Эрнест Хемингуэй - Рассказы Ника Адамса
«Никто не знает, какая это большая речка, — думал он. — Какое огромное количество воды собирает она и приносит в болото». Ник посмотрел вниз по течению и вверх — на холм, где рос сосновый лес и где они разбили лагерь. Потом вернулся к тому месту, где оставил удочку, осторожно насадил приманку на крючок и плюнул на нее, чтобы сопутствовала удача. Держа удочку с насаженной на крючок наживкой, осторожно, не торопясь, подошел к берегу быстрого узкого потока.
Такого узкого, что концом ивового прута он мог достать противоположного берега. Вода шумно неслась мимо. Став на берегу так, чтобы из воды его нельзя было увидеть, Ник достал из кисета две надрезанные свинцовые дробинки, посадил на шелковую нить примерно в футе от крючка и сжал зубами.
Взмахнул удочкой и, когда крючок с двумя насаженными на него червяками оказался над водой, осторожно опустил удочку, позволив потоку утащить часть нити и крючок с наживкой под берег. Почувствовал, как нить натянулась. Вскинул удочку вверх, и ивовый прут согнулся чуть ли не пополам. Он тянул его на себя, а на другом конце нити, сопротивляясь, рывками кто-то тянул удочку в глубину. Потом рыба сдалась, показавшись из воды вместе с нитью. Быстрый и узкий поток в одном месте забурлил, и форель, вырванная из воды, пролетела по воздуху, описав широкую дугу над плечом Ника, и шлепнулась на берег за его спиной. Ник видел, как рыбина блеснула на солнце, и потом нашел ее бьющейся среди папоротника. Сильная и тяжелая рыбина источала приятный запах, и Ник видел, какая черная у нее спинка, какие яркие на ней крапинки, какие белые кончики плавников, отделенные черной полоской, какое золотистое брюшко. Ник держал рыбину в правой руке, и она едва в ней умещалась.
«Великовата для нашей сковородки, — подумал он, — но я ранил ее и теперь обязан убить».
Он резко ударил форель головой о рукоятку охотничьего ножа и положил рядом со стволом березы.
— Черт, — вырвалось у него. — У этой форели идеальный размер для миссис Паккард и ее любителей форельных обедов. Но для малышки и меня она слишком велика.
«Пожалуй, пойду вверх по течению, найду более мелкое место и постараюсь поймать пару штук поменьше, — подумал Ник. — Интересно, что чувствовала эта форель, когда я вытаскивал ее из воды? Можно говорить что угодно о рыбалке, но люди, которые сами никогда не рыбачили, не могут знать, что ты ощущаешь, когда вытаскиваешь рыбину из воды. И даже если ощущения эти длятся недолго, что с того? Начинается все с того момента, когда рыба совсем не настроена сдаваться, но потом ты ломаешь ее сопротивление, и какие незабываемые ты получаешь переживания, когда она выдергивается из воды и летит по воздуху!»
«Странная эта речка, — думал он. — Довольно странно искать место, где ловится рыба поменьше».
Ник поднял с земли удочку. Крючок погнулся, и его пришлось поправить. Потом Ник подхватил тяжелую рыбину и двинулся вверх по течению.
«Мелкое, с камешками, место есть дальше, где речка вытекает из верхнего болота, — подумал он. — Там и поймаю рыбу поменьше. Эта большая может не понравиться малышке. Если она затоскует по дому, мне придется отвести ее. Интересно, что делают сейчас эти двое мужчин? Не думаю, что этот чертов Эванс что-то знает об этом месте. Сукин сын. Не думаю, что здесь рыбачил кто-нибудь еще, кроме индейцев. Мне бы родиться индейцем. Сразу избавился бы от стольких забот».
Он шел вверх по течению, держась достаточно далеко от берега, но однажды ступил на тот участок, где вода уходила под берег. Большая форель выпрыгнула на поверхность, подняв фонтан брызг. Такая большая, что вроде бы и не развернулась в потоке.
— Сколько же тебе лет? — спросил Ник у рыбины, когда та исчезла выше по течению под берегом. — Ну ты и здорова!
На мелководье он поймал двух форелей поменьше. Тоже отличных, крепких и упругих. Почистил все три форели, бросил внутренности в поток, промыл рыбу в холодной воде, сунул в вылинявший мешочек из-под сахара, который достал из кармана.
«Хорошо, что девочка любит рыбу, — подумал Ник. — Надо было нам нарвать ягод. Впрочем, я знаю, где они растут». Он начал подниматься по склону, направляясь к лагерю. Солнце опускалось за дальние холмы, но вечер выдался теплым. Он посмотрел за болото, туда, где находилось озеро, потом на небо и увидел медленно кружащую скопу.
