Борис Васильев - Утоли моя печали
Он заново открыл их, повстречавшись с Наденькой Олексиной.
* * *А Наденька вместе со своей горничной бродила по шумной, многолюдной Москве с горящими глазами и ликованием в сердце, и не подозревая, что стала необыкновенно желанной и, увы, недоступной принцессой последней сказки суховатого и – еще раз увы! – уже немолодого одинокого мужчины. Сейчас ее интересовало совсем иное – степенно обедающие из общего котла артельщики, чумазые трубочисты, звонкий выезд пожарных…
– Смотри, смотри, Феничка, гнедые понеслись!
– Стало быть, Арбатская часть выехала, барышня, – важно поясняла горничная. – Это у них гнедые битюги.
Темно-русая головка и толстая пшеничная коса, выглядывающие из-под двух одинаковых шляпок, постоянно мелькали в самых людных местах. Обладательницы их вместе с артельным людом весело хохотали над мальчишкой-штукатуром, неосторожно шагнувшим в известковый раствор; старательно перевязывали голову бородачу-плотнику, не успевшему увернуться от упавшей доски; с радостной готовностью относили записку подрядчика, которому ну никак невозможно было отлучиться даже на соседний участок. К ним скоро настолько привыкли, что стали приветливо здороваться, меж собой называя их «Феничкой с барышней».
– Варенька, там такие замечательные люди, такие интересные! Я непременно напишу о них, непременно! И нисколько не хуже, чем господин Гиляровский, вот увидишь. Дядя Роман, ты ведь меня понимаешь, правда?
Хомяков понимал, озорно подмигивая.
– Вот у них – идеи, – говорил он. – А у нас – некая сумма смутных мечтаний и туманных представлений, далеко не всегда правильная к тому же.
– Идей много, – строго предупреждала Варвара. – Только, пожалуйста, не старайся запоминать непереводимой игры слов. Даже во имя жизненной правды.
Впрочем, она беспокоилась напрасно. При девушках никогда и никто не позволял себе ни одного дурного слова. Даже когда доска упала на плотника, он только прорычал:
– Ах, чтоб тебя!..
Так что гуляний их ничто не омрачало. И бродили они до изнеможения.
– Барышня, за нами ктой-то следит, – зловещим шепотом сообщила как-то Феничка.
– Кто следит?
– Да вон, тощий такой. В гимназической фуражке.
Наденька оглянулась. Действительно, позади стоял совсем еще юный господин в далеко не новой гимназической фуражке, из-под которой во все стороны лезли упрямые завитки белокурых волос. Заметив, что на него смотрят, юноша тотчас же отвел глаза.
– Весь день бродит след в след, – пояснила Феничка. – Может, бомбист какой?
– Почему же непременно бомбист?
– Не знаю.
– Проверим. Иди не оглядываясь.
– Куда идти?
– За мной.
Наденька быстро пошла от Триумфальной к дому генерал-губернатора. Однако на подходе к Скобелевской площади народу оказалось столько, что шаг пришлось существенно укоротить. Может быть, поэтому Надя не выдержала и снова оглянулась.
Белокурый юноша упорно шел сзади.
– Прилип как банный лист, – недовольно шептала Феничка. – Может, городового позвать?
– А в чем он провинился? В том, что на тебя смотрит?
– Он на вас смотрит, барышня.
– Ну и что? И пусть себе смотрит. Вот сейчас подойду к нему и спрошу…
Наденька остановилась, повернулась лицом к преследователю и решительно уставилась ему в глаза. Юноша засмущался, опустил голову, но не ушел, и толпа толкала их почти одновременно.
«Сейчас я ему все выложу! – сердито подумала Надя. – Наглость какая!..»
Она и впрямь шагнула к нему, но гимназист вдруг странно изогнулся, словно пытаясь то ли от кого-то отбиться, то ли кого-то схватить. Возникла некая дополнительная толчея, шум, почти тотчас же раздался свисток, и к этому месту устремился рослый городовой, доселе почему-то невидимый.
– Р-разойдись! Что за крик?.. Прошу предъявить пачпорт.
– У меня нет паспорта, – растерянно сказал гимназист, поскольку последние слова городового относились к нему.
– Тогда пожалуйте в участок!
– Но ко мне залезли в карман…
– Пожалуйте в участок!..
– На каком основании? – строго спросила Наденька, к тому времени уже пробившаяся к ним. – К этому господину действительно залезли в карман.
– А вы кто такая будете, мамзель?
– Я – племянница Романа Трифоновича Хомякова. А этот господин приехал к нему из… из Костромы.
– Верно! – закричали с лесов артельщики. – Ты вон лучше карманника лови, селедка!..
– Что творится? – заворчали в толпе. – Честных людей хватают средь бела дня, а ворье что хочет, то и делает.
