Стефан Жеромский - Пепел
Улан не обращал внимания на этот крик и даже не повертывал головы, чтобы посмотреть, кто же это бранит его в темноте.
Он шел, завернувшись в свой плащ, и мечтал. Он видел в мечтах Ольшину и Стоклосы, родной дом, отца, Мери и Трепку. Он привез им гостью с далекого юга. Он видел, как Мери разговаривает с незнакомой донселлой в летний день в тени высоких берез, длинные шпалеры которых уходят в хлебные поля, тучные нивы. Понравится ли ей север, с открытым ли сердцем будет приветствовать она скудную долину Вислоки? С радостью ли примет ее дитя Арагонии? Поймет ли она шепот ржаных полей, шелест желтеющих нив овса, шум тамошних лесов и тихий плеск тамошних вод? Поймет ли она красноречивый язык сонной и туманной равнины? Она принесет нашим людям жар и непреклонную гордость, сольет пламень и вдохновение своей души со славянской тишиной и покоем. Страсть и пыл души принесет она под Ольшанскую кровлю! Он видел минуту встречи, вел с Трепкой упоительные споры об этой новой гостье в Стоклосах. Ха-ха! Ты верно предсказал, старый политик… Я привезу тебе сюрприз из чужих краев. Верхом на охоту с борзыми… В мечтах он мчался бок о бок с нею по осенним полям, слышал, как ветер несется наперегонки с быстроногими конями. О, прозрачные, бездонные глаза! О, яркие розы той ночи!
Он шел, погрузившись в мечты, почти не сознавая, что идет к тому месту, которое брал приступом полтора года назад. Он вошел в переулки, под прямым углом сворачивавшие к францисканскому монастырю. Он миновал первый, второй, пошел по третьему. Нигде не было света, нигде ни малейшего признака человеческой жизни. Кшиштоф так хорошо запомнил тогда, в день сражения, весь промежуток между углом улицы и входом в темные сени дома, что теперь он по инстинкту узнал это место. Он вытянул руки, чтобы нащупать стены на противоположной стороне улицы. Но когда он свернул в нужном направлении, то споткнулся и ударился грудью, коленом и, наконец, лбом о груду развалин. Шершавые бесформенные глыбы и обломки стен, груды кирпичей окружили его со всех сторон. Он прикасался руками к скользким от дождя развалинам и мокрому щебню. Ноги у него подвертывались на острых камнях, точно попадали в железный капкан, колени больно стукались о торчавшие всюду обломки. Он поднимался все выше и выше на груду развалин, на рассыпавшиеся в прах руины. Сначала он шел вперед, потом повернул направо и, карабкаясь по осыпающимся камням, сделал еще несколько десятков шагов. Он попадал в провалы, взбирался на обрушившиеся стены, срывался в трещины, падал ничком в глубокие ямы, пока, наконец, не исходил вдоль и поперек весь квартал до Коссо. Измученный физически и душевно, он повалился тогда на камни, сказав себе, что ничего уже тут не осталось.
Как когда-то, его охватило полное безразличие. Он чувствовал только физическую и душевную усталость, изнеможение и отвращение. Изредка в душе его звучал смех разочарования, несносный, отвратительный смех. «Кто знает, – думал он равнодушно, лежа без движения на груде известки, – может, она где-нибудь гниет тут подо мной?… Если разгрести руками этот песок, может наткнешься на ее раздавленный труп. Дождь стекает между обломками кирпичей, между плитами поросшего плесенью песчаника. Грязная вода каплет ей в глаза, широко раскрытые от ужаса…» Погруженный в свои мысли, он не чувствовал, как сечет дождь, как воет ветер.
Вдруг слух его поразили странные звуки. Он очнулся как от крепкого сна. Он почувствовал, что земля, на которой он лежит, сотрясается, что развалины как бы колеблются. Лениво поднял он голову. Где-то неподалеку, рядом, за разрушенными стенами, слышались тяжелые удары железных ломов и кирки. Кшиштоф послушал минуту, потом позабыл об этих звуках. Он решил, что это роются в развалинах нищие, которые обирают трупы, и удовлетворился этим. Он лежал по-прежнему.
Тем временем тяжелые шаги, стук лома и шепот стали приближаться к нему. В гневе он поднялся с земли. В непроглядной ночной темноте замаячило несколько темных фигур. Кшиштоф вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок и замер в ожидании.
Ночные разбойники шли медленно, и кованые сапоги их скрипели по камням. По шуму шагов Цедро понял, что их на развалинах по меньшей мере человек пять. Впереди шли в кучке трое. Заметив, по-видимому, его плащ, они остановились. Стало тихо. Только ветер выл, гуляя по руинам. Вдруг пучок света от потайного фонаря, точно зигзаг молнии, упал на Цедро. Тогда он поднял пистолет и спокойно спросил по-французски:
– Кто здесь?
Молчание.
