Ирвин Шоу - Молодые львы
— Оставь в покое предохранитель! — резко приказал Христиан. — Не трогай предохранитель, а то еще убьешь кого-нибудь из нас.
— Давайте убираться отсюда, — предложил Брандт. Каска у него свалилась, волосы припудрила пыль. — Иначе всем нам крышка!
— Молчать! — крикнул Христиан.
Снова затрещали выстрелы. Несколько пуль попало в машину, лопнула одна из покрышек.
— Боже мой! — продолжал бормотать Брандт. — Иисус Христос!..
Христиан осторожно начал пробираться к задней части машины, для чего ему пришлось переползти через лежащего рядом водителя. «Эта образина, — механически, отметил Христиан, — ни разу не мылась после вторжения в Польшу».
— Черт тебя возьми! — раздраженно прошипел он. — Почему ты не моешься?
— Виноват, господин унтер-офицер, — униженно пробормотал водитель.
Оказавшись под защитой заднего колеса машины, Христиан приподнял голову. Прямо перед его глазами тихонько покачивалось несколько маргариток; на таком близком расстоянии они казались какими-то доисторическими деревьями. Впереди, чуть отсвечивая в ярких лучах солнца, тянулась дорога.
Метрах в пяти от Христиана на шоссе опустилась какая-то пичуга. Она деловито прыгала по дороге, чистила перышки и время от времени испускала пронзительный крик — точь-в-точь нетерпеливый покупатель в лавочке, из которой на минуту отлучился хозяин.
Метрах в ста от того места, где остановилась машина, Христиан увидел баррикаду и тщательно, насколько позволяло расстояние, осмотрел ее. Как плотина перегораживает ручей, так баррикада перегораживала шоссе в том месте, где по обеим его сторонам поднимались высокие, крутые откосы. Шелестевшие на обочинах деревья образовали над дорогой живую арку и отбрасывали на баррикаду густую тень. По ту сторону баррикады было тихо и не было заметно никакого движения. Христиан посмотрел назад. Шоссе в этом месте делало изгиб, и двух остальных машин нигде не было видно. Но Христиан не сомневался, что они остановились, как только находившиеся на них солдаты заслышали выстрелы. Он попытался представить, что они сейчас делают, и тут же выругал себя за то, что уснул и оказался застигнутым врасплох.
Все говорило о том, что заграждение сооружалось в спешке: два срубленных дерева, перевернутая телега, какие-то пружины, матрасы, камни из соседнего забора… Но место было выбрано удачно. Ветви деревьев надежно укрывали баррикаду от наблюдения с воздуха, и обнаружить заграждение можно было, только наткнувшись на него, как это и получилось сейчас. Хорошо еще, что французы преждевременно открыли огонь…
Христиан почувствовал, что во рту у него пересохло и страшно хочется пить. От съеденных вишен внезапно защипало кончик языка, раздраженного табачным дымом.
«Если у французов есть хоть капля здравого смысла, они уже зашли нам во фланг и перестреляют всех нас, — подумал он, всматриваясь в загадочно темнеющие впереди на дороге поваленные деревья. — Как я мог это допустить? Как я мог уснуть? Будь у них в лесу миномет или пулемет, они бы мигом разделались с нами».
Но из-за баррикады по-прежнему не доносилось ни звука, и лишь на асфальте, за маргаритками, прыгала все та же пичужка, издавая по временам раздраженный пронзительный писк.
Позади Христиана послышался шорох. Он обернулся и увидел Мешена, одного из солдат, находившихся в задних машинах. Мешен пробирался через кустарник ползком, по всем правилам, как его обучали на занятиях, придерживая винтовку за ремень.
— Как там у вас дела? — спросил Христиан. — Есть раненые?
— Нет, — ответил Мешен, с трудом переводя дыхание. — Все целы. Машины стоят на боковой дороге. Унтер-офицер Гиммлер прислал меня узнать, живы ли вы тут.
— Живы, — мрачно ответил Христиан.
— Унтер-офицер Гиммлер приказал передать, что он вернется к штабу артиллерийского подразделения, доложит о соприкосновении с противником и попросит прислать два танка, — четко, по-уставному, как ему вдалбливали инструкторы в долгие, томительные часы учения, отрапортовал Мешен.
Христиан искоса взглянул на невысокую баррикаду, зловеще затаившуюся в зеленом полумраке деревьев.
«И нужно же было, чтобы это произошло со мной! — с горечью подумал он. — Ведь если станет известно, что я заснул, меня отдадут под суд. — Он представил себе суровые, неумолимые лица офицеров, восседающих за судейским столом, услышал шелест перебираемых бумаг и увидел себя, неподвижно застывшего перед ними в ожидании приговора. Нечего сказать, хорошую услугу оказывает мне Гиммлер! Он, видите ли, отправляется за помощью, а мне предоставляет возможность получить здесь пулю в лоб!»
