Вулф Том - Мужчина в полный рост (A Man in Full)
— Ты теперь все время говоришь «афроамериканцы»?
— Да-да, — сказал мэр. — Когда я еду в аэропорт и опаздываю на рейс, весь аэропорт замирает — лишь бы я без помех улетел. Когда я появляюсь в общественном месте, неважно, возле мэрии ли, в аэропорту, где угодно, люди — белые! — стараются подпрыгнуть поближе, бормочут разную приятную ерунду, просят автограф. Вот что, Роджер, подсаживает на политику — когда перед тобой прыгают. Ты уже вкусил этого немного. Или слишком много. Крокер всю жизнь был крупным воротилой в Атланте, и он запрыгал перед тобой еще тогда, когда ты впервые пришел к нему в офис. Ты проявил себя замечательным политиком, сделал кое-что очень ценное и для меня, и для своего клиента. Другими словами — вот потеха-то, а? Вот потеха!
Роджер нахмурился. Еще одна характерная черта Уэса — подобраться к самому чувствительному месту, когда ты никакого тычка не ждешь. И, как обычно, Белл еще больше обиделся на Уэса за то, что тот опять оказался прав. В том, что касалось мотивов человеческих поступков, Уэс всегда был на два шага впереди, а у Роджера сейчас не было настроения его за это прощать.
— Не знаю, можно ли назвать это потехой, — вышло резче, чем он хотел.
— Ну, в любом случае, вы отлично поработали, господин юрисконсульт. Выступление Крокера на пресс-конференции будет значить для города и для вашего клиента куда больше, чем вы можете себе представить. Я еще не успел вам сказать, но сегодня ночью у нас случились беспорядки.
— Беспорядки?
— Да-да. Кучка обычных уличных братков с Инглиш-авеню стала гнать всякую пургу насчет того, как богатая белая телка катит баллон на их кумира, Фарика Фэнона. Страсти закипели, и братки отправились к центру конгресса Джорджии, вопя и колошматя стекла. Тут они сделали ошибку. Увидели группу белых рабочих, которые вкалывали на стройке в ночную смену, и собрались немного попрактиковаться в выпендреже и мордобое. Ошибка в том, что они не на тех полезли. Эти белые рабочие были арматурщики. Таких парней обычно рисуют в строительной рекламе — каски, пятидневная щетина, пивное брюшко и майки, из которых выпирают бицепсы. Для них подраться — что пивка хлебнуть. И то и другое легко и приятно. Через пять минут никаких беспорядков уже не было. Беспорядки пришли в беспорядок, слава тебе, Господи. Я позвонил Элайе Йелу — начальнику полиции — и велел ему закрыть тему наглухо, чтобы пресса даже намеков никаких не учуяла. Однако это показатель напряженности ситуации. Мы почти достигли точки кипения. Студенты в Морхаусе, да и в Спелмане тоже, произносят одну речь за другой. Так называемая морхаусская элита горит небывалой солидарностью в вопросе такого масштаба — если только этот вопрос еще не вышел за рамки всех известных масштабов. Люди убеждены, что против Фэнона ведется несправедливая, грязная кампания.
— Ты тоже так думаешь?
— Если понимать под «грязной кампанией» то, что выдумано заранее и на пустом месте, то нет. А если белая девушка использовала слово на букву «и» в качестве экстренного оправдания, когда подружки застали ее со здоровенным афроамериканцем, это я нахожу правдоподобным. Такое в истории с Фэноном вполне могло произойти.
— Извини, — сказал Роджео. — но мне смешно слушать, как ты говоришь «афроамериканец» после всех шуток над Джесси Джексоном.
Мэр пустил в ход свою фирменную ироничную улыбку.
— Я уже говорил тебе — времена меняются, все меняется. Когда Джесси победил на выборах, зубоскалить стало уже глупо. Результат говорит сам за себя. Слушай, сядь, а? Ты мне действуешь на нервы. — Мэр показал Роджеру на диван.
Роджер Ни-Капельки-Не-Белый сел, но сам не заметил, как опять вскочил на ноги и забегал по ковру с фениксами, рассматривая затейливые контуры йорубских мечей из слоновой кости на фоне эбонитовых стен и заверяя Уэса, что разделается с Крокером, что не успокоится, пока не заставит этого когда-то страшного зверя прыгать через обруч.
Чарли всегда считал выражение «царство гнуса» одной из жемчужин смачного бейкерского юмора. Но сейчас он не видел в нем ничего смешного. Пока он ковылял на своих алюминиевых подпорках из «кадиллака» в Главный Дом, кровососы пикировали ему в глаза целыми эскадрильями. Почему именно в глаза? Наверно, им не хватало влаги. Хотели высосать влагу у него из глаз. Руки были заняты тростями, и Чарли не мог отогнать кровопийц. Жужжание уже отдавалось в ушах монотонным гулом. Летом в Терпмтине лучше не показываться. Летом вся южная Джорджия бессильно склоняет голову перед своими властителями — насекомыми.
