Эжен Сю - Парижские тайны. Том I
Альфред по-прежнему хранил молчание.
— Кстати, вывеска касается именно господина Пипле, — объявила г-жа Серафен, — он-то, должно быть, все мне объяснит.
Привратник издал какой-то глухой, невнятный вздох и молча продолжал терзать свой злополучный цилиндр.
Эта немая сцена означала: г-н Пипле признался, что он не может ничего объяснить другим, ибо сам тщетно пытается ответить себе на множество вопросов, ни на один из которых он пока ответить не в силах.
— Не обращайте на него внимания, госпожа Серафен, — вмешалась Анастази. — У бедного моего Альфреда спазмы желудка, потому-то он так и сидит неподвижно… Но что это за дощечка с надписью, о которой вы толкуете?.. Быть может, ее повесил ликерщик, что живет по соседству?
— Да нет же, нет! Говорю вам, что эта небольшая дощечка прибита над самой вашей дверью.
— Послушайте, да вы что, смеетесь?
— И вовсе я не смеюсь, я только что видела ее собственными глазами, когда к вам входила. На ней написано крупными буквами: «Пипле и Кабрион оказывают дружеские и прочие услуги. Обращаться к привратнику».
— Ах ты господи!.. И все это написано над нашей дверью?! Ты слышишь, Альфред?
Господин Пипле посмотрел на г-жу Серафен с совершенно потерянным видом; он ничего не понимал, больше того — не хотел ничего понимать.
— И все это… написано на дощечке… прямо на улице? — опять спросила г-жа Пипле, пораженная новой наглостью художника.
— Конечно, ведь я сама только что прочла. И тогда я подумала: «Вот странная история! Ведь господин Пипле занимается сапожным ремеслом, должно быть, он вывесил такое объявление и извещает прохожих о том, что он вкупе с неким Кабрионом оказывает „дружеские услуги“… Что же все это означает?.. Тут кроется что-то непонятное… Но так как на дощечке написано: „Обращаться к привратнику“, господин Пипле, верно, мне все объяснит…» Глядите, глядите, — вдруг воскликнула г-жа Серафен, прерывая свою речь, — вашему мужу, кажется, дурно… осторожно, скорее! Он сейчас упадет навзничь!
Госпожа Пипле торопливо подхватила мужа, едва не потерявшего сознание.
Последний удар был слишком силен для него; человек в цилиндре чуть не лишился чувств и успел только пробормотать:
— Презренный! Он меня публично опозорил!!!
— Я же сказала вам, госпожа Серафен, что у Альфреда ужасные желудочные спазмы, а тут еще этот ужасный сорванец, который донимает и допекает его своими булавочными уколами… Мой бедный, мой милый старичок этого не выдержит! По счастью, у меня есть капелька абсента, быть может, это поставит его на ноги…
И действительно, благодаря этому проверенному лекарству г-жи Пипле Альфред мало-помалу пришел в себя; но, увы, едва вернувшись к жизни, он вновь подвергся жестокому испытанию.
Какой-то человек средних лет, прилично одетый, с лицом столь простосердечным, а вернее глупым, что в этом парижском ротозее невозможно было заподозрить способность к какой-либо задней мысли, а уж тем более к мысли коварной, отворил застекленную створку двери и с заинтересованным видом спросил:
— Я только что прочел вывеску, прибитую над ведущим к вам крытым проходом, на ней написано: «Пипле и Кабрион оказывают дружеские и прочие услуги». Будьте любезны и скажите на милость, что это значит? Ведь вы, если не ошибаюсь, здешний привратник?
— Что все это значит?! — завопил г-н Пипле громовым голосом, давая наконец выход негодованию, которое он так долго сдерживал. — Это значит, что господин Кабрион гнусный обманщик! Понимаете, суддаррь?!
При этой внезапной и яростной вспышке гнева посетитель невольно попятился.
Альфред, не помня себя от бешенства, побагровел, высунулся из швейцарской и судорожно вцепился обеими руками во внутреннюю филенку двери; позади него смутно вырисовывались фигуры г-жи Серафен и Анастази: они были едва различимы в полутьме.
— Зарубите себе на носу, суддаррь, — кричал г-н Пипле, — что я не поддерживаю никаких отношений с эти проходимцем Кабрионом, а уж дружеских отношений — и подавно!
— Да вы, должно быть, уже давно не высовывали носа из дому, старый сморчок, коль скоро являетесь сюда и задаете дурацкие вопросы! — язвительно прибавила г-жа Пипле, высовывая из-за спины мужа свою обозленную физиономию.
— Сударыня, — с достоинством ответил посетитель, благоразумно отступая еще на шаг, — объявления вывешивают для того, чтобы их читали. Вы их вывешиваете, а я их читаю, так что я-то в своем праве, а вот у вас нет никакого права говорить мне грубости!
