Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского клуба
— Милый, подождите! — крикнула молодая леди.
— Что случилось? — осведомился дядя с козел.
— Мне нужно сказать вам кое-что, — пояснила молодая леди. — Одно слово! Только одно слово, дорогой мой.
— Не слезть ли мне? — спросил дядя.
Молодая леди ничего не ответила, но снова улыбнулась. И как улыбнулась, джентльмены! По сравнению с этой улыбкой первая никуда не годилась. Мой дядя в мгновение ока спрыгнул со своего насеста.
— В чем дело, милочка? — спросил оп, заглядывая в окно кареты.
Случилось так, что в то же самое время леди наклонилась к окну, и моему дяде она показалась еще красивее, чем раньше. Они находились очень близко друг от друга, джентльмены, и, стало быть, он никак не мог ошибиться.
— В чем дело, милочка? — спросил мой дядя.
— Вы не будете любить никого, кроме меня, вы не женитесь на другой? — спросила молодая леди.
Дядя торжественно поклялся, что никогда ни на ком другом не женится. Тогда молодая леди откинулась назад и подняла окно. Дядя вскочил на козлы, расставил локти, подхватил вожжи, схватил с крыши кареты длинный бич, хлестнул переднюю лошадь, и вороные кони с длинными хвостами и развевающимися гривами помчались, покрывая пятнадцать добрых английских миль в час и увлекая за собой почтовую карету. Ого! Ну и летели же они!
Грохот позади усиливался. Чем быстрее катилась старая карета, тем быстрее мчались преследователи. Люди, лошади, собаки участвовали в погоне. Шум был оглушительный, но еще громче звенел голос молодой леди, понукавшей дядю и кричавшей: „Скорей, скорей!“
Они неслись мимо темных деревьев, словно перышки, подхваченные ураганом. Мимо домов, ворот, церквей, стогов сена они летели с быстротой и грохотом бурного потока, вырвавшегося на волю. Но шум погони нарастал, и дядя все еще слышал дикие вопли молодой леди: „Скорей, скорей!“
Мой дядя не жалел бича, лошади рвались вперед и побелели от пены, а погоня все приближалась, и молодая леди кричала: „Скорей, скорей!“ В этот критический момент дядя изо всех сил ударил ногой по ящику под козлами и… увидел, что настало серое утро, а он сидит во дворе колесного мастера, на козлах старой эдинбургской почтовой кареты, дрожит от холода и сырости и топает ногами, чтобы согреться. Он слез с козел и нетерпеливо заглянул в карету, отыскивая прекрасную молодую леди. Увы! У кареты не было ни дверцы, ни сиденья. Остался один остов.
Конечно, дядя прекрасно понимал, что тут кроется какая-то тайна и все произошло именно так, как он рассказывал. Он остался верен великой клятве, которую дал прекрасной молодой леди, — отказался ради нее от нескольких трактирщиц, очень выгодных партий, и в конце концов умер холостяком. Он всегда вспоминал, как чудно это вышло, когда он, совершенно случайно перемахнув через забор, узнал, что призраки старых почтовых карет, лошадей, кондукторов, кучеров и пассажиров имеют обыкновение путешествовать каждую ночь. К этому он присовокупил, что, по его мнению, он был единственным живым существом, которому довелось участвовать как пассажиру в одной из таких поездок. И мне кажется, он был прав, джентльмены, — по крайней мере я ни о ком другом никогда не слышал».
— Хотел бы я знать, что возят в почтовых сумках эти призраки карет? — промолвил хозяин гостиницы, который с большим вниманием слушал рассказ.
— Конечно, мертвые письма[150], — ответил торговый агент.
— Ах, вот оно что! — воскликнул хозяин. — Мне это не приходило в голову.
ГЛАВА L
Как мистер Пиквик отправился исполнять поручение и как он с самого начала нашел поддержку у весьма неожиданного союзника
На следующее утро лошади были поданы ровно без четверти девять, мистер Пиквик и Сэм Уэллер заняли свои места — первый внутри кареты, а второй снаружи, — и форейтор получил приказание ехать к дому мистера Боба Сойера, чтобы захватить мистера Бенджемина Эллена.
Когда экипаж остановился у подъезда с красным фонарем и очень четкой надписью «Сойер, преемник Нокморфа», мистер Пиквик, высунувшись из окна кареты, немало удивился, заметив, что мальчик в серой ливрее старательно закрывает ставни. Столь необычайная и отнюдь не деловая процедура в этот ранний утренний час немедленно побудила его построить две догадки: либо какой-нибудь добрый друг и пациент мистера Боба Сойера скончался, либо сам мистер Боб Сойер обанкротился.
— Что случилось? — обратился мистер Пиквик к мальчику.
— Ничего не случилось, сэр, — отозвался мальчик, осклабившись до ушей.
