Айрис Мердок - Черный принц
— Все супруги твердят друг другу это слово. Оно — панихида по браку.
— «Ненавижу тебя, ненавижу…»
— По-моему, это ты говорила, а не он. По-моему, Присцилла…
— И я оставила все мои украшения, и норковый палантин, и Роджер снял все деньги с нашего общего счета…
— Присцилла, возьми себя в руки. Слышишь? Я даю тебе десять минут. Отдохни немного, а потом оденься честь честью, и мы вместе выйдем отсюда.
— Брэдли, о господи, я так несчастна, так подавлена… Я создала ему дом, у меня ведь больше ничего в жизни нет, я столько души в этот дом вложила, все шторы вышила своими руками, мне там каждая вещичка дорога, другого ведь у меня ничего нет, и вот теперь все кончено, все, что у меня было в жизни, теперь отнято, я убью себя, я себя на куски разорву…
— Перестань, прошу тебя. Напрасно я выслушиваю твои жалобы. Тебе это не на пользу. Ты довела себя бог знает до чего и совсем перестала соображать. С женщинами твоего возраста это бывает. Подумай хорошенько, Присцилла. Согласен, жить тебе с Роджером, наверно, несладко, он большой эгоист, все так, но тебе придется его простить. Женщинам всегда приходится мириться с эгоизмом мужчин, такая уж у них участь. Ты не можешь теперь вдруг его оставить, тебе просто больше некуда деваться.
— Я убью себя.
— Сделай над собой усилие. Возьми себя в руки. Говорю тебе это не от бессердечия, а для твоего же блага. Сейчас я ненадолго уйду и кончу там паковать свои вещи.
Но она уже снова рыдала в три ручья, даже не думая вытирать глаза. Вид у нее был такой жалкий и безобразный, что я протянул руку и задернул шторы. Ее распухшее лицо и полумрак спальни напомнили мне о Рейчел.
— О, о, я оставила все свои украшения, и стразовый гарнитур, и нефритовую брошь, и янтарные серьги, и перстни, и хрустальное ожерелье с лазуритами, и норковый палантин…
Я закрыл за собой дверь спальни, вернулся в гостиную и закрыл также дверь гостиной. Я был глубоко взволнован. Не выношу необузданных изъявлений чувств и глупых женских слез. Я боялся, как бы сестра не оказалась вдруг у меня на руках. Я просто-напросто не настолько любил ее, чтобы она могла на меня рассчитывать, и, видимо, лучше всего было сказать ей об этом прямо.
Переждав минут десять, пока успокоятся мои нервы и прояснится голова, я встал и подошел к двери в спальню. В сущности, я и не надеялся, что застану Присциллу одетой и готовой к уходу. Что мне делать, я не знал. Мне противна и страшна была сама мысль о «нервном расстройстве», этом наполовину сознательном уходе от упорядоченной жизни, к которому в наши дни принято относиться с такой терпимостью. Я заглянул в комнату. Присцилла, растрепанная и жалкая, лежала на боку, откинув одеяло. Мокрый рот ее был широко раскрыт. С кровати как-то неудобно свешивалась полная нога в чулке с желтыми подвязками, между которыми выпирал кусок голого, в пигментных пятнах, тела. Присцилла лежала в такой неизящной и неловкой позе, что была похожа на опрокинувшийся манекен. Глухим, чуть подвывающим голосом она проговорила:
— Я выпила все мои снотворные таблетки.
— Что? Присцилла, нет!
— Выпила. — В руке у нее был пустой пузырек.
— Не может быть! Сколько их было?
— Я сказала тебе, что моя жизнь разбита. А ты ушел и закрыл дверь. Вот и уходи и закрой дверь. Ведь вина не твоя. И оставь меня в покое. Уходи, на поезд опоздаешь. А я смогу уснуть наконец. Я достаточно настрадалась за свою жизнь. Ты сказал, мне некуда уйти. Нет, есть еще куда: в смерть. Достаточно я настрадалась. — Пузырек выпал у нее из руки.
Я подобрал его. Наклейка ничего мне не сказала. Я бросился к Присцилле и стал тупо натягивать на нее одеяло, но одна ее нога лежала поверх, и ничего не получалось. Я выбежал из спальни.
Я стал метаться по прихожей, порываясь то в спальню, то к дверям квартиры, то назад, к столику, на котором стоял телефон. Как раз когда я остановился перед телефоном, он зазвонил. Я поднял трубку.
Послышались короткие гудки, потом щелкнуло, и голос Арнольда произнес:
— Брэдли, мы с Рейчел обедаем в городе, по соседству с вами, и мы подумали, может, вы согласитесь к нам присоединиться? Дорогая, хочешь поговорить с Брэдли?
Голос Рейчел сказал:
— Брэдли, милый, нам бы очень…
Я перебил:
— Присцилла приняла все свои снотворные таблетки.
— Как? Кто?
— Присцилла. Моя сестра. Она только что приняла все таблетки из пузырька… я… в больницу…
— Что вы говорите, Брэдли? Я вас не слышу. Брэдли, не вешайте трубку, мы…
— Присцилла выпила снотворные… Простите, я должен кончать… доктора… простите…
Я опустил трубку, тут же поднял снова, еще услышал, как Рейчел говорит: «…Чем-нибудь помочь?» — и швырнул ее на рычаг. Потом снова подбежал к двери спальни, оттуда назад, поднял телефонную трубку, опустил, принялся вытаскивать из ящика телефонные книги — они у меня стояли в переоборудованном старинном комоде. Они разлетелись по полу. У входной двери зазвонил звонок.
