Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие

— Женишься?

— Да.

— Однако, — она засмеялась, — ты расторопен. На ком?

— На Элизабет Бойд.

— Я темное существо, но — кто это? Девица из ресторана9

— Нет.

— Кто же?

— Племянница Наткома. Наследство причиталось ей. Я потому и поехал, чтобы уладить.

— И решил жениться? Как романтично… и удобно! Повезло ей, однако. Кто из вас это предложил?

Билл сжался. Неприятно, но сказать надо… Вдруг Клара сменила иронию на ярость.

— Дурак! — крикнула она. — Ты что, не видишь? Ей нужны твои деньги.

— Ты не права, — отвечал он. — Она ничего о них не знает.

— Как так не знает? Она что, не читала завещание?

— Она не знает, кто я.

— То есть как?

— Я здесь под фамилией Чалмерс. Клара помрачнела.

— Как ты с ней познакомился?

— Я встретил ее брата в Нью-Йорке.

— Случайно?

— Да, случайно. Мне один человек оставил квартиру, а он туда зашел.

— Странно! А что потом?

— Он меня пригласил.

— Сюда?

— Он живет здесь на ферме.

— Это она разводит пчел?

— Да, она.

Глаза у Клары сверкнули:

— Нет, ты ребенок, истинный ребенок! Ей нужны твои деньги. Прямо сейчас, они тебя не знают! Случайно, а! Ты — просто душечка. Такая невинность…

Она повернулась на каблуках и бросила через плечо:

— Спокойной ночи.

Идя по дороге, она громко смеялась.

Дадли Пикеринг жевал окурок некогда роскошной сигары. Сидел он в гостиной, наедине со своими мыслями. Заглядывал хозяин, словно хотел прибрать. Заглядывал и благодушный Роско Шериф; но страдалец едва отвечал им. Теперь он беседовал со своим подсознанием.

Подсознание — плохой собеседник. Большей частью оно кроется в норе и выползает, чтобы нас расстроить. До сих пор, в ночной тиши, оно подсказывало Дадли, что всякая плоть — трава и что он не молодеет. Сегодня, под воздействием шока, оно выглянуло в самое приятное, послеобеденное время. Обычно он в эти часы отдыхал. Обычно — но не теперь.

Цинично поглядывая на жертву, подсознание заметило:

— Завтра уедем. Оставаться нельзя. Вот что значит — глупость.

Пикеринг передернулся.

— В индейцев играем! Староват, голубчик, староват. Завтра нога разболится. Слава Богу, не мальчик. Соберешься ползать во мху, послушай меня.

Пикеринг решительно зажег сигару. Она оказалась слишком горячей. Отбросив ее, он вынул из жилетного кармана кольцо с бриллиантом.

— Неплохо, а? — осведомилось подсознание.

Пикеринг вздохнул, вспомнив венец своих бед, когда она, бросив кольцо, исчезла из его жизни, как оскорбленная королева. Подсознание вмешалось опять:

— Потерял по глупости, — сказало оно. — Нет, какой дурак! Играет в индейцев! Что ж, дела не исправишь.

Отменяем торт, рассылаем телеграммы, отсылаем служанок, равно как и органиста. Ты остаешься один, старый идиот. Легкие шажки в детской? Как бы не так! Детские голоса? Ну, знаешь! Нет, дорогой, все это не для Дадли Идиота Пикеринга.

Подсознание выражалось неприятно, но разумно. Страдалец сунул кольцо в карман и закрыл лицо руками, мыча от горя.

— Удивляюсь я тебе, — заметило подсознание.

— Почему?

— Ты прекрасно знаешь, что тебе полегчало. Ты рад, ты чрезвычайно рад!

Пикеринг возмутился, и тут же понял, что это правда. Кто бы мог подумать? Совсем недавно он ощущал себя, как Люцифер, павший с неба. И вот — появилась серебряная каемка. Подсознание поднажало.

— Не лги себе! — сказало оно. — Вечно все себе лгут. А ты взгляни честно. Ты прекрасно знаешь, что думать не желал о браке. Ты застенчив. Ты не любишь суеты. А тут еще — эта барышня. Что ты о ней знаешь? Да, недурна. Но нужно ли это для семейной жизни? Лучше добрая образина, чем сварливая Афродита. Ты знаешь, что она не добра. У нее железное сердце.

Живешь ты тихо, хорошо, но если взбрело жениться — не на ней же! Ты немолодой, мирный человек. Ты хочешь уютно идти по жизни, она — плясать фокстрот. Конечно, если бы ты ее любил… Но ты ее не любишь, она тебя просто приворожила. Советую тебе праздновать годовщину этой ссоры. Можешь пожертвовать деньги на больницу, тоже из благодарности. Не знаю, сколько ты проживешь — без этих глупостей дольше — но такого счастья, как сейчас, у тебя уже не будет.

— Как ты право! — с восторгом откликнулся Пикеринг. — Странно, я сам не догадался.

