Благослови зверей и детей. Участница свадьбы - Карсон МакКалерс
— У меня очень странное чувство, — сказала она. — Я прожила в этом городе всю свою жизнь, а послезавтра меня здесь уже не будет, и я никогда больше сюда не вернусь.
И именно в эту минуту она заметила его — солдата, который в самом конце этого последнего долгого дня так неожиданно возник на ее пути. Позже, вспоминая об этом, она пыталась припомнить какое-нибудь предзнаменование будущего безумия, но тогда он показался ей самым обыкновенным солдатом, пившим пиво возле стойки. Он не был ни высоким, ни маленьким, ни толстым, ни худым — кроме рыжих волос, в нем не было ничего выдающегося, он ничем не отличался от тысяч солдат, приезжавших в город из соседнего лагеря. Но в полумраке «Синей луны», посмотрев солдату в глаза, она поняла, что видит его как-то по-новому.
В это утро Ф. Джэсмин впервые не испытывала зависти. Может быть, солдат приехал сюда из Нью-Йорка или Калифорнии — она ему не завидовала. Может быть, он должен был отправиться в Англию или Индию — она ему не завидовала. Всю беспокойную весну и безумное лето, когда она смотрела на солдат, у нее сжималось сердце, потому что они приезжали и уезжали, а она навсегда оставалась в городе. Но теперь, в этот последний день перед свадьбой, все изменилось; в ее глазах, когда она смотрела на солдата, не было ни зависти, ни тоски. Она не только чувствовала весь этот день постоянно возникающую между ней и совершенно незнакомыми людьми связь, но ей, кроме того, казалось, что она их узнает. Ф. Джэсмин почудилось, что они обменялись с ним особым дружеским взглядом вольных путешественников, которые ненадолго встречаются в пути. Этот взгляд был долгим. И теперь, когда зависть покинула ее сердце, Ф. Джэсмин испытывала облегчение. В «Синей луне» было тихо, и казалось, что в зале все еще слышатся отзвуки ее рассказа о свадьбе. И этот долгий немой разговор друзей по странствиям первым прервал солдат, он первый отвел глаза.
— Да, — сказала Ф. Джэсмин после молчания, не обращаясь ни к кому в частности, — у меня очень странное чувство. Мне кажется, будто я должна успеть сделать все, что сделала бы, останься я в этом городе навсегда. Но ведь это мой последний день здесь. Так что я, пожалуй, пойду. Adios.[4]
Последнее слово было адресовано португальцу, и одновременно она машинально протянула руку, чтобы приподнять мексиканскую шляпу, которую носила все лето до этого дня, но шляпы не было, и ее рука невольно замерла в воздухе. Тогда Ф. Джэсмин быстро почесала голову и, бросив последний взгляд на солдата, вышла из «Синей луны».
Это утро по нескольким причинам отличалось от любого другого утра. Во-первых, потому, что она могла рассказывать о свадьбе. Когда-то (это было очень давно) прежняя Фрэнки любила, гуляя по городу, играть в одну игру — она отправлялась в северную часть города, в район домишек с зелеными газонами, печальный заводской район Шугарвилл, где жили цветные, и в своей мексиканской шляпе и сапогах со шнуровкой разыгрывала из себя мексиканку. «Моя не говорит по-вашему. Adios. Buenas noches.[5] Абла поки пики пу», — тараторила она якобы по-мексикански. Иногда вокруг нее собиралась толпа ребятишек, и прежняя Фрэнки пыжилась от гордости, но, когда игра кончалась и она возвращалась домой, ее охватывала досада, как будто ее обманули. И теперь, в это утро, она вспомнила свою старую игру в мексиканцев. Она шла по тем же самым улицам, и люди, почти все незнакомые, были те же самые. Но в это утро она не думала обманывать прохожих и притворяться, напротив, ей хотелось, чтобы в ней признавали ее настоящее «я». И это желание — чтобы все ее узнали — было настолько сильным, что Ф. Джэсмин забыла об испепеляющем солнце, об удушливой пыли и об усталости (она, наверное, прошла по городу не меньше восьми километров).
Второй особенностью этого дня была забытая музыка, которая то и дело ей вспоминалась: обрывки менуэтов, исполняемых оркестром, марши, вальсы и джазовая труба Хани Брауна, — и ее ноги в лакированных туфлях шагали в такт с мелодией. Последняя особенность этого дня заключалась в том, что мир казался Ф. Джэсмин разделенным на три неравные части: двенадцать лет, прожитые прежней Фрэнки, этот день и будущее, когда три Дж. А. вместе уедут в далекие края.
Пока она шла по улице, призрак прежней Фрэнки, грязной, с голодными глазами, безмолвно тащился где-то рядом, а мысль о будущем, о том, что будет после свадьбы, все время была с ней, как само небо. Этот день казался не менее важным, чем долгое прошлое и светлое будущее. Так для любой двери нужны петли. И поскольку в этот день прошлое переплеталось с будущим, Ф. Джэсмин не удивляло, что он необычен и тянется так долго. Вот по каким причинам Ф. Джэсмин чувствовала, хотя и не могла выразить свое чувство словами, что это утро отличается от любого другого, которое она помнила. И из всех ощущений и желаний самым сильным было, чтобы все поняли, кто она такая, и узнали бы ее.
В северном районе города, недалеко от главной улицы, она шла по тенистому тротуару вдоль пансионов, где на окнах висели кружевные занавески, а на верандах стояли пустые стулья, пока не заметила женщину, которая подметала крыльцо. Упомянув для начала о погоде, Ф. Джэсмин рассказала ей о своих планах, и так же, как в разговоре с португальцем в «Синей луне» и с другими людьми, которых ей было суждено встретить в тот день, рассказ имел конец и начало и был похож на песню.
Как только она начала, ее сердце вдруг замерло, а когда имена были названы, а планы рассказаны, в душе Ф. Джэсмин стало буйно, светло, рассказ принес ей тихое успокоение. Женщина слушала, опираясь на щетку. За ее спиной в открытой двери виднелась темная передняя с лестницей
