Герберт Уэллс - Любовь и мистер Люишем
— Ни мне, ни вам это ни к чему, — сказала она не менее решительно, чем он.
— Я вас не покину.
— Но это бесполезно…
— Я иду, — заявил Люишем.
И он пошел.
Он весьма категорически задал ей вопрос, она же не ответила ему, и некоторое время они шли в угрюмом молчании. Наконец она заговорила, и губы ее дрожали.
— Лучше бы вам оставить меня, — сказала она. — Мы с вами совсем разные люди. Вы почувствовали это вчера вечером. Вы помогли вывести нас на чистую воду…
— Когда я только приехал в Лондон, я целыми неделями бродил по Клэпхему, разыскивая вас, — сказал Люишем.
Они перешли через мост и заговорили только, когда очутились на узкой улочке с убогими лавчонками, что находится возле Клэпхемской станции. Она шла, отвернувшись, лицо ее было безучастным.
— Мне очень жаль, — начал Люишем с какой-то церемонной вежливостью, — если вы считаете мое поведение навязчивым. Я не хочу вмешиваться в ваши дела, если вы этого не желаете. При виде вас мне почему-то многое пришло на память… Я не могу этого объяснить. Возможно, я просто не мог не прийти и не разыскать вас, я все время вспоминал ваше лицо, вашу улыбку, и как вы спрыгнули тогда с калитки у шлюза, и как мы пили с вами чай… И многое-многое другое.
Он снова замолчал.
— И многое-многое другое.
— Если вы позволите, я пойду с вами дальше, — добавил он и продолжал путь, не получив ответа.
Они пересекли широкую улицу и свернули к пустырю.
— Я живу в этом переулке, — сказала она, неожиданно останавливаясь на углу. — Я предпочла бы…
— Но я еще ничего не сказал.
Она смотрела на него, лицо ее побледнело, с минуту она не могла произнести ни слова.
— Это ни к чему, — проговорила она. — Я связана со всем этим…
Она замолчала.
— Я приду, — выразительно сказал он, — завтра вечером.
— Нет, — возразила она.
— Я приду.
— Нет, — прошептала она.
— Я приду.
Она больше не могла таить от себя охватившую ее сердце радость. Она была напугана его приходом, но рада и знала, что ему известна ее радость. Она больше не возражала и молча протянула ему руку. А на следующий день он, как и сказал, ждал ее у подъезда.
14. Точка зрения мистера Лэгьюна
Три дня Лэгьюна не было видно в лаборатории Южно-Кенсингтонской школы. Наконец он пришел, и пришел еще более речистым и самоуверенным, чем прежде. Все думали, что он откажется от старых взглядов, он же только укрепился в своей вере и продолжал беззастенчиво ее проповедовать. Из какого-то никому не ведомого источника он почерпнул новые силы и убежденность. Даже красноречие Смизерса оказалось перед ним бессильным. За чаем, для которого, как всегда, не хватило чашек, опять разгорелась жаркая битва. Ею заинтересовался даже почтенного вида молодой ассистент профессора, наслаждаясь, по-видимому, затруднительным положением Смизерса. Ибо сначала Смизерс был самоуверен и снисходителен, но под конец уши его горели, а от хороших манер не осталось и следа.
Люишем, как заметила мисс Хейдингер, играл в этой дискуссии весьма незавидную роль. Раза два он как будто намеревался что-то сказать, обращаясь к Лэгьюну, но тут же отказывался от своего намерения, и слова замирали у него на губах.
К скандальному разоблачению Лэгьюн относился довольно спокойно и громогласно выступил в защиту медиума.
— Этот Чеффери, — заявил он, — чистосердечно во всем признался. Его точка зрения…
— Факты остаются фактами, — перебил его Смизерс.
— Факт есть синтез впечатлений, — отпарировал Лэгьюн, — но это вам станет понятно только с возрастом. Все дело в том, что мы с ним действовали несогласованно. Я сказал Чеффери, что вы новички. Он и обошелся с вами, как с новичками: устроил показательный сеанс.
— Весьма показательный, — заметил Смизерс.
— Вот именно. И если бы не ваше вмешательство…
— А!
— Он подстроил только самые элементарные эффекты…
— Подстроил. Этого вы не можете не признать.
— Я и не пытаюсь отрицать. Но, как он объяснил, это было необходимо и вполне оправдано. Спиритические явления трудноуловимы, для них требуется определенный навык в умении наблюдать. Медиум — более тонкий инструмент, чем весы или шарик буры, а сколько проходит времени, прежде чем вы научитесь получать точные результаты анализа с применением буры? В начальной стадии, во вступительной фазе условия слишком незрелы…
— Для честности.
— Подождите секунду. Разве не честно заранее подстроить демонстрацию опыта?