Гиммлер был полный, шумливый и жизнерадостный человек. Когда его спрашивали, не состоит ли он в родстве с Генрихом Гиммлером, он только посмеивался и напускал на себя загадочный вид. В подразделении ходили упорные слухи, передававшиеся из уст в уста опасливым шепотом, что оба Гиммлера и в самом деле родственники, — кажется, дядя и племянник, поэтому все относились к унтер-офицеру с прямо-таки трогательным вниманием. Вероятно, к концу войны, когда благодаря этому сомнительному родству Гиммлер станет полковником (он был слишком посредственным солдатом, чтобы выдвинуться благодаря личным заслугам), выяснится, что оба Гиммлера вовсе и не родственники.
Христиан тряхнул головой. Надо решать, что делать дальше, но до чего же это трудно! Малейший неправильный шаг может стоить жизни, а тут в голову лезут всякие ненужные мысли: о Гиммлере и его служебной карьере; о том, какой тошнотворный запах — запах давно не стиранного белья — исходит от водителя, и о пичужке, беззаботно прыгающей на дороге; о том, что даже загар не в состоянии скрыть бледности Брандта, и о нелепой позе, в какой он растянулся на земле, вцепившись в нее так, словно собирался зубами рыть окоп.
За баррикадой по-прежнему не заметно было ни малейшего движения — только ветерок иногда чуть шевелил листья лежавших на дороге деревьев.
— Не выходить из укрытия, — шепотом приказал Христиан.
— А мне оставаться здесь? — с тревогой спросил Мешен.
— Если вы будете так любезны, — насмешливо ответил Христиан. — Чай мы подаем в четыре часа.
Расстроенный и встревоженный Мешен принялся сдувать пыль с затвора винтовки.
Раздвинув стволом автомата маргаритки, Христиан прицелился в баррикаду и глубоко вздохнул. «Первый раз! — подумал он. — Первые выстрелы за всю войну…»
Он выпустил две короткие очереди. Выстрелы прозвучали как-то особенно громко и резко; маргаритки перед глазами Христиана неистово закачались; позади он услышал не то похрюкивание, не то хныканье. «Брандт, — сообразил он. — Военный фотограф».
Следующие несколько минут все было тихо. Птичка с дороги улетела, маргаритки перестали качаться, и эхо выстрелов замерло в лесу.
«Ну конечно, — подумал Христиан, — они не так глупы, чтобы прятаться за заграждением. Это было бы слишком просто».
Но Христиан ошибался. Продолжая наблюдать, он увидел, как в отверстия в верхней части баррикады просунулись стволы винтовок. Загремели выстрелы, и пули со злобным свистом пронеслись над его головой.
— Нет, нет, пожалуйста, не надо… — Это был голос Брандта. Черт возьми, чего еще можно было ожидать от какого-то старого мазилки?
Когда с баррикады снова открыли огонь, Христиан заставил себя не закрывать глаза и сосчитал винтовки. Шесть. Возможно, семь. Вот и все. Огонь прекратился так же неожиданно, как и начался.
«Чудесно! Даже не верится! — обрадовался Христиан. — Скорее всего, у них там, за баррикадой, нет офицеров. Наверное, засели какие-нибудь полдюжины мальчишек, которых бросил лейтенант. И сейчас они до смерти перепуганы и готовы сдаться в плен».
— Мешен!
— Слушаю, господин унтер-офицер.
— Возвращайтесь к унтер-офицеру Гиммлеру и передайте ему, чтобы он вывел машины на шоссе. Отсюда их не видно, так что им ничто не угрожает.
— Слушаюсь, господин унтер-офицер.
— Брандт! — не оборачиваясь резко крикнул Христиан, стараясь вложить в свой голос как можно больше презрения. — Сейчас же замолчи!
— Хорошо, — прохныкал Брандт. — Слушаюсь. Не обращай на меня внимания. Я сделаю все, что ты прикажешь. Поверь мне. Можешь на меня побожиться.
— Мешен! — снова позвал Христиан.
— Слушаю, господин унтер-офицер.
— Передайте Гиммлеру, что я двигаюсь вправо через этот лес и попытаюсь зайти в тыл баррикаде. Пусть он возьмет не меньше пяти солдат, свернет с дороги и зайдет слева. По моим наблюдениям, за баррикадой укрывается не больше шести-семи человек, вооруженных одними винтовками. Думаю, что офицера с ними нет. Вы все запомните?
— Так точно, господин унтер-офицер.
— Через пятнадцать минут я дам очередь из автомата и потребую, чтобы они сдались. Думаю, французы не станут сопротивляться, когда обнаружат, что их обстреливают с тыла. Если же они окажут сопротивление, то Гиммлер немедленно откроет огонь. Одного человека я оставляю здесь на случай, если французы попытаются перебраться через баррикаду. Вы все поняли?
