Валлийский рассказ - Рис Дэвис
Со всяческими предосторожностями он дважды обвязал веревку вокруг ствола дерева толщиной в один обхват, росшего у края пропасти, а затем подстраховал веревку, прикрепив ее к другому дереву, стоявшему в шести шагах от первого. Не спеша спустил конец веревки в шахту.
— Итак, отправляемся,— сказал он и начал спуск.
Когда над поверхностью оставалась только его голова, Эйкерман замер, он висел так некоторое время, оглядываясь по сторонам. У него было ощущение, будто за ним наблюдают сотни глаз. Вернись наверх, вернись наверх!
Ступни его оставляли вмятины на покрытом листьями холме: он спустился совсем немного, на первый выступ. Тут было прохладнее, но достаточно светло, так что зажигать фонарь не требовалось. Он постоял с полминуты, держась рукой за толстый железный прут, вбитый в скалу, взглянул вверх, на чистое голубое небо, сиявшее словно новенькая монетка. Если бы сверху появилось лицо человека, наблюдавшего за ним, он бы ничуть не удивился. Там никого не было — даже галки куда-то подевались. Теперь он посмотрел вниз, но ему пришлось выждать, пока глаза привыкнут к полутьме и он начнет что-либо различать. Ему казалось, что по мере спуска противоположная стена приближается к нему.
— Хм,— задумчиво произнес он и вдруг закончил— Джейн Бендл!— хотя в первый момент вовсе о ней не думал— Ну-ка...
Молодой человек обернул веревку вокруг железного прута, испытав сначала его прочность, потянув изо всей силы на себя, затем продолжил спуск. Электрический фонарик висел у него на груди, привязанный шпагатом к петле куртки. Стена, по которой он спускался, начала уходить у него из-под ног, и он заметил, что ствол шахты сужается. Эйкерман порадовался тому, что обмотал веревку вокруг железного прута: теперь его меньше раскачивало. Но все же ему хотелось скорее очутиться на втором выступе. Еще три, пять, десять метров вниз... Когда же наконец... Ах, вот!
Уходившая из-под ног стена шахты вдруг превратилась в широкую плоскую террасу, на которую он неуклюже приземлился, ударившись левым бедром и ободрав костяшки пальцев правой руки. Из глаз у него посыпались искры, так что Эйкерман едва не выругался. Он осторожно перебрался в заднюю часть террасы. Его ничуть не удивило, что здесь он обнаружил невысокий вход в штрек, забаррикадированный бревнами. Этот штрек, должно быть, вел от главного горизонта к Йистраду. Молодой человек закрепил веревку и зажег фонарь.
Смотреть тут было не на что. Обнаженная сухая порода цвета человеческой кости. Под ногами было множество камней, хотя ни один из них, насколько он мог судить, не свалился с кровли. Дневной свет сюда не доходил; с переднего края террасы отверстие шахты наверху виделось словно тонкая молочно-белая полоса.
«Вероятно, над шахтой проходит облако»,— подумал Эйкерман и присел, хмуро глядя в темноту. Он сегодня уже достаточно потрудился. С него довольно. Было очень холодно, он грубо выругался.
Тут что-то произошло. Молодой человек уловил какое-то движение наверху, вслед за этим в шахту с грохотом посыпались камни и земля, он подхватил фонарь, но тот погас; буквально рядом с Эйкерманом послышался угрожающий шорох, и он тут же был отброшен на несколько метров вырвавшейся из-под его ног веревкой. Сзади громко застонала крепь, затем все смолкло; в наступившей тишине слышались отчетливые, звонкие удары небольших камней.
Молодой человек с минуту лежал в темноте, боясь шевельнуться: совсем рядом с ним был край. Пережитый ужас парализовал его волю, он не сразу обрел способность говорить.
— Что это?— сипло спросил он.— Что произошло? Кто там?
Трясущимися пальцами он зажег спичку, но она, вспыхнув, тут же погасла; он еще трижды безуспешно пытался сделать это, прежде чем вспомнил об электрическом фонарике. Он по-прежнему болтался на груди.
Слава богу,— сдавленным голосом произнес Эйкерман и нажал на кнопку. Первое, что он увидел, была его веревка, которая лежала на земле; его начала бить сильная дрожь, он с трудом направлял луч фонаря. Тело Эйкермана сотрясали рыдания, потом он закричал, захлебываясь собственным криком, и принялся бить кулаками по камням, на которых лежал. Истерика длилась несколько минут, наконец посторонние звуки заставили его опомниться, и он надолго затих в темноте. Постепенно к нему возвращалось мужество.
Что толку убиваться,— успокаивал он себя.— Нужно зажечь фонарь и взглянуть. Вот что надо сделать.
Он так и поступил. Веревка была по-прежнему привязана к железному пруту, но оба ее конца, после того как верхний упал в шахту, свисали с выступа. Фонарь и рюкзак были целы. Тошнота подступила к горлу, но он превозмог ее.
— Что это?..— спросил он.— Что?
Он направился ко входу в штрек. Можно ли выбраться этим путем? Лучом фонарика он повел по крепи; балки были толстые, хорошо сохранившиеся, и от этого у него упало настроение. Он заглянул внутрь. Всюду, куда доставал луч фонарика, он видел сухие стены, целую, необрушенную кровлю, под ногами ни следа упавших камней. Медленно передвигаясь, луч нащупал внутри какие-то цифры; Эйкерман посветил в это место и увидел надпись: 18 метров — и стрелку, указывающую вниз. Он всматривался в эти цифры, пока не зарябило в глазах. Что могло находиться восемнадцатью метрами ниже?
Главный горизонт, вдруг догадался он.
Охваченный волнением, Эйкерман приблизился к краю террасы. В том месте, где свешивались концы его веревки, он разглядел два желоба от стального троса на расстоянии примерно сорока пяти сантиметров один от другого, а чуть отступя два отверстия, просверленные в скале. Он лег и постарался высунуть голову как можно дальше над краем выступа, светя себе фонариком вниз. Через полминуты он, кряхтя, поднялся на ноги. Внизу, метрах в шести, он разглядел верхний край железной лестницы. И всего раз он посмотрел вверх, поднес ко рту разбитые пальцы и пососал их, потом, убедившись, что веревка не потеряла прочности, шагнул через край. Он спускал ся очень медленно и наконец нащупал лестницу. Дальше двигаться становилось легче, и вскоре, даже раньше, чем он предполагал, он очутился на следующем выступе. Твердо встав на ноги, он с силой дернул за веревку. Нет, Бендл тут ни при чем... Однако при одной мысли об этом у него начался новый приступ истерики, и, дабы пересилить себя, он
