Фридрих Де Ла Мотт Фуке - Ундина

И радуясь при мысли, что сейчас довольно одного ее намека, чтобы исполнено было то, в чем ей некогда так оскорбительно отказали, она стала следить за работой на освещенном луной замковом дворе.

Люди с усилием взялись за огромный камень. Порою кто-нибудь из них вздыхал, вспоминая, что они рушат то, что сделали по приказанию прежней, любимой госпожи. Впрочем, работа ладилась быстрее, чем можно было ожидать. Казалось, какая-то сила снизу, из колодца помогает приподнять камень.

— Похоже, вода в нем бьет фонтаном, — с изумлением переговаривались между собой работники. Камень поднимался все выше и выше, и вот, почти без помощи людей, медленно, с глухим грохотом покатился по мощеному двору. А из отверстия колодца торжественно поднялось что-то вроде белого водяного столба; они подумали сперва, что это и в самом деле бьет фонтан, но потом разглядели очертания бледной, закутанной в белое покрывало женщины. Она горько плакала и, в отчаянии заломив руки над головой, двинулась медленным, мерным шагом по направлению к дому. Челядь в страхе бросилась прочь от колодца; мертвенно бледная новобрачная в ужасе застыла у окна вместе со своими служанками. Проходя под самыми окнами ее комнаты, белая фигура с жалобным стоном подняла вверх голову, и Бертальде показалось, что она узнает бледные черты Ундины. Но та уже прошествовала мимо тяжелыми, скованными, медленными шагами, как будто шла на плаху. Бертальда крикнула, чтобы позвали рыцаря; но никто из служанок не решился тронуться с места, да и сама новобрачная умолкла, словно испугавшись звука собственного голоса.

Пока они, все еще в страхе, стояли у окна, недвижные как изваяния, странная гостья достигла входа в дом, поднялась по хорошо знакомой лестнице, прошла через хорошо знакомые покои, все так же молча и в слезах. О, как совсем по-иному она когда-то проходила здесь!

Рыцарь тем временем успел отпустить своих слуг. Полураздетый, погруженный в печальные мысли, он стоял перед высоким зеркалом; рядом с ним тускло горела свеча. Вдруг кто-то тихо, совсем тихо постучал пальцем в дверь. Так бывало, стучала Ундина, когда хотела подразнить его.

— Все это фантазии! — громко сказал он сам себе, — Пора идти в брачную постель!

— О да, пора, но в холодную! — послышался снаружи плачущий голос, и вслед затем он увидел в зеркале, как дверь медленно, медленно отворяется и в комнату входит белая странница. Она чинно затворила за собой дверь и молвила тихим голосом:

— Они открыли колодец, и вот я здесь, и ты должен умереть.

По прерывистому биению своего сердца он почувствовал, что так оно и будет, но прикрыл глаза руками и произнес:

— Не дай мне обезуметь от ужаса в мой смертный час. Если твое покрывало таит под собой ужасный лик, не откидывай его и исполни приговор так, чтобы я тебя не видел.

— Ах, — отвечала вошедшая, — неужели ты не хочешь еще разок взглянуть на меня? Я так же хороша, как тогда на косе, когда ты посватался ко мне!

— О, если бы это было так, — простонал Хульдбранд, — и я бы мог умереть от твоего поцелуя!

— О да, любимый, — молвила она. И откинула покрывало, и из-под него показалось ее прекрасное лицо, озаренное волшебной, небесной улыбкой. Охваченный трепетом любви и близкой смерти, рыцарь наклонился к ней, она поцеловала его и уже не выпускала, прижимая к себе все крепче и плача так, словно хотела выплакать всю душу. Слезы ее проникали в глаза рыцаря и сладостной болью разливались в его груди, пока наконец дыханье его не прервалось и безжизненное тело тихо не выскользнуло из ее объятий на подушки.

— Я исплакала его насмерть, — сказала она слугам, встретившимся ей у входа в покой, и медленно прошла мимо испуганной челяди прямо к колодцу.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Патер Хайльман пришел в замок, как только в округе стало известно о смерти господина фон Рингштеттена и в ту самую минуту, когда монах, венчавший несчастных новобрачных, охваченный ужасом, скрылся за воротами замка.

— Хорошо, хорошо, — ответил Хайльман, когда ему сообщили об этом, — теперь вступаю в свои обязанности я, и никаких помощников мне не надобно.