– И в такое знаменательное для всей святой Руси время!
– Нет, надо искать на них управу. У меня, знаете ли, третьего дня семь рублей из кармана увели…
– Из кармана, говорите?.. – растерянно спросил городовой, не зная, что предпринять для приличного отступления.
– Держи вора! – завопили с лесов.
– Держи вора! – тотчас же откликнулся городовой.
Подхватив шашку, он засвистел и кинулся куда-то в толпу. Сверху, с лесов, заулюлюкали, засвистели, захохотали. Прохожие как ни в чем не бывало тут же двинулись по своим делам, и молодые люди остались вдвоем. Но только на мгновение, потому что к ним наконец-то пробралась Феничка.
– Детина какой-то растопырился, ни тебе ходу, ни проходу, – недовольно сообщила она.
– У вас и вправду что-то украли? – строго спросила Наденька нескладного гимназиста.
– Украсть не успели, но в карман залезли. Я хотел было схватить вора за руку, только он вырвался.
– А зачем вы нас преследовали?
– Я… – Юноша очень смутился, опустил голову, и уши его начали краснеть. – Извините.
– А кто ты есть? – сердито спросила Феничка. – Почему ты из Костромы?
– Я не из Костромы.
– А барышня сказала, что из Костромы!
– Это ошибка. – Гимназист в явно тесном мундирчике снял фуражку, застенчиво поклонился. – Еще раз прошу меня извинить за назойливость, с которой я…
Он окончательно смутился и угнетенно замолчал, не решаясь поднять голову. Надя улыбнулась.
– Почему же вы вдруг замолчали?
– Позвольте представиться, – вдруг сказал молодой человек, с отчаянной решимостью подняв голову. – Нижегородский дворянин Иван Каляев.
3И дальше они пошли втроем.
– Я только что досрочно закончил в гимназии, – рассказывал Ваня, все еще немного смущаясь. – Потому досрочно, что очень уж хотел увидеть коронацию.
– Сбежали из дома?
– Нет, что вы, Надежда Ивановна. Я к тете приехал, у меня тетя в Москве живет. На Неглинке. А осенью поеду поступать в Петербургский университет.
– А почему же не в Московский?
– Н-не знаю. Может быть, и в Московский. – Ваня помолчал, добавил решительно: – Я Москвы совершенно не знаю. А в Петербурге бывал два раза.
– Тетю, значит, до сей поры не навещал? – подозрительно отметила Феничка.
– Нет, что вы, – смутился недавний гимназист. – Как можно, остановился у нее…
– Мы вам покажем Москву, – улыбнулась Надя. – И начнем с Кремля.
На Красной площади и в Кремле шли особенно напряженные работы, поскольку именно здесь и должно было происходить таинство Священного Коронования. Строили помосты и переходы, готовили иллюминацию, громоздили деревянный слив в Москву-реку с Тайницкой башни. В некоторые места вообще не пропускали, но главное показать Ване Каляеву все же удалось. А когда вышли к Манежу через Троицкие ворота, Наденька решительно объявила:
– Сегодня вы обедаете у нас, Ваня.
– Что вы! – растерялся юноша. – Мы так мало знакомы и… и мундир у меня…
– У нас принимают не по мундиру, – улыбнулась Надя. – Феничка, возьми лихача.
Лихач и особняк, возле которого Наденька велела остановиться, настолько потрясли Ваню, что он окончательно сник. А тут еще – швейцар, дворецкий, прислуга в ливреях…
– Я представлю гостя сама, Евстафий Селиверстович.
Зализо невозмутимо принял потрепанную фуражку, предупредительно открыл двери.
– Мой друг, нижегородский дворянин Иван Каляев, – с некоторым вызовом объявила Надежда.
– Рад познакомиться, – серьезно сказал Роман Трифонович, крепко, как всегда, пожимая руку молодому человеку. – Иван… простите, не знаю отчества.
– Ваня.
– Здравствуйте, Ваня, – чересчур вежливо улыбнулась Варвара. – Извините, отдам кое-какие распоряжения.
И вышла, полоснув взглядом по лицу сестры, сияющему непонятным озорным торжеством.
– Садитесь, Ваня, садитесь, – с искренним радушием говорил Хомяков. – Вина, сигару?
– Нет… То есть… нет.
– Позвольте оставить вас одних, – сказала Наденька. – Встретимся за обедом.
– Да вы не смущайтесь, Ваня, – добродушно улыбнулся Роман Трифонович, когда Надя ушла. – Здесь не кусаются, а лишних за столом не будет, так что располагайтесь как дома. Признаться, люблю ваш Нижний, ежегодно бываю на ярмарке…
Пока в гостиной происходил мужской разговор, на втором этаже особняка состоялся разговор женский.