К шалашу он подошел тихонько, и сестра его не услышала. Она лежала на боку, читала. Увидев ее, он заговорил мягко, чтобы не напугать.
— Что делала, обезьянка?
Она повернулась, посмотрела на него, улыбнулась и тряхнула головой.
— Я их отрезала.
— Как?
— Ножницами. А что ты подумал?
— Как же ты смогла это сделать без зеркала?
— Оттягивала и отрезала. Легко. Теперь я выгляжу как мальчик?
— Как мальчик-дикарь с Борнео.
— Я не могла сделать себе прическу, как у мальчика из воскресной школы. Они торчат во все стороны?
— Нет.
— Это так интересно. Теперь я твоя сестра, но и мальчик тоже. Как думаешь, новая прическа превратит меня в мальчика?
— Нет.
— Я бы хотела, чтобы превратила.
— Ты чокнутая, малышка.
— Возможно. Я выгляжу мальчиком-идиотом?
— Есть немного.
— Ты можешь подрезать их ровнее. С помощью расчески.
— Я, конечно, улучшу твою прическу, но не намного. Ты голоден, мой братец-идиот?
— Разве я не могу быть братом-неидиотом?
— Я не хочу менять тебя на брата.
— Теперь ты должен, Ники, или не понимаешь? Нам следовало это сделать, напрасно я не попросила тебя, но я знала, что без этого не обойтись, поэтому сделала сама. Сюрприз.
— Мне нравится, — кивнул Ник. — Пошли все к черту. Мне очень нравится.
— Спасибо, Ники, большое спасибо. Я лежала и пыталась отдохнуть, как ты и говорил. Но только рисовала в воображении все то, что могла бы для тебя сделать. Я думала, как раздобыть тебе банку жевательного табака, пропитанного каплями, сшибающими с ног, из какого-нибудь большого салуна в каком-нибудь большом городе вроде Шебойгана.
— Откуда у тебя такие мысли?
Ник уселся на земле, а его сестра — у него на коленях, она обнимала его за шею и терлась обстриженной головой о его щеку.
— Я взяла это из «Королевы шлюх», — ответила она. — И ты знаешь название салуна?
— Нет.
— Гостиный двор «Десятидолларовый золотой».
— Что ты там делала?
— Служила помощницей проститутки.
— И какие обязанности у помощницы проститутки?
— Она несет шлейф платья проститутки, когда та идет, и открывает дверь кареты, и отводит в нужную комнату. Как я понимаю — та же личная служанка.
— И что она говорит проститутке?
— Она говорит все, что приходит в голову, только если это не ругательства.
— Например, что, братец?
— Например: «Знаете, мэм, это приятно, в такой жаркий день, как сегодня, ехать в золоченой карете, напоминая птицу в клетке». Что-нибудь в этом роде.
— И что отвечает проститутка?
— Она отвечает: «Да, действительно, очень даже мило». Потому что эта проститутка, у которой я в помощницах, низкого происхождения.
— А какого происхождения ты?
— Я сестра или брат писателя, который пишет про ужасы, и получила хорошее воспитание. Поэтому меня хочет переманить главная проститутка и ее свита.
— Ты добыла капли, сшибающие с ног?
— Конечно. Она сказала: «Цыпочка, возьми эти капельки». «Спасибо», — ответила я. «И передай привет своему брату, пишущему такие кошмары, и предложи ему заглядывать в гостиный двор всякий раз, когда он окажется в Шейбогане».
— Слезь с моих коленей, — попросил Ник.
— Так они говорят в гостином дворе, — ответила малышка.
— Давай приготовим ужин. Ты не голодна?
— Я приготовлю ужин.
— Нет, ты рассказывай.
— Ты думаешь, мы хорошо проводим время, Ники?
— Мы отлично проводим время.
— Ты хочешь, чтобы я рассказала о том, что еще собиралась сделать для тебя?
— До того, как решила сделать что-то реальное и обстригла волосы?
— Это реальное. Подожди, пока услышишь. Могу я поцеловать тебя, пока ты готовишь ужин?
— Подожди немного, и я тебе скажу. Так что ты собиралась сделать?
— Что ж, наверное, я погубила душу прошлым вечером, когда украла виски. Как думаешь, можно погубить душу одним таким поступком?
— Нет. Все равно бутылка была открыта.
— Это так, но я принесла на кухню пустую пинтовую бутылку и квартовую бутылку с виски и наполнила пинтовую бутылку, и что-то пролилось мне на руку, и я слизнула виски и подумала, что этим, вероятно, погубила свою душу.
— И как виски на вкус?
— Чертовски крепкий и странный, немного тошнотворный.
— Этим душу не погубишь.
— Что ж, я рада. Погубив душу, как бы я могла положительно влиять на тебя?
— Не знаю, — ответил Ник. — Так что ты собиралась сделать?
