Любовь Овсянникова - Вершинные люди
Настала зима с ее неустойчивыми морозами и оттепелями. Часто бывало, что с утра пускался снегопад, и тогда Рая шла к Любе раньше, чтобы успеть пройти балки пока их не засыпало снегом выше колен. Улицы села редко заметало так высоко как низины, да и дорожки тут протаптывались быстрее. Но однажды снег все падал и падал, и конца ему, казалось, не будет.
— Мы не пройдем к школе, — забеспокоилась Рая, выглядывая из окна в лежащий напротив переулок.
— Пройдем, — бодро ответила Люба. — Что с нами станется?
— Снега насыпало выше колен, — тоскливо пояснила Рая. — Если я наберу его в валенки, то простужусь. И у меня снова откроется туберкулез, — призналась она.
Туберкулез костей обнаружили уже в больнице, когда она лежала в гипсе. Что лечили дольше: его или перелом — Рая так и не поняла. Знала только, что — после семи лет неподвижности — еще год, когда она как раз училась ходить, ей пришлось пробыть на реабилитационном лечении в детском противотуберкулезном санатории в Алупке. Признаваться в том, что она болела таким страшным заболеванием, ей было стыдно. Но она очень боялась простуды…
— Я пойду впереди, — предложила Люба, когда девчонки вышли на улицу. — А ты ступай по моим следам.
Всю дорогу до школы Люба старательно топтала дорожку, а Рая безопасно продвигалась вслед за нею. Она и теперь, закрыв глаза, четко видела высокую тоненькую фигурку своей подруги в больших валенках, которые та специально надела вместо сапожек, чтобы ими удобнее было разгребать снег. Вот так за ее узкой спиной Рая три года пряталась от ветров, а отпечатки Любиных ног вели ее не только по нетоптаным снегам, но и по скалистым тропам наук.
— Рая, — сказала на последнем уроке в одиннадцатом классе Татьяна Николаевна, учительница математики, перед тем, как объявить оценки, выставляемые в Аттестат зрелости, — дай слово, что ты не будешь поступать туда, где изучаются точные науки, и тогда я поставлю тебе четверку.
— Я буду поступать на филологический факультет университета, — ответила Рая. — Вашего предмета там нет.
Не все, но большинство учителей оставили хорошую память по себе. Раиса Дмитриевна до сих пор помнит их имена.
— Спасибо, — сказала она Татьяне Николаевне после выпускного вечера. — Во взрослой жизни я постараюсь быть похожей на вас.
— Любу благодари, — грубовато ответила Татьяна Николаевна, — это она просила меня помочь тебе».
Здесь ответы на все вопросы.
***
Но это отрывок из художественного произведения, здесь есть авторский вымысел, смещение акцентов, фактические неточности. На самом деле оказалось, что по окончании неполной средней школы, что было еще в лечебном учреждении, Рая пыталась поступить в медицинское училище, но не прошла по конкурсу. Знания ее явно не дотягивали даже до уровня среднего по успеваемости ученика обыкновенной школы. Понятно — в больнице ее лечили, а учили уже потом, вторым порядком. Хуже, что не привили навыков самообразования, которые ей очень бы пригодились. Хотя чего Бога гневить? — и на том спасибо, что осталась жива, здорова и красива.
Со временем выяснилось, что моей новой подруге особенно не давались точные предметы; вообще все, связанное с систематизацией и логикой. Она к ним просто не была способна, как некоторые не способны к рисованию или пению. Меня это поразило. Раньше я думала, что некоторые ученики просто ленятся учить или у них нет сил для этого, потому они и не знают азов. Но в случае с Раей я наблюдала энергичное, настойчивое и искреннее старание понять алгебру и геометрию, физику и химию. И убеждалась в абсолютной бесполезности этих мучительных усилий. Поначалу я испытывала шок, не соглашаясь отдавать отчет, что в мире существует что-то, что я легко понимаю, а другим оно кажется непостижимым и сложным. Раю это поражало иначе: она смотрела на меня, как на существо из иного мира. Казалось, она все время выискивала во мне некий орган, в котором гнездились мои способности, который сообщал мне преимущества перед нею и которого не было у нее.
В меру своего тогдашнего умения я давала Рае уроки. Впрочем, тогда было принято, чтобы отличники занимались с отстающими учениками, и многие неуспевающие одноклассники ежедневно приходили ко мне за консультациями. Иногда, правда, просто списывали, но все равно требовали объяснений.
Рая занималась упорно, не давая себе спуску. Где ей не удавалось понимать, то она старалась запомнить. И это вознаграждалось. По крайней мере она наполняла свой сосуд чем-то, что позволяло ей ответить урок. Этого было достаточно.