Я бросился открывать. Пришел Фрэнсис Марло.
Я сказал:
— Слава богу, что вы пришли, моя сестра только что выпила целый пузырек снотворных таблеток.
— Где пузырек? — спросил Фрэнсис. — Сколько их там было?
— Господи, откуда мне знать?.. Пузырек? Он у меня только что был в руках… О черт, куда я его девал?
— Когда она их приняла?
— Только что.
— В больницу позвонили?
— Нет, я…
— Где она?
— Там, у меня.
— Найдите пузырек и позвоните в Мидлсекскую больницу. Спросите отделение несчастных случаев.
— О черт, куда задевался проклятый пузырек? Только что держал его в руках…
— Ф 92
У входной двери снова зазвонили. Я открыл. На пороге стояли Арнольд, Рейчел и Джулиан. Все трое нарядно одетые, Джулиан в каком-то цветастом платьице выглядела лет на двенадцать. Они походили на семейную группу с рекламной картинки — только у Рейчел был синяк под глазом.
— Брэдли, может быть, мы…
— Помогите найти пузырек, у меня был пузырек из-под снотворного, что она выпила, куда я его девал?..
Из спальни послышался крик.
— Брэд! — позвал Фрэнсис. — Если можно…
— Пустите меня, — сказала Рейчел. И ушла в спальню.
— Надо позвонить в больницу, — сказал я.
— А что вы говорили насчет какого-то пузырька? — спросил Арнольд.
— Я не разбираю здесь номеров. Арнольд, найдите мне номер телефона больницы.
— Я всегда говорил, что вам нужны очки.
Из спальни в кухню пробежала Рейчел. Стало слышно, как Присцилла бормочет:
— Оставьте меня, оставьте…
— Арнольд, пожалуйста, позвоните вы в больницу, а я пока поищу… Может быть, я унес его…
Я выбежал в гостиную и с удивлением увидел там девочку. У меня возникло впечатление свежевыстиранного платьица, свежевымытой девочки, которая пришла в гости. Она разглядывала бронзовые статуэтки в лакированной горке, но при моем появлении отвлеклась и с вежливым интересом смотрела, как я расшвыриваю диванные подушки.
— Брэдли, что ты ищешь?
— Бутылочку. Снотворные таблетки. Узнать какие. Арнольд разговаривал по телефону.
Фрэнсис позвал из спальни. Я побежал туда.
Рейчел вытирала тряпкой пол. Стоял отвратительный запах. Присцилла всхлипывала, сидя на краю кровати. Комбинация в розовый цветочек задралась на ней, довольно тесные шелковые трико врезались в кожу, и под ними над чулками выпирало голое тело.
Фрэнсис возбужденной скороговоркой объяснил:
— Ее стошнило. Я даже ничего… теперь ей станет легче, но промывание желудка…
Раздался голос Джулиан:
— Вот этот? — Она, не входя, протянула в приоткрытую дверь руку.
Фрэнсис взял у нее пузырек.
— Ах, это… Ну, это не…
— «Скорая помощь» сейчас будет! — крикнул Арнольд.
— Эта штука ей особого вреда не причинит. Надо выпить сразу целую гору. Атак просто вызывает рвоту, поэтому она и…
— Присцилла, перестань плакать. Все будет хорошо.
— Оставьте меня!
— Надо ее укрыть, — сказал Фрэнсис.
— Оставьте меня! Я вас всех ненавижу.
— Она не в себе, — пояснил я.
— Надо уложить ее по-настоящему в постель, укутать, пусть согреется, — распорядился Фрэнсис.
— Я заварю чаю, — сказала Рейчел.
Они вышли, и дверь закрылась. Я еще раз попробовал вытянуть из-под Присциллы одеяло — она сидела на нем.
Тогда, вдруг вскочив, она сама отбросила одеяло, плюхнулась в кровать и стала лихорадочно натягивать его на себя, укрываясь с головой. Слышно было, как она бормочет под одеялом: «Стыдно, ах, как стыдно… Выставить меня напоказ перед всеми этими людьми! Я хочу умереть, хочу умереть!» И она снова зарыдала.
Я сел к ней на кровать и взглянул на часы. Был уже первый час. Никто не позаботился раздернуть шторы, и в комнате по-прежнему стоял полумрак. Пахло отвратительно. Я погладил вздымавшуюся груду на постели. Только волосы и оставались открытыми — грязно-серая полоса у корней золотистых прядей. Волосы казались сухими и ломкими, они больше походили на какие-то синтетические волокна, чем на человеческие волосы. Я ощутил отвращение, бессильную жалость и подкрадывающуюся тошноту. Некоторое время я так сидел и неловко поглаживал какую-то выпуклую часть ее тела — точно малый ребенок, которому позволили погладить незнакомое животное. Потом мне пришло в голову, что нужно решительно приподнять одеяло и взять ее за руку, но, когда я потянул, она только глубже зарылась в постель — скрылись даже волосы.
