Александр Ванярх - Перестройка
Наличие асфальтных, гравийных и железных дорог превращало Молдавию в наиболее благодатный уголок Союза. Даже села между собой, как минимум, соединялись гравийным грейдером, а в большинстве — асфальтом. И сделано это было во времена, когда первым секретарём ЦК Компартии Молдавии был Л.И. Брежнева. То есть молдаване жили к тому времени, когда Горбачев объявил о перестройке, мягко говоря, безбедно.
И вот — «перестройка». На свою родину возвращаются изгнанные в военные годы банкиры, финансовые магнаты, помещики. Все они жили не так далеко — в Румынии. Появляются и свои интеллигенты, обиженные прежней властью, такие как поэт Виеру, сказочница Лари. Принимается закон о государственном языке. Им становится, безусловно, молдавский. Вначале никто не придал этому никакого значения, молдаване и раньше говорили на своем языке, гагаузы — на своем, болгары — на своем, но общим был русский. По этому закону менялась азбука, из кириллицы (т.е. славянских букв) она переходила на латиницу (т.е. латынь).
Оказалось безграмотным не только русскоязычное население (русские, украинцы, евреи, болгары, гагаузы), но и сами молдаване. По незнанию государственного языка, молдавского, стали увольнять с работы русских директоров предприятий, крупных учебных заведений. Были закуплены в Австрии пишущие машинки с латинским шрифтом, соответственно уволены русские машинистки. Появились тысячи «специалистов» из Румынии. Всем стало ясно, что Молдавия без боя «сдаётся» Румынии. А когда открыли границу, то через неделю Молдавия была опустошена. Пропало все — даже кефир и подсолнечное масло. Румыны на грузовых машинах вывозили телевизоры, газовые баллоны, хозяйственные товары, продовольствие. Местные жители, видя творящийся беспредел, сами стали тащить все, что могли. И опустели полки магазинов, пропали шумные базары, начались забастовки, митинги. Забурлила Молдавия.
Иван Исаев, к этому времени закончивший службу и уже работавший в одной из спортивных организаций, как всегда усталый, возвращался домой. Идя мимо школы, где учился Егорка (он в тот год пошел в первый класс), Иван решил забрать сына. Зашел в школьный двор. По большому количеству людей понял: что-то произошло.
— Почему столько народа?
— Так посмотрите, что они делают?
— Двор разделяют пополам, мало, что школу внутри перегородили, так теперь двор!
— А зачем? Какова цель?
— Да вы что, с луны свалились? — удивленно посмотрела на него пожилая женщина. — Мы уже неделю воюем: они разделяют детей на русских и молдаван — молдаване в одной половине, русские — в другой.
— Они же и так были по разным классам, чего же еще надо?
— А чтобы молдавские дети вообще не общались с русскими!
— Кому же это выгодно — поссорить народы?!
— Слушайте, — зло фыркнула женщина, — идите вы...
И Иван действительно пошел, нашел класс с надписью 1"б» и открыл дверь. В классе — никого. За столом сидит пожилая учительница, что-то пишет.
— Вам кого? — спросила она, глянув поверх очков и узнав Исаева, еле заметно улыбнулась. — Егорку забрала Оксана Ивановна, минут двадцать назад, извините, и вот еще что, чтобы вы знали: с завтрашнего дня детей будете приводить в школу и сдавать нам под роспись, а вечером забирать так же. Вот я такую книгу завожу.
— Да что же это творится?
— Как что — перестройка. В соседнем детском садике пропали два ребенка, потом их нашли в песочном карьере, заваленных песком. А вы что, ничего не знаете? Вы на митингах бываете?
— Некогда мне, работы по горло.
— Ну, смотрите, так и свою судьбу можно проворонить. Я вам все-таки советую сходить на митинг, хотя бы на один. Они проходят ежедневно на площади. Послушайте, что Будулай, Михась Волонтир, говорит, он призывает убивать нас, русских. Очищать молдавскую землю от оккупантов.
Иван шел, опустив голову, по притихшему, почти безлюдному городку в сторону своего дома.
«Да, что-то тут не так, — думал Исаев, — где-то произошел сбой, притом очень солидный, если не хуже. Уже идет война в Карабахе, Азербайджане, Армении, Грузии, такое же назревает в Молдавии. Кому же это выгодно? Кто же тогда Горбачёв?!»
— Кому это выгодно! — кричал оратор на следующий день на митинге, — Нам, трудовым людям? Нет! Я всю жизнь проработал с молдаванами, и никаких проблем. Нам нужен был один язык — говяжий, чтобы закусить, а сейчас, посмотрите, что происходит! Это выгодно ЦРУ, они раскачивают СССР с молчаливого согласия Горбачева.