Позже, обучаясь в высшей школе, я тоже столкнулась с предметами, которые осваивала не сразу. Но прикладывать героические усилия для их постижения, как делала это Рая в школе, у меня не было ни сил, ни времени — в вузе материал начитывается быстро, без долбежки и разжевываний. Там останавливаться мы не успевали, основное — двигаться вперед! У меня были все основания полагать, что я эти предметы начисто упустила и знать не должна. Каково же было изумление, когда всего через несколько лет мне довелось эти предметы преподавать в вузе, и я убедилась, что понимаю и знаю их просто отлично! Опорные реакции, эпюры поперечных сил и изгибающих моментов для балок, закономерности которых мне не сразу открылись в период учебы, теперь оказались сущими семечками, и я читала их не то, что без карандаша, но даже издалека. Думаю, что и Рая в более поздней жизни все наверстала, ученическим усердием накопив в себе потенциал, который до поры до времени не раскрывался, а потом раскрылся.
Кроме того, она знала, что не свяжет свою будущую работу с математикой и физикой. После девятого класса, как ей казалось, хорошо подтянув упущенные знания, она опять попыталась поступить в медицинское училище, и опять потерпела фиаско.
— Значит, судьба такая, чтобы мне окончить среднюю школу, — сказала Рая, придя в десятый класс.
— После десятого опять попробуешь поступать? — спросила я.
— Нет, конечно. Теперь только после одиннадцатого снова рискну.
— И опять в медицинское? Там такой конкурс... — намекнула я, что рисковать надо с расчетом.
У Раи явно не хватало знаний и по остальным предметам, и почти нереально было наверстать их самостоятельно. Но она, к счастью, оказалась вполне трезвомыслящей.
— Я и так провела лучшие годы среди болезней и врачей, — сказала, немного смутившись. — Судьба не пускает меня туда.
— Правильно! Но куда же тогда?
— Хочу работать с детьми, своего детства у меня ведь не было.
— Значит, педагогическое училище? — спросила я, и Рая со вздохом кивнула.
Я видела, что она огорчена, и не знала, как ей помочь:
— Эх, мечты, — сказала я. — У всех ли они сбываются? — и мы обе улыбнулись.
Но ей все же удалось осуществить свою врачебную мечту, хоть и частично, и ей удалось добиться большего в работе с детьми, чем мы мечтали в тот первый день учебы в десятом классе. Она окончила не училище, а пединститут, и не где-нибудь, а в Москве. Причем получила специальность логопеда, что позволяло ей работать в лечебном учреждении. Но Рая выбрала детей, и осталась верна этому выбору.
***
Мы и в десятом классе сели за одну парту, и в выпускном тоже. Только теперь наш класс занимал комнату на втором этаже двухэтажного корпуса, угловую со стороны запада. И сели мы в левый ряд на третьей от учительского стола парте: Рая от окна, а я с краю.
Как-то на уроке географии, самом неинтересном для нас, она толкнула меня в бок и с воодушевлением показала какую-то брошюрку.
— Смотри, что у меня есть.
Я взяла книжицу. Это оказался сборник стихов "Преданность" Владимира Фирсова, выпущенный в библиотеке "Огонек" издательством "Правда". На титуле имелась дарственная надпись, из которой явствовало, что сборник подарен Раисе неким Леонидом Замримухой в подтверждение его нежных чувств к ней.
Я перелистнула несколько страниц и прочитала:
Прохладный запах розовой сирениУводит в мир, далекий от стихов...Я прислонюсьК теплу твоих коленейИ не проснусьДо первых петухов.Мир соловью с его страдой весенней,Мир тишине полей и городов!Твои колениПахнут свежим сеномИ первым медом полевых цветов.Вот видишь, вновь заговорил стихами,Не потому, что соловей поет:Ты вся Весна,Ты вся — мое дыханье,Тепло мое, желание мое!Вот и рассвет, просторы оглашая,Зовет меня, приблизившись к мечте,ПисатьСтихи, с волненьем посвящаяТвоей высокой русской красоте.
Меня словно током пробило, оторваться от этих стихов я уже не могла и попросила Раю дать мне брошюрку домой хотя бы на один вечер.
— Зачем? — удивилась она.
— Перепишу себе понравившиеся, — пояснила я. — Классные стихи! — я до конца дня не выпускала брошюрку из рук, вчитываясь в нее на переменках и в паузах на уроках.
К тому моменту я давно открыла для себя волшебный мир поэзии и, кроме авторов и стихотворений из школьных хрестоматий, знала Есенина, навеки напоминавшего мне встречу с Сашей Косожидом; пыталась выучить на память "Евгения Онегина", после чего чуть жива осталась; прочитала много из Шекспира и других поэтов. Специально поэзию я не собирала и не пыталась расширить свои познания в ней, но то, что попадалось, проглатывала, умея оценить по достоинству, и записывала в отдельную тетрадку.