— Да вы сами — ходячая грубость… старый скаред! — резко ответила Анастази, осклабившись.
— Это вы грубиянка!
— Альфред, дай-ка мне твой шпандырь, я хочу снять мерку с рожи этого господина… Я отучу его ходить сюда шутки шутить!.. Он, видно, забыл, сколько ему лет, старый невежа!
— Приходишь к вам, чтобы разобраться в вашем же объявлении, а в ответ слышишь брань! Это вам даром не пройдет, сударыня!
— Послушайте, суддаррь… — простонал злополучный привратник.
— Послушайте, сударь, — подхватил посетитель, в свою очередь выходя из себя, — водите дружбу с кем хотите, хоть с вашим Кабрионом, но, черт побери, не афишируйте это огромными буквами, не мозольте ими глаза прохожим! А посему я почитаю своим долгом заявить вам, что вы неотесанный мужлан, и я принесу на вас жалобу полицейскому комиссару.
И, не помня себя от гнева, злополучный посетитель удалился.
— Анастази, — пробормотал Пипле жалобным голосом, — я всего этого не переживу, я чувствую, что ранен насмерть… и нет у меня никакой надежды спастись от гибели. Ты сама видишь: отныне мое имя открыто связано с именем этого негодяя. Он осмелился публично объявить, будто нас связывают узы дружбы, и люди верят ему; я говорю… я утверждаю… я торжественно заявляю, что это чудовищно… этому нет названия… это какая-то дьявольская выдумка! И надо со всем этим покончить раз и навсегда… чаша моего терпения переполнилась… одному из нас — либо ему, либо мне — суждено пасть в этой борьбе!
И, преодолев свою обычную апатию, г-н Пипле принял героическое решение, схватил портрет и бросился к двери.
— Куда ты собрался, Альфред?
— К комиссару полиции! По дороге я сорву эту мерзкую дощечку с надписью; держа ее и портрет в руках, я крикну комиссару: «Защитите меня! Отомстите за меня! Избавьте меня от этого Кабриона!»
— Прекрасно сказано, милый мой старичок! Встряхнись, расшевелись хорошенько! Да, если ты сам не сумеешь снять дощечку, попроси ликерщика помочь тебе, пусть он возьмет свою приставную лестницу. Мерзавец Кабрион! О, попадись он мне, я, коли смогу, поджарю его на своей плите и с удовольствием полюбуюсь на его муки. Да, есть люди, которым отрубают голову гильотиной, хотя они заслуживают того меньше, чем он. Ах, негодяй, хотела бы я видеть, как его, этого прощелыгу, повезут на Гревскую площадь!
Однако Альфред в столь крайних обстоятельствах все же выказал возвышенную кротость. Несмотря на все обиды, на весь тот вред, который причинил ему Кабрион, привратник проявил великодушие и жалость к коварному живописцу.
— Нет, нет, — заявил он, — если б я даже мог, я не стал бы требовать его головы!
— А вот я стала бы… стала бы… И тем хуже для него. И вся недолга! — воскликнула свирепая Анастази.
— Нет, — снова повторил Альфред, — я не люблю крови. Но я вправе потребовать, чтобы его, злодея, приговорили к пожизненному заключению, это необходимо для моего покоя, это нужно для моего здоровья… И закон должен пойти мне навстречу… в противном случае я покину Францию… мою прекрасную Францию! Вот к чему все это приведет…
И Альфред Пипле, уйдя в свое горе, торжественно покинул швейцарскую: в эту минуту он походил на величавую жертву античного рока.
Глава XII
СЕСИЛИ
Прежде чем предложить читателю присутствовать при разговоре г-жи Серафен и г-жи Пипле, мы хотим предупредить его, что Анастази, ни в коей мере не сомневавшаяся в добродетелях богобоязненного нотариуса, все же решительно осуждала суровость, которую он выказал по отношению к Луизе Морель и Жермену. Естественно, что привратница распространяла свое недоброжелательство и на г-жу Серафен; однако, будучи весьма тонким политиком, г-жа Пипле по причинам, о которых мы скажем позже, старательно скрывала свою неприязнь к домоправительнице Жака Феррана и потому встретила ее как нельзя более сердечно.
Громко осудив недостойное поведение Кабриона, г-жа Серафен воскликнула:
— Ах да! Что такое происходит с господином Брадаманти? Вчера вечером я написала ему — и никакого ответа; нынче утром приходила к нему сама — и не застала его дома… Надеюсь, сейчас мне больше повезет.
Госпожа Пипле изобразила на лице живейшую досаду.
— Ах! Вот беда-то, вот незадача! — воскликнула она.
