Размышления о Венере Морской - Лоренс Джордж Даррелл
Верная Э. уже проснулась и, зевая, расчесывала темные волосы при свете свечи. Я ел хлеб с маслом и смотрел, как она одевается, говоря шепотом, чтобы не разбудить остальных, мирно храпевших в разных углах старого дома.
— Думаешь, у нас получится? — время от времени спрашивала она, страшась бурного моря так же, как и я.
— Здесь всего три часа хода, — сказал я. — Поболтает, конечно.
Как оказалось, я ошибался. Мы услышали в холле торопливую речь, произнесенную повелительным тоном, и, взвалив сумки на плечи, спустились на цыпочках по скрипучей лестнице туда, где нас ждали. Мы вы-шли из дома потихоньку, как воры.
Под покровом темных туч окрестности окутывал плотный низкий туман, было сыро и промозгло. Дождь однако же прекратился, и лодочник удовлетворенно крякнул.
— На море спокойно, — сказал он, — слишком спокойно.
Мы вместе пошли по каштановой аллее к городу, слушая устрашающий шум ручьев, переполненных из-за дождя. Вспышка молнии на миг осветила главную улицу, превращенную штормом в бушующий черный поток; потом нас окутала тьма, зловещая и непроницаемая — тьма, которая наступает, когда закрываешь крышку объектива. Это сложно объяснить: потому что за ней, по краям неба, проступал грязно-белый свет самой разной интенсивности. Казалось, видишь только силуэт самой тьмы, и больше ничего.
Мы прошлепали по закоулкам порта и, наконец, вышли к набережной, где стоял каик, команда которого пребывала, казалось, в состоянии полнейшей апатии, ожидая нас. Капитан свесился за борт, держась за канат, и смотрел на воду. Молодой парнишка и взрослый мужчина, погруженные в свои мысли, сидели возле румпеля, косолапо поставив босые ноги среди витков каната. Когда мы посвистели, они встрепенулись.
Он назывался «Забвение»: маленький мощный каик с большим развалом бортов, рыбаки называют такие «гоночными», потому что считается, что они более скоростные, чем модели с обычным корпусом. Морские диверсанты поставили на него танковый двигатель, увеличив скорость примерно до двенадцати узлов. Мощность чувствовалась сразу, когда он отчаливал от каменного причала и выходил в гавань, обходя черные буи, которыми, как сказал капитан, были огорожены минные поля. Закутавшись в плащи, мы смотрели, как черный неприветливый скалистый берег вытравливается мимо нас, как быстро убывающий канат, мы все ближе к открытому морю. Напротив, над водой, со стороны Турции в одном месте пробился свет; капля красного просочилась в зазор между небом и землей и бежала вдоль края горизонта, чтобы впустить свет, — как нож, вскрывающий устрицу. Красный смешался с черным и превратил его в фиолетовый; диск моря повторил тон, сделал его ярче, превратил в зеленый, и над водным простором и островами на мгновение засиял край солнца, пугающий, как око одноглазого великана. Потом — снова тьма и ровный шум двигателя. Парнишка занял пост на носу. Он вглядывался в туман и направлял рулевого криками и жестами.
— Так мы все-таки доберемся до Патмоса, — сказала Э., доставая бутерброды и бутылочку коньяка.
Патмос, подумал я, это скорее идея, чем реальное место, скорее символ, чем остров.
Но для парня, сидевшего на корточках на носу, неотрывно смотрящего в затянутый туманом простор впереди, в этом названии, без сомнения, не было ничего особенного: название как название. Оно предвещало только краткую каменистую стоянку в привычной будничной круговерти, где все разнообразие сводится лишь к походу в таверну, в которой у вина был особый смолистый привкус, или в дом, где разговоры казались очень интересными из-за красивой старшей дочки. Вглядываясь в даль, он время от времени видел тени островов, надвигающихся на нас, как военные корабли, и, дико вскрикнув — будто пойманная морская птица. — махал рукой вправо или влево, направляя нас на безопасную глубину. В нескольких ярдах от нас возникали вдруг мокрые клыки скал и ускользали назад, снова становясь призраками, и звук винта делался ниже и глуше — так звучит барабан, когда музы кант меняет силу удара. Однажды туман на секунду отступил, и мы увидели на заросшем с клоне стадо овец, похожих на золотых жуков, ползающих между земляничных деревьев, а над ними на скале возвышалась неподвижная фигура в капюшоне, как страж. Позвякиванье их колокольчиков слегка приглушал туман, но утратив громкость, этот звон отнюдь не утратил прелести насыщенных и многозвучных переливов.
Солнце каким-то образом обмануло нас и взобралось на небо, ни разу не озарив воду. Сквозь облака, похожие на ковер с густым желтым ворсом, пробивались его лучи, придавая всему густой медный отлив, и морская вода тускло засветилась, будто свинец. Тем не менее видимость стала лучше, а вместе с ней и скорость нашего судна. Капитан, сидящий у румпеля, рубанул рукой воздух, это характерный греческий жест, в данном случае означавший, что мы наверстываем теперь время. Парнишка подошел к нам немного поболтать. И волосы его, и борода были усыпаны блестящими каплями воды.
— Патмос, — сказал он. — Он вам понравится. Он всем иностранцам нравится. Там хорошие фрукты и хорошая вода.
На миг привстав, чтобы лучше закрыть ладонью спичку (коробок английский) над сигаретой, добавил с каким-то средневековым удивлением:
— А еще там есть телефон. Настоятель каждый день по нему говорит.
— Ты когда-нибудь им пользовался? — спросил я.
— Я? А мне-то он на что?
Ощущение слепоты теперь исчезло, но начала болеть голова. Воздух стал теплее, но облака все еще скрывали от нас солнце, с желчным влажным неистовством полыхающее над морем. И вот последний из островов, стоящих вдоль прохода между Леросом и Патмосом, как тотемы предков, остался у нас в кильватере. Сквозь дрожащую завесу тумана мы уже смутно различали свою цель.
Капитан передал румпель и вышел на нос; подавшись вперед, он долго вглядывался в парящий горизонт, потом подошел свериться с часами — не без гордости: видимо, это был немецкий трофей. Мы шли два часа.
— В проливе часто бывает болтанка, — сказал старик. — Слава богу, обошлось. Но нынче вечером снова будет шторм.
Мы уведомили его, что именно вечером намерены вернуться на Лерос, и он пару раз покровительственно кивнул, затягиваясь сигаретой.
— А если не выйдет, — сказал он, — не волнуйтесь. Там есть телефон.
Мы обернулись на крик парня, вернувшегося на нос. С северного края туман разошелся, и в единственном, похожем на карандаш, луче солнца засверкал белый мыс — поднятый, как крыло альбатроса, в том самом месте, где встречал ись небо и море Всего мгноее-ние сияло это с нежное видение, а потом луч медленно двинулся