Зашевелилась ручка. Хорошо, если бы Роско Шериф. Он его скучно встретил, а сейчас — ого-го, держись! Есть два прекрасных анекдота…

Но то была Клара. Взор у нее был странный, мягкий, покаянный, что ли. Вроде блудного сына или, точнее, дочери.

— Дадли!

Она робко улыбнулась. Щеки ее пылали, глаза сияли. Он посмотрел на нее, и с ним стало что-то делаться.

Как же слаб человек, как он жалок! Поистине червяк. Гордится разумом, а увидит сияющий взгляд — и превращается в промокашку. Только что миллионер презирал и брак, и женщин, он благодарил Провидение — и что же? Разум исчез.

— Дадли!

Подсознание попыталось снова.

— Осторожно, — шепнуло оно.

— Дадли, — сказала Клара, — нам надо поговорить. «Без записи нельзя! Беги! Скрывайся!»

Пикеринг не скрылся. Клара подошла к нему, жалобно улыбаясь. 197 фунтов затрепетали. Теперь он ощущал, что брак — синоним рая.

Клара села на ручку кресла.

— Олух! — сказало подсознание.

Клара погладила его руку. Подсознание сказало: «Балбес».

— Дадли, мой дорогой, — нежно проговорила Клара, — я ужасная дура. Я ужасно виновата. А ты — самый лучший, самый добрый, самый кроткий человек. Прости меня.

Губы его молча шевелились. Она прикоснулась губами к лысине.

— Где оно?

— Э?

— Куда ты его положил? Тут вмешалось подсознание.

«Кретин, болван, балбес, олух, слабоумный, — сказало оно. — Ты что, меня не слышал?»

«Она такая красивая, — напомнил Пикеринг. — Посмотри хотя бы на глаза».

«Она — железка».

«Ты неправо».

«Право».

«Она меня любит!»

«Ничего подобного».

Клара пожала плечами.

— Дадли, о чем ты задумался? Где кольцо? Он его вынул. Она его рассмотрела.

— Я чуть не разбила твое сердце…

«Беги! Подальше! В Японию!»

Пикеринг не сбежал в Японию. Он смотрел на Клару, любуясь серым сиянием глаз, очерком щеки, нежностью шеи. Как можно слушать это подсознание? Как можно допустить на миг, что она — не совершенство?

— Вот! — сказала Клара, надевая кольцо.

— Все хорошо, — прибавила она, прикасаясь к лысине.

— Все хорошо, — согласился он.

— Тогда поцелуй меня. Он это сделал.

— Дадли, миленький, — сказала Клара, — мы будем уж-жасно счастливы.

— А то! — вскричал он. Подсознание молчало, утратив дар речи.

Расставшись с Кларой, Билл тихо постоял. Двигаться он не мог. Все силы ушли на объяснение. Как ни странно, в тяжелые минуты добрые свойства не помогают. Скромность, к примеру, считают добрым свойством. Она умягчает душу и помогает понять ближнего. Однако Биллу помогла бы гордость. Клара сумела ранить его. Кто он, в конце концов, чтобы заслужить любовь Элизабет?

Он принадлежал к тем редким людям, которые верят в достоинства ближних больше, чем в их недостатки, а по отношению к себе — в точности наоборот. Это и зовется скромностью, а если хотите — робостью. Он был невысокого мнения о себе.

Наконец он побрел к дому, несчастный и усталый. Надо было лечь и заснуть, утро — мудренее…

Дверь была открыта, и за ней слышались голоса. Шли они сверху. Говорил Натти, и так резко, что каждое слово было слышно.

— Конечно, ты его не выносишь, но пять миллионов… Билл кинулся к себе и сел на кровать. Дверь захлопнулась. Значит, это правда!

Кто-то постучался. Потом — еще раз. Дверь чуть-чуть приоткрылась.

— Вы тут, Билл?

Голос ее. В щелку двери можно разглядеть и фигуру.

— Билл!

Ответить он не мог, только глотал.

— Да? — выговорил он.

— Вы сейчас пришли?

— Да.

— Значит… вы слышали?

— Да.

Повисло молчание, потом дверь тихо закрылась.

Проснулся он в десять часов. Первым его чувством был стыд. Как же он мог проспать целую ночь? Где тонкость, где ранимость? Где высшие чувства? Одно слово, бревно. Он не оправдывал себя усталостью, просто был собой недоволен. Все ушло — и надежда, и радость, и достоинство.

Элизабет он встретил в коридоре. К одиннадцати годам создания женского пола обретают умение себя вести, которого мужчинам не достигнуть и к восьмидесяти. Она была бледновата, немного устала — но и все. Веселой бы ее не назвали, а сдержанной — пожалуйста.

— Надеюсь, я вас не разбудила? Вам бы еще поспать.

Он сильнее запрезирал себя — бездушное чучело, ему бы только спать.

— Мы уже позавтракали. Натти пошел гулять, какая погода! Ваш завтрак — в духовке.