— Разумеется, нечестно.
— Но ваши профессора это делают.
— Я отрицаю это in toto[20], — заявил Смизерс и с довольным видом повторил: — In toto.
— Ну, хорошо, — сказал Лэгьюн, — но я располагаю фактами. Ваши преподаватели химии — можете пойти вниз и спросить, если не верите мне, — всегда подделывают опыты, связанные с законом сохранения вещества. Или возьмем другое — географию. Знаете ли этот опыт? Демонстрацию вращения Земли. Они используют… Они используют…
— Маятник Фуко, — подсказал Люишем. — Берут резиновый мяч с дырочкой и, сдавливая его в руке, придают маятнику нужное направление.
— Это совсем другое, — возразил Смизерс.
— Подождите секунду, — повторил Лэгьюн и достал из кармана сложенный листок бумаги, на котором был напечатан какой-то текст. — Вот статья из журнала «Природа» о работе самого профессора Гринхилла. Видите, в аппарате есть специальный стержень для наглядной демонстрации принципа возможных перемещений! Прочтите сами, если не верите мне. Вы ведь, кажется, мне не верите?
Смизерс решил отказаться от своего отрицания in toto.
— Я говорю совсем не об этом, мистер Лэгьюн, совсем не об этом, — сказал он. — Назначение опытов во время лекций состоит не в доказательстве фактов, а в том, чтобы внушить новые понятия.
— Это же преследовалось и на нашем сеансе, — заявил Лэгьюн.
— Нам все это представилось несколько иначе.
— Обычному слушателю лекции по естествознанию тоже все представляется иначе. Он убежден, что видит явление собственными глазами.
— Все равно, — сказал Смизерс, — злом зла не поправишь. А фальсификация опытов — зло.
— В этом я с вами согласен. Я откровенно поговорил с Чеффери. Он ведь не настоящий профессор, не высокооплачиваемое светило истинной науки, как здешние фальсификаторы опытов — профессора, поэтому с ним можно говорить откровенно: он не обидится. Он придерживается того же мнения, что и они. Я более строг. Я настаиваю, чтобы этого больше не было…
— В следующий раз, — насмешливо подсказал Смизерс.
— Следующего раза не будет. Я покончил с элементарными демонстрациями. Вы должны поверить слову тренированного наблюдателя, как верите преподавателю на занятиях по химическому анализу.
— Вы хотите сказать, что станете продолжать опыты с этим субъектом, хотя его и поймали с поличным под самым вашим носом?
— Разумеется. А почему бы и нет?
Смизерс принялся объяснять, почему нет, и запутался.
— Я все же верю, что у этого человека есть особые способности, — сказал Лэгьюн.
— Обманывать, — добавил Смизерс.
— А это придется исключать, — сказал Лэгьюн. — Вы можете с таким же успехом отказаться от изучения электричества только потому, что его нельзя подержать в руках. Всякая новая наука неуловима. Ни один здравомыслящий исследователь не откажется исследовать какое-либо соединение только потому, что получаются неожиданные результаты. Или это вещество растворяется в кислоте, или мне нет до него никакого дела, так? Прекрасное исследование!
И вот тут-то исчезли последние остатки вежливости Смизерса.
— Мне плевать на то, что вы говорите! — закричал он. — Все это ерунда, сплошная ерунда. Доказывайте, если хотите, но разве вы кого-нибудь убедили? Поставить на голосование?
— Чрезвычайно демократично, — заметил Лэгьюн. — Всеобщие выборы истины в полгода раз, а?
— Не увиливайте, — сказал Смизерс. — Демократия тут ни при чем.
Раскрасневшийся, но веселый Лэгьюн спускался уже вниз, когда его догнал Люишем. Люишем был бледен и запыхался, но поскольку лестница всегда утомляла Лэгьюна, то он не заметил волнения молодого человека.
— Интересный разговор, — выдохнул Люишем. — Очень интересный разговор, сэр.
— Искренне рад, что вам понравилось, — ответил Лэгьюн.
Наступило молчание, а затем Люишем решился на отчаянный шаг.
— Там у вас была молодая леди… Ваша секретарша…
Он остановился, ибо у него окончательно перехватило дыхание.
— Да? — удивился Лэгьюн.
— Она тоже медиум или что-нибудь в этом роде?
— Видите ли, — задумался Лэгьюн, — нет, она не медиум. Но… Почему вы спрашиваете?
— О!.. Мне просто интересно.
— Вы, наверное, заметили ее глаза. Она падчерица этого Чеффери, странная натура, но, бесспорно, одаренная медиумической силой. Удивительно, что вы обратили на это внимание. Признаться, я и сам подумывал, что, судя по ее лицу, она обладает даром духовидения.