— Нужно позвонить Горбачеву! — кричали из толпы.
— Звонили, он не хочет с нами разговаривать!
— Врешь! Не может быть! Звоните отсюда!
Председатель исполкома, по национальности молдаванин, дал команду и на площадь вынесли телефонный аппарат, подключили через усилитель к динамикам, которые когда-то использовали на парадах, и громадная толпа народа, заполнившая площадь и близлежащие улицы, четко услышала: «Приемная Генерального секретаря ЦК КПСС слушает». — «Я председатель исполкома города Бендеры Молдавской ССР, собрался многотысячный митинг, люди хотят слышать Горбачева». — «Минуточку, — а через пару минут, — Генеральный секретарь занят!»
И так повторилось много раз.
— Члены КПСС! В знак протеста предлагаю прямо тут, на площади, сжечь партийные билеты! Горбачёв – предатель! Он предал наш народ!
Заполыхал костер. Люди с орденами и медалями, большинство плача, но были такие, что матерились трехэтажным матом, проходя, бросали в костер книжечки с профилем Ленина на обложке. Сжег свой билет и Иван, и на душе стало так пусто и безысходно, что хотелось не заплакать, а заорать, завыть.
«Какое предательство! До такого мог додуматься только гениальных подлец». – Думал тогда Иван.
А площадь бурлила. На трибуну вышел военный. Люди, неоднократно обращавшиеся в воинские части за помощью, притихли, ожидая какого-нибудь сообщения.
— Тихо! — сказал сосед Ивана по толпе. — Дай послушать, что майор скажет.
Иван сразу узнал своего сослуживца, начальника ГСМ Воронова. Но офицер начал читать стихи, по площади пронеслось:
— Я никогда не думал и не верю,
Что русские виновные за то,
Что нефть течет рекою «за пределы»,
Что продано Отечество мое.
Я — русский, но не Сталин,
И мой народ в России не один,
Зачем же мне вы приписали,
Что натворил великий тот грузин.
Страна моя! И гордый мой народ!
Дай мужество сказать мне это слово:
Чтоб столько лет мы, двигаясь вперед,
Дошли до ужаса, позора до такого!
Несколько секунд площадь молчала, но потом взорвалась бурными аплодисментами.
— Правильно! Причем тут русские?!
— Нашел время стихи читать, ты лучше скажи: на какой стороне будете вы, военные, когда нас убивать будут?!
— Помолчите! Дайте человеку сказать!
— Да я его знаю, он сосед мой, стихи пишет!
По площади неслось:
— Страна моя! Российские сыны!
Неужто вы потерпите такое!
Чтоб русские стояли у стены,
Лишь за язык, за братство то святое,
Чтоб мы посмешищами стали!
Чтоб я от русского отвык.
Но даже он, Иосиф Сталин,
Признал великий мой язык!
— почти кричал майор.
— Какая там страна! — орали из толпы, предали и продали русских.
— Горбачев подонок!
Майор исчез, на его месте уже стоял другой оратор, и снова над площадью понесли четверостишья.
— Да что их, прорвало! — сказал сосед Ивана. — Нашли время, тут уже жрать нечего!
— Правильно говорят, кто, как может: один матом, другой стихами!
— Опомнитесь люди!
Если вы люди!
Опомнитесь, что вы творите?
Ведь слезы и кровь
Вас преследовать будут,
Не год и не два, а столетья, — неслось над площадью.
Но Иван, обойдя стороной тлеющий костер, где догорали партийные билеты, медленно пошел домой.
— Сегодня время негодяев,
Сегодня время подлецов, — орал самодеятельный поэт.
«Да, действительно, время негодяев, — подумал Иван, — да еще каких!»
Глава двадцать третья
События в Молдавии нарастали с катастрофической быстротой. Стояли уже все фабрики и заводы, бастовали железнодорожники. В Кишиневе молдавские националисты разгромили редакцию газеты «Советская Молдавия», физически избивали сотрудников и журналистов за то, что те опубликовали списки бывших буржуев, теперь активно участвовавших в политической жизни под общим лозунгом: «Кто есть кто».
Собирались пожертвования на нужды Народного фронта Молдавии. По улицам стали ходить, в основном, женщины сельского вида: подходили к людям, разговаривали по-молдавски, если человек не понимал или говорил по-русски, плевали в лицо, провоцировали на драки, а сопровождавшие их молодчики тут же избивали любого. Распространялись дикие слухи о якобы бесчинствующих русских, на этой почве разжигался национализм.