Через мгновение второй торопливый пучок света облетел пространство позади Кшиштофа, с правой и с левой стороны, ища, точно гончая, нет ли с ним товарищей. Одновременно темные фигуры рассыпались, растаяли во мраке, окружив со всех сторон улана. Он взял на прицел ближайшую черную тень, которую ему удалось различить в темноте. Дважды проверив прицел, он дернул собачку курка. Эхо выстрела отдалось среди разрушенных стен, словно пушечный гром. Цедро выхватил из-за пояса второй пистолет. Левой рукой он взялся за саблю. Сбоку и сзади он услышал прыжки по гулким камням. Железный лом достал и нащупал его. Тогда повернувшись, Цедро неожиданно выстрелил, приставив дуло чуть ли не к груди человека, который хватал его руками. Тот со стоном упал навзничь. Схватив правой рукой саблю, Кшиштоф перескочил через разбойника и стал размахивать во все стороны саблей. Ноги у него подгибались и соскальзывали с камней. Он падал на колени, на руки, вскакивал и отбегал от врагов, которые уже настигали его. Развалинам, по которым он бежал, не было конца. Они превратились в чудовищный лабиринт закоулков, стен, комнат и ям! В одном из таких закоулков Цедро остановился. По тому, как изменился шум ветра, он почувствовал, что находится среди развалин какого-то дома. Прислонившись спиной к уцелевшей печной трубе, он стал подстерегать нападающих.
Двое из них подошли к нему, и фонарь блеснул ему прямо в глаза. На одно мгновение он увидел страшные лица разбойников. Одним прыжком бросился он на обоих и, чувствуя, что настал роковой момент, стал вслепую изо всех сил разить их палашом. Рука его наносила молниеносные удары крест-накрест и острием. Те били офицера ломами, высоко занося их над его головой, чтобы размозжить ее одним махом. Один из них пронзительно вскрикнул и перестал драться, но другой продолжал наносить жестокие удары. Кшиштоф слышал его хриплое дыхание, отвратительный запах его тела. Определив по звуку, где разбойник, он, как тигр, бросился на него, чтобы нанести ему удар в грудь. Оба грянулись наземь. Мертвой хваткой сдавив друг другу горло, они сшиблись и стали кататься по камням. То один, то другой подминал под себя противника. Головы их бились о камни, зубы впивались в одежду, разрывая ее в клочья, руки как стальные клыки искали горло противника. Испанец был плотный, богатырского сложения детина, и Цедро не мог одолеть его. Спасали его только ловкость и молодость. Он то и дело вырывался, выскальзывал из страшных объятий и снова с быстротой мысли, мелькающей в уме, хватал противника за горло. Он все время защищался и отчаянно нападал. Однако он чувствовал, что ему несдобровать. Он весь облился холодным потом.
Отчаяние овладело им. В мгновение ока он решил: надо вырваться и пуститься опрометью наутек! Он дернулся, изогнул спину и оторвал руки противника. Но тот почувствовал его слабость. Оба стояли теперь на земле на коленях, лицом к лицу и с минуту времени ждали смерти слабейшего. Испанец набрал полную грудь воздуха и первый бросился на Цедро, обрушившись на него сразу всем телом. Хищными руками он схватил офицера за горло. Но в это мгновение, судорожно катаясь по камням, оба они упали в какой-то узкий провал. Кусаясь и сжимая друг другу горло, они покатились вниз по крутым ступеням. На дне провала ужасный трупный запах отравлял воздух. Кшиштоф вырвался из рук разбойника; инстинктивно почувствовав, откуда тянет свежим воздухом, он нашел лестницу и в два-три прыжка взбежал наверх. В ту же минуту он нагнулся и схватил с земли огромную глыбу, которую сдвинул с места коленом. Обеими руками он с удесятеренной силой поднял ее над головой и, размахнувшись, со счастливым хохотом ловко швырнул в лестничный проем. Он услыхал последний вздох, предсмертный стон, оборвавшийся вопль. Он швырнул в проем вторую, третью, четвертую глыбу! Он искал на земле самые большие глыбы, которые немыслимо было сдвинуть с места, и со сверхчеловеческой, безумной силой, с бешеной торопливостью швырял их в черный провал. Он видел сейчас этот провал, как днем. Он совершенно не сознавал, где он и что делает. Голыми руками он хватал мокрые обломки стен и непрестанно, без конца, валил их в яму, сталкивая коленями вниз растрескавшиеся груды развалин.
Пост
В продолжение зимы рота капитана Фиалковского неоднократно выступала из Сарагосы на разведку. Обычно капитан с частью роты оставался в городе, а на разведку выходил отряд под командой поручика или одного из двух подпоручиков. Иногда же рота разделялась на несколько отрядов, которыми командовали четыре вахмистра, старший вахмистр, восемь капралов и даже два трубача. Таким образом охранялись дороги, ведущие с гор к Сарагосе.