И он принялся утешать невесту, ставшую теперь вдовой, хотя она, с ее мирским жизнелюбивым нравом, не слишком была способна внять его утешениям. Старый рыбак, напротив, гораздо легче смирился с судьбой, постигшей его дочь и зятя, и когда Бертальда, не переставая проклинать Ундину, назвала ее убийцей и колдуньей, старик спокойно промолвил:

— Иначе оно и не могло кончиться. Я вижу в этом не что иное, как суд божий, и уж наверно никто не принял так близко к сердцу смерть Хульдбранда, как та, кому выпало на долю свершить этот приговор, как бедная, покинутая Ундина!

При этом он помогал в устройстве похорон, подобавших рангу усопшего. Погребение должно было состояться на сельском кладбище, где покоились все предки рыцаря, щедро жертвовавшие, как и он сам, местной церкви. Щит и шлем уже лежали на крышке гроба, их надлежало опустить в могилу вместе с покойником, либо господин Хульдбранд фон Рингштеттен умер последним в роде; похоронный кортеж открыл свое скорбное шествие, печальное пение возносилось к ясному голубому небу; впереди шел Хайльман, высоко держа в руках распятие, за ним безутешная Бертальда, опираясь на старика-отца. И вдруг среди одетых в черное плакальщиц, окружавших вдову, появилась белая фигура, закутанная в покрывало, воздевавшая руки в безысходном отчаянии. Необъяснимый ужас охватил тех, кто шел рядом с ней, они шарахнулись назад и в стороны, еще более напугав тех, кто теперь оказался возле белой незнакомки, так что в траурном шествии возникло смятение. Несколько смельчаков отважились заговорить с ней и попытались вывести ее из процессии, но она сама словно бы выскальзывала у них из рук и все же снова и снова появлялась и продолжала медленно и торжественно следовать в их рядах.

В конце концов, постепенно продвигаясь вперед среди испуганно расступившихся служанок, она оказалась за спиной Бертальды. Но тут она замедлила шаги, так что вдова не заметила ее, и она беспрепятственно продолжала идти за Бертальдой, смиренно опустив голову.

Так двигались они до самого кладбища; там погребальная процессия остановилась и окружила вырытую могилу. Только тут Бертальда увидела непрошенную спутницу и, охваченная не то гневом, не то ужасом, велела ей покинуть место упокоения рыцаря. Но фигура под покрывалом тихо покачала головой и как бы в мольбе воздела к ней руки. Бертальду это тронуло, она со слезами вспомнила, как ласково тогда, на Дунае, Ундина протянула ей коралловое ожерелье. К тому же патер Хайльман сделал всем присутствующим знак умолкнуть и помолиться за упокой души усопшего, ибо в это время стали насыпать могильный холм. Бертальда молча преклонила колена, и все последовали ее примеру, после всех — могильщики, кончившие свое дело. Когда же все поднялись с колен, белой незнакомки среди них уже не было; там, где она преклонила колена, журчал в траве серебристый ручеек; он все струился, извиваясь, пока не опоясал могильный холмик рыцаря, потом потянулся дальше и влился в пруд, находившийся рядом с кладбищем. И еще много лет спустя окрестные жители показывали этот ручеек и уверяли, что это бедная, отвергнутая Ундина на свой лад обвивает любимого ласковыми руками.

Примечания

1

«Посвящение». — Впервые было предпослано тексту во втором издании (1814 г.). Было перепечатано среди стихотворений Фуке в 1820 г., затем в его автобиографии («Lebensgeschichte», 1840)

2

«…зовут его господин Хульдбранд фон Рингштеттен». — Родовое имя героя повести совпадает с фамилией автора; как пишет Фуке в биографии своего деда («Lebensbeschreibung des Generals Fouque», 1824), старофранц. «la Motte» означает «окрестность замка», что соответствует немецкому «Ringstätten»

3

«…внутри нее копошились, играя серебром и золотом, маленькие кобольды». — По германской мифологии кобольд — дух природы, подобие русского домового; обычно представляется в виде карлика

4

«…а если случалось, что ржанье его коня словно бы вопрошало и звало к рыцарским подвигам, или сверкнувший на расшитом седле и чепраке герб привлекал его взор, или, со звоном выскользнув из ножен, срывался с гвоздя на стене хижины его добрый меч — тогда он успокаивал себя тем, что Ундина ведь совсем не дочь рыбака, а вернее всего, происходит из какого-то удивительного чужеземного княжеского рода». — Таким образом герой оправдывает свое пребывание в рыбацкой хижине ради Ундины, рассматривая это как служение даме высокого происхождения, что тоже входило в обязанности рыцаря