько носовых платков, и чемодан, куда их уложить, и, может быть, даже флакончик румян, — хотя, судя по вашему теперешнему цвету лица, едва ли они вам понадобятся.

Она начала возражать, и он дал ей выговориться до конца. У него была в запасе старинная хорошо испытанная формула: je vous aime — я вас люблю. Он знал, что неразумно целый час не говорить этого женщине, а в экстренных случаях действие этих слое бывает сильнее, если повторять их каждые две минуты. Он ехал очень медленно, правя одной рукой, другую он положил на ее руки и излил свою душу.

— Дорогая, мне кажется, что вы еще не испытали счастья любви. Придется научить вас быть счастливой. И тогда все станет легко, и все проблемы разрешатся сами собой, просто потому, что вы захотите их разрешить. Все упростится, когда вы узнаете, что такое любовь. Это наш медовый месяц — настала наша пора быть счастливыми; разрешите себе быть счастливой. Скажите, что вы любите меня, и все.

— Вы хотите, чтобы я кинулась в омут очертя голову, — ее голос звучал еле слышно.

— Конечно, дорогая! Именно этого я и хочу. Я предлагаю вам то, во что верю сам; я приношу все, что у меня есть. Я увез вас, так как знаю, что нет другого способа, и заверен, что вы будете благодарить меня. У вас исчезнут все сомнения, и вы вместе со мной смело посмотрите в глаза нашей судьбе и устраните все преграды с пути нашей любви.

— О Ланни, Ланни, дорогой! — она тихонько всхлипнула, и он понял, что все в порядке, так как любовь часто рождается в слезах.

Машина оставляла позади милю за милей, один за другим мелькали летние пейзажи Франции, и Мари не требовала, чтобы Ланни повернул назад. Уже к вечеру она позвонила домой и сказала гувернантке то, что предложил Ланни, прибавив тысячу распоряжений, которые не пришли бы ему в голову. Они проехали еще немного, а затем остановились в маленьком городке, где, как оказалось, можно было купить все необходимое.

Они продолжали путь к западу, по стране доли и и низменностей, по дорогам, обсаженным тополями; под покровом темноты они остановились возле маленькой таверны. Швейцар, одетый в полосатую, красную с белым куртку, зажег свечу и проводил их в номер, состоявший из двух смежных комнат, которые поражали обилием занавесей и штор. Швейцар принес им хорошо приготовленный ужин, не проявляя ни малейшего любопытства; летом сюда заезжали всякого рода туристы, и его единственная забота была получить побольше на чай.

Утром швейцар опять появился, на этот раз уже в роли коридорного. Он открыл ставни, впустил утреннее солнце и сообщил им виды на погоду. Он принес им завтрак в постель, и это дало, им успокаивающее чувство домашнего уюта. Все было к лучшему в этом лучшем из миров. Румянец играл на щеках подруги Ланни, то и дело расплескивался ее смех, и Ланни невольно вспомнил о целительных источниках городка, который он недавно покинул.

Они поехали дальше на запад — в Бретань. Это страна гранитных скал и камней; из них строят стены, и ими мостят мостовые; страна дубовых лесов — из дуба здесь резчики-кустари изготовляют балюстрады, колоссальные шкафы и деревянные сабо, выстукивающие дробь на мостовых, — страна туманов, ветров и серого неба, довольно приятного в июле. Крестьянки здесь носят туго накрахмаленные белые чепцы, широкие раздувающиеся юбки и белые передники. Из яблок бретонцы приготовляют горьковатый крепкий сидр; над дверью каждого дома вырезают маленькую нишу для своего святого. Так как морские ветры не щадят изображений святых, ниши покрывают стеклом, с которого часто приходится счищать соль. Это угрюмая страна роялистов, которая чтит богоматерь — свою небесную покровительницу.

Беглецы из сераля приехали в Сен-Мало, где ни один из них не бывал прежде. Они карабкались вверх по улицам, похожим на длинные лестницы, таким узким, что можно было достать руками до стен противоположных домов; они гуляли по широкому городскому валу, глядя вниз на стоящие вплотную высокие здания и на гавань, опоясанную крутыми утесами и усеянную маленькими лодками со странными парусами, разделенными по горизонтали на несколько частей. За ними следом ходили мальчишки, беспрестанно выпрашивая «пенни», но дать им монету еще не значило от них избавиться. Ланни сказал, что это особенность всех католических стран. Мари прибавила: «И других тоже!»