— Уй! — Это Серена, которая шла следом. — Чарли! Меня пчела ужалила!
— Это не пчела, — сказал Чарли, не оборачиваясь, — это слепень.
Наверно, черный слепень, подумал он. Мерзкие твари. Большей частью черные, с мелкими пятнышками, тошнотворного нездорового вида, и крылья у них сложены сзади, как у истребителя или бомбардировщика-невидимки. Никогда не промахиваются, сволочи. Хотя это мог быть и желтый слепень… или овод. Все жалят будь здоров, но Серене об этом лучше не знать. Чарли обернулся и велел:
— Хэйди! Прикрой чем-нибудь лицо ребенку. — Он почти никогда не называл девочку по имени.
— Вы не волновайтесь, мистер Крокер, — сказала няня. — Я ее прижимаю… ф-ф-ф… ф-ф-ф… близко к собой… ф-ф-ф… ф-ф-ф… и у меня шифон есть.
Опять Серена:
— Чарли! Черт! Еще одна! Как может слепень… ф-ф-ф… ф-ф-ф… как слепень… а-а-а! Чарли, опять!
Этот звук, это «ф-ф-ф… ф-ф-ф» Чарли узнал еще в младенчестве, куда раньше, чем первое слово. С таким звуком человек — безнадежно неповоротливое создание — пытается отогнать от глаз тучи насекомых раскаленным бейкерским летом.
— Ум-м-м, — это Конни, который нес сумки и замыкал шествие, что-то пробормотал себе под нос. Слепни, конечно, атаковали и его, но Конни ведь стоик.
Черт! Еще одно жало вонзилось сзади в шею, а до главного входа оставалось еще футов тридцать, не меньше.
— Чарли! — позвала Серена. — Что это за… ф-ф-ф… ф-ф-ф… белые штучки такие? Ужасная гадость!
Он их тоже заметил — еще одни пятнистые мухи, правда, пятна уже не черные, а белые.
— Это нужничные мухи, — сказал он, — они не кусаются.
— Нужничные?
— Да. Слетаются вокруг… ф-ф-ф… ф-ф-ф… нужников.
— Что такое «нужник»?
— Уборная.
— Какая… ф-ф-ф… ф-ф-ф… какая гадость! Фу-у-у-у! Я еще на какую-то дрянь наступила!
С тропы, по которой путники упорно шагали сквозь царство насекомых, им в нос ударил отвратительный запах.
— Это многоножки ползут. От них всегда так пахнет. Старайся на них не наступать.
— Мистер Крокер, — подала голос Хэйди, — что это с деревьем?
Чарли обернулся — одной рукой няня держала младенца, другой показывала на большой клен. Ветки словно гноились от какой-то страшной заразы.
— Это коконопряды, — пояснил Крокер.
Все дерево облепили. Не успеешь мимо пройти, как ни одного листика не останется.
— А звук такой, слышишь, — спросила Серена, — это они… ф-ф-ф… ф-ф-ф… так едят?
— Ага, — сказал Чарли.
И правда: слышалось что-то вроде «хрум-хрум-хрум». На самом деле коконопряды не ели, а испражнялись — так выделялся и падал на землю помет десятков тысяч гусениц. Но это явно лишняя информация, когда до входа остается еще не меньше пятнадцати футов. И вообще ни к чему вспоминать об этом сейчас, в июне, в округе Бейкер, в тени вирджинских дубов и магнолий, где комары, огромные комары, чистокровные представители семейства Culicidae[43], кишели даже среди бела дня. До болота Джукер рукой подать — биллионы кровососов размножаются в вонючей жиже и летят по всей округе в поисках жертв. Лучше даже не смотреть на живописное бревно вон там, под деревом. Попробуй только присесть на него, мечтая дать передышку своим старым косточкам и измученному солнцем телу, или прилечь вон там, на мягкий ковер прошлогодних сосновых иголок! Сверху тут же спикируют комары, желтые и черные слепни, мошки и прочие кровососы, а снизу твои лодыжки, шею и беспечную задницу облепят клещи, слова не успеешь сказать. Июнь в Джорджии — месяц клещей. У них этот месяц — День Благодарения, Рождество и Четвертое июля, вместе взятые. Для этой мелкой сволочи нет лучшего блюда, чем твоя задница, устроившаяся на дубовом бревне. Один укус клеща — и тебе обеспечена припухлая шишечка, которая будет еще неделю гореть и зудеть.
Господи, до чего жарко! В листве деревьев стрекотали цикады. Здоровенные, как жуки, некоторые дюйма полтора размером, к тому же противные и страшно надоедливые. В округе Бейкер, когда июньское солнце поднимается в зенит, когда цикады прячутся в деревьях и заводят этот оглушительный треск, — тут-то ты, уже перестав ощущать вибрации собственных барабанных перепонок, и начинаешь «видеть обезьяну», как говорят крестьяне на полевых работах. Именно это сейчас происходило с Чарли. За ним охотилась стая черных слепней и еще три вида двукрылых, жара стояла адская, и он «видел обезьяну».