— Все в порядке! — крикнул Боб Сойер, неожиданно появляясь в дверях с маленькой кожаной сумкой, грязной и тощей, в одной руке, и с теплым пальто и шалью, перекинутыми через другую. — Я тоже еду, старина.
— Вы? — воскликнул мистер Пиквик.
— Я, — подтвердил Боб Сойер. — Это будет настоящая экспедиция. Эй, Сэм, не зевайте!
Обратив на себя внимание мистера Уэллера, мистер Боб Сойер швырнул ему кожаную сумку, которая была немедленно спрятана под сиденье Сэмом, явно восторгавшимся всей этой сценой. Покончив с сумкой, мистер Боб Сойер с помощью мальчика кое-как натянул на себя теплое пальто, которое было на несколько номеров меньше, чем следовало, а затем, подойдя к карете, просунул голову в окно и оглушительно захохотал.
— Каков сюрприз! — воскликнул Боб, вытирая слезы обшлагом теплого пальто.
— Мой дорогой сэр, — с некоторым замешательством промолвил мистер Пиквик, — я не подозревал, что вы будете нас сопровождать.
— Ну, конечно, не подозревали, — отвечал Боб, схватив мистера Пиквика за отворот пальто. — В этом вся соль.
— В этом вся соль? — переспросил мистер Пиквик.
— Разумеется, — подтвердил Боб. — Это, знаете ли, и есть сюрприз, а моя практика пусть сама о себе позаботится, раз она решила не заботиться обо мне.
Объяснив таким образом, почему закрыты ставни, мистер Боб Сойер указал на аптеку и снова залился неудержимым смехом.
— Помилуй бог, ведь вы безумец! Как можно оставлять больных без всякой помощи? — серьезно заметил мистер Пиквик.
— Что же тут такого? — возразил Боб. — Я, знаете ли, на этом заработаю. Ни один из них не платит. И вдобавок, — продолжал Боб, понизив голос до конфиденциального шепота, — они тоже не останутся в убытке. Дело в том, что мои лекарства на исходе, а денег сейчас нет, значит мне пришлось бы давать всем поголовно каломель, и кое-кому это несомненно принесло бы вред. Итак, все к лучшему.
Ответ был философический и весьма разумный, и к этому мистер Пиквик оказался неподготовленным. Он помолчал, а затем сказал уже не столь решительным тоном:
— Друг мой, ведь карета двухместная, а я сговорился с мистером Элленом.
— Обо мне не беспокойтесь, — отвечал Боб, — я все улажу. Мы с Сэмом поместимся вдвоем на запятках. Посмотрите-ка, эта записка будет приклеена к двери: «Сойер, преемник Нокморфа. Справиться напротив, у миссис Крипс». Миссис Крипс — мать моего слуги. «Мистер Сойер очень сожалеет, — скажет миссис Крипс, — но он ничего не мог поделать: рано утром его увезли на консилиум с известнейшими хирургами… Не могли обойтись без него… Настаивали, чтобы он во что бы то ни стало приехал… Труднейшая операция». Дело в том, — прибавил в заключение Боб, — что я рассчитываю извлечь из этой поездки пользу. Если о ней напечатают в одной из местных газет, моя карьера обеспечена. А вот и Бен! Ну, полезайте!
Торопливо бросив эти слова, мистер Боб Сойер отстранил форейтора, впихнул своего друга в карету, захлопнул дверцу, поднял подножку, приклеил записку к двери, запер дверь, ключ положила карман, вскочил на запятки, отдал приказ трогаться в путь, — и все это проделал с такой необычайной стремительностью, что не успел мистер Пиквик хорошенько обсудить, следует ли мистеру Бобу Сойеру ехать с ними, как они уже отправились в дорогу, и мистер Боб Сойер окончательно и бесповоротно утвердился на своем месте.
Пока они ехали по улицам Бристоля, шутник Боб не снимал своих профессиональных зеленых очков и держал себя с подобающей важностью и солидностью, ограничиваясь остротами исключительно для увеселения мистера Сэмюела Уэллера. Но когда они выехали на дорогу, он спрятал зеленые очки, а вместе с ними солидность и начал выкидывать разные фокусы, рассчитанные на то, чтобы привлечь внимание прохожих и сделать экипаж и пассажиров объектами, достойными повышенного интереса. Самыми невинными из этих шуточек были весьма звучное подражание корнет-а-пистону и демонстрирование малинового шелкового носового платка, привязанного к трости, которою Боб размахивал с вызывающим видом и с сознанием собственного превосходства.
— Хотел бы я знать, — сказал мистер Пиквик, прерывая спокойную беседу с Беном Элленом на тему о добродетелях его сестры и мистера Уинкля, — хотел бы я знать, почему все прохожие глазеют на нас?
