Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
На автогородок надвигалась хмара. Края ее были в желтоватых подпалинах, они клубились и, казалось, двигались быстрее, чем туча. Лёдя заметила ее только тогда, когда тяжелые холодные капли упали на шею и на пыльной земле — переулок еще не замостили — появились редкие темные ямочки. «Ну и хорошо! Ну и пускай!» — в какой уже раз подумала она, жаждавшая испытаний и мук.
Угрожающе и сдержанно прогремел гром. Разветвляясь, трепетная огненная жилка пробежала по туче, но не разрезала ее, а как бы неожиданно проступила на ней и задержалась на миг. А как только погасла, линул густой дождь.
Не ускоряя шагов, Лёдя дошла до конца переулка, откуда были видны поле и сосны, оставшиеся от давнего бора. Крайний коттедж был еще в лесах. В проеме его дверей, прижавшись друг к другу, стояли парень и девушка, накрытые одним пиджаком. Парень счастливо смеялся и угощал девушку конфетами. «Как это хорошо,— с завистью подумала Лёдя.— Стоять вот так, под дождем, и сосать карамельки. Боже мой, боже!..» Пришли мысли о Юрке, и она расстроилась и захандрила вовсе.
Промокшая до нитки, добрела до ближайшей семейки уцелевших сосен и в изнеможении прислонилась к одной из них. Почувствовала: по лицу стекает вода, и одежда прилипла к телу. Надобно было собраться с духом, решить, как сделать то страшное, что задумала, но недоставало сил. Ноги млели, подкашивались. Потом пришла детская надежда: «А зачем делать? Оно придет само, если простудиться. Вот сейчас… Здесь…»
С мстительным отчаянием Лёдя опустилась на мокрую землю и легла ничком, спрятав лицо в ладонях. По спине пробегал холодный озноб, стучало в висках. Но она прижималась лбом к мокрому песку и плакала. Мыслей уже не было. Были только холод и ощущение несчастья. Теплыми оставались одни слезы, да и их тепло Лёдя ощущала не лицом, а ладонями.
Когда начали деревенеть плечи и подогнутые ноги, она услышала стрекот мотоцикла, который, приблизившись, неожиданно стих. Лёдя сжалась в комочек и насторожилась. Сомнений не могло быть: ее заметили, и кто-то бежал к ней. Добежав, он упал на колени и схватил Лёдю за плечи.
— Чего это вы? А ну вставайте! — приказал незнакомец, тормоша ее.
— Не трогайте меня,— взмолилась она, но приподнялась и повернулась к незнакомцу.
Так, на коленях, они стояли с минуту, глядя друг на друга. Темнело. Особенные, более густые во время дождя вечерние сумерки окутывали всё вокруг. Лицо непрошеного спасителя в блестящем черном плаще с надетым на голову капюшоном показалось Лёде худым, зловещим.
— Чего вам от меня нужно? Идите прочь, а то я закричу! — пригрозила она, чувствуя, как от страха сжимается сердце.
Незнакомец откинул капюшон и начал расстегивать плащ. Стало видно, что это юноша. У него и в самом деле было смуглое, худое лицо, темные внимательные глаза и упрямые брови, почти сходившиеся на переносице.
— Ну что же, кричите. Может, согреетесь скорей,— сказал он спокойно и накинул плащ ей на плечи.— Вставайте-ка!
С косы под плащом начала стекать вода. Передернувшись, Лёдя вытащила косу и выкрутила.
— Ого! — удивился парень.— Покажите.
Он даже протянул руку.
Лёдя презрительно шевельнула губами и отвернулась.
Но было ясно: тут ничего не сделаешь, и придется слушаться, ибо этот бесцеремонный, спокойный парень все равно не оставит ее здесь одну на дожде, против ночи. Спасибо еще, что не расспрашивает ни о чем, не ахает, не лезет с сочувствием.
— Пойдем или поедем? — деловито, как о решенном, заговорил тот, помогая Лёде встать.— И не бойтесь, пожалуйста. Как только доберемся до городка, опека моя кончится. Даю слово… Хоть на всякий случай отрекомендуюсь. Меня зовут Тимохом.
Да, другого выхода, как возвращаться домой, не было.
3
Лёдя проснулась с ощущением, что сегодня тоже воскресенье — праздник. Но едва приоткрыла глаза, как тревога охватила ее. Сначала она даже не сразу поняла: с чего это вдруг? Но потом догадалась и, чтобы не вставать, снова смежила веки. В окно лились косые лучи солнца. Их можно было ощущать и так. Глаза словно заволокло палевое марево. Оно переливалось, дрожало, и это рассеивало мысли. Однако все равно где-то глубоко не переставало жить ожидание неладного — сейчас вот подойдет отец и, недовольный, станет будить. Он не из тех, кто отказывается от своего.
Но подошел не отец, как она рассчитывала, а мать. Лёдя узнала ее, не видя — по прикосновению, и слезы подступили к горлу.
— Вставай, доченька,— увещательно сказала Арина, вроде бы зная, что Лёдя не спит.— Вот тебе одежда. Отец уже ждет.
Она не погладила дочь по волосам, не поцеловала, как обычно, и, как только Лёдя раскрыла глаза, с озабоченным видом заспешила из комнаты.
Лёдя вздохнула, проглотила слезы и спустила с постели ноги. Юбка и кофточка, что принесла мать, были простенькие, полинявшие и, наверно, маловатые, ибо Лёдя не носила их уже с год. В этом тоже, как ей показалось, таилась издевка, потому что прежде, собираясь в школу, Лёдя всегда надевала лучшее и новое, особенно в первый день.
— Скорей, дочка! — поторопил ее из-за двери Михал.
Евген спал на диване. Когда Лёдя стала одеваться, всхрапнул, вкусно чмокнул губами и повернулся лицом к стене. Этого тоже раньше не было; последней обычно вставала она.
Стараясь ни на кого не глядеть, Лёдя пошла на кухню, седа за стол и, чтобы не сердить отца, принялась насильно есть.
— Кончено,— уверенно сказал он.— Отныне, Ледок, ты работница. И знай — я хочу, чтобы моя дочка была не хуже других. Да тебе и нельзя быть хуже. Одним людям, если что такое, прощают, а другим — нет. Тебе ничего прощать не будут, ты заметная. И я не проищу… Помни!..
По улице они шли молча, и Лёдя с опасением посматривала на отца, который шел с незнакомо решительным лицом.
Подобрел он лишь в проходной, когда Лёдя показала седоусому вахтеру свой пропуск.
Расплывшись в доброй улыбке, тот восхищенно спросил:
— Твоя, Михале? Красавица писаная! Все парни будут ее…
Странно, но Лёдя, чей отец уже второй десяток лет работал на ваводе, раньше не бывала здесь. И хоть когда-то мечтала стать автостроителем, она с предвзятостью огляделась.
Перед ней были строгие, залитые асфальтом улицы, лиловые аллеи, газоны: почти