Ночь или, вернее, часть ее они провели в старой харчевне. Дом был выстроен на старинный лад, он слегка накренился. Кровати закрывались, как шкафы. Ланни и Мари сократили свое пребывание здесь, ибо сделали тягостное открытие, что маленькое красное плоское насекомое — самый злостный враг романтики. По видимому, святая Анна не одобряла их поведения, и они оставили ее царство в ранний час утра, рассеяв свою досаду смехом. Они видели зарю — она пришла, «словно гром из-за морей», и встала над широким устьем реки Ране.

Отсюда они двинулись на юг, в область нижней Луары, и вскоре очутились в «стране замков». Бродили, где нравилось, осматривали величественные замки, воздвигнутые много веков назад. Их водили по сводчатым залам, где некогда пировали могущественные рыцари, и в подземные темницы, где с дьявольской изобретательностью пытали несчастных пленников. Они содрогались при мысли о жестокости, царившей и все еще царящей в душе человека. Мари сказала: — О Ланни! Настанет ли когда-нибудь пора, когда в мире будет властвовать любовь, когда люди будут верить друг другу?

— Боюсь, что до этого еще далеко, — ответил он. — Самое лучшее, что мы можем сделать, это создать для себя безопасный островок.

Среди этих серьезных размышлений они говорили также о Дени де Брюине, который был невольным участником их романа. Мари решила, что, вернувшись домой, она скажет ему, что требует либо развода, либо признания за ней права на собственную жизнь. Он, конечно, поймет, что за этим скрывается возлюбленный, но она откажется входить в подробности и заявит, что ее дела никого не касаются. На этом они и порешили. Он вернется обратно в Жуан, а она напишет, как только будут какие-нибудь новости. В сентябре мальчики отправятся в школу, а Мари приедет к тетке в Канны.

Снова мелькали перед ними, пейзажи и старинные замки; только теперь они ехали на восток, Ланни вез Мари домой. Она не позволила довезти себя до дому, а доехала с ним до одного из соседних городков, откуда в ее деревушку ходил автобус.

— Я хочу, дорогой, чтобы ты всегда помнил одно: придет время, когда ты захочешь жениться, — и грешно тебе было бы не жениться, — ты (встретишь девушку, которая может дать тебе детей и разделить с тобою жизнь до конца. Я хочу, чтобы ты знал: когда придет это время, я уйду с твоего пути.

— Забудь об этом, дорогая, — решительно сказал Ланни. — Шишка любви к потомству у меня слабо развита.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Великий пан

Дома, в своей башне из слоновой кости, Ланни ждал, и обещанное письмо пришло.

«Дорогой!

Я говорила с моим другом, как собиралась, и счастлива сообщить вам, что все в порядке. Это странная история, когда-нибудь я вам расскажу ее. Как вы знаете, я была полна горечи и замкнулась в себе. Это, по видимому, не прошло бесследно для моего друга. Он чувствовал угрызения совести, и то, что я сообщила ему, произвело на него глубокое впечатление. Произошла странная и трогательная сцена. В человеческом сердце заключены неизведанные миры, и целой жизни мало, чтобы изучить хоть один из них. Достаточно сказать, что будущее не сулит нам тревог. Мой друг признает мое право на счастье. Я признаю такое же право за ним, но сомневаюсь, чтобы он был счастлив. То, что он рассказал мне, представляет для вас только косвенный интерес, и я не буду входить в подробности. Все сложилось так, что лучшего и желать нельзя.

Преданная вам Мари».

Ланни перечитывал письмо много раз, изучал его — фразу за фразой. В нем было сказано все, что он хотел знать, но сказано очень сдержанно, и он понял, что осторожность пустила глубокие корни в ее натуре. Или она боится, что письма могут быть вскрыты кем-нибудь другим? Он сказал ей, что его мать знает обо всем, но все равно Мари будет хранить их любовь втайне и никогда не доверится бумаге. Излияния она оставит поэтам и авторам романов